Далёкий край - Задорнов Николай Павлович - Страница 6

• Предыдущая
• 6/68
• Следующая

Белка кочевала…

Все лето белки переплывали реку с левого берега на правый. Хозяйкам из стойбища Онда, когда они выходили на рассвете по воду, не раз случалось видеть, как мокрые зверьки отряхивались, вылезая на берег, и мчались по траве к ближайшим деревьям.

Ездовые собаки устраивали вдоль берега охоту на белок. Гольды не позволяли им жрать пойманных зверей, чтобы не привыкали. Голодные псы, чтобы избежать хозяйских побоев, ловили белок поодаль от стойбища и рвали их там в клочья.

Однажды мокрая белка, спасаясь от собачьей погони, забралась на дом охотника Ла. Сыновья Ла, Удога и Пыжу, залезли на крышу и поймали перепуганного зверька. Старик отнес его в тайгу и выпустил на елку, наказав с ним разных просьб Хозяину тайги и духам тайги — Лесным людям.

Все ожидали, что за белкой пойдут соболя. Осенью оказалось, что по всему левобережью вокруг селения Мылки не уродился кедровый орех. Белка еще большими стаями откочевывала к Онда и дальше в горы, а за белкой уходил и соболь.

Дули холодные ветры. Листья в тайге опали, опали пожелтевшие иглы лиственниц. До ледостава охотники промышляли вблизи Онда. А когда выпал снег и застыли речки, ондинцы собрались в тайгу на всю зиму.

Каждая семья направлялась на свою речку.

Старика Падеку с сыновьями и внуками знакомый гиляк повел в хребты на остров за малым морем.[5] За это он получит товары, купленные дедом Падекой у маньчжур.

Чернолицый Ногдима с неженатыми братьями пошел в верховья собственной речки, недалеко.

Седобородый Хогота с соседями из деревни Чучу поехал на нартах к заливу Хади.[6]

Кальдука Толстый и Падога еще до морозов уплыли по реке Горюн вверх, они пойдут в хребты, где все лето лежат снега. Там очень хорошие черные соболя.

Ла из рода Самаров с сыновьями, Удогой и Пыжу, направился в верховья Дюй-Бирани — Прозрачной речки, впадавшей в Мангму неподалеку от Онда.

Часто охотничьи семьи объединялись, отправляясь в далекие и опасные зимние походы. Как и обычно, постоянными спутниками Ла и его сыновей и на этот раз были их соседи и родичи, старик Уленда и его единственный сын Кальдука Маленький из того же рода Самаров.

Мохнатые остромордые псы тянули пять нарт, тяжело груженных юколой и теплой одеждой. Охотники шли на лыжах, каждый подле своей упряжки, помогая собакам тянуть нарты. Ночевали под корнями старых деревьев или под обрывами берега, где можно укрыться потеплее.

Вечерами у костра Ла рассказывал божественные сказки. Дядюшка Уленда хозяйничал: кормил собак, чинил постромки, готовил пищу и поддерживал огонь. Уленда никогда не был хорошим охотником, и поэтому на него и на Кальдуку возлагалась вся работа по хозяйству. Обычно над дядюшкой подшучивали, но сейчас никто его не трогал: перед промыслом было не до смеха. Озорник Пыжу и тот только посмеивался потихоньку в рукавицу, глядя, как дядюшка с трубкой в зубах, повязав теплым платком круглое, бабье лицо, склонился над кипящей похлебкой и, испуганно озираясь по сторонам, что-то шепчет, отгоняя от варева злых духов. Пыжу знал, что у огня не может быть нечистой силы и что дядюшка напрасно беспокоится.

Ночи охотники коротали кое-как, словно сон был чем-то ненужным, дремали где-нибудь в дупле, сидя на корточках, прикорнув друг к другу, либо, прячась от ветра, забирались под вывороченные корни деревьев.

Перед рассветом выли привязанные собаки, дядюшка вылезал наружу, и вскоре слышался его пискливый голосок, укорявший за какие-то провинности злого вожака-кобеля.

На третий день пути Самары добрались до своего старого балагана в верховьях Дюй-Бирани — Прозрачной речки.

На опушке дремучего елового леса, над ручьем, виднелся полузанесенный снегом шалаш. За остроголовыми елями, как большие сугробы, возвышались округлые белые сопки.

Оставив собак у ручья, Ла с заклинаниями поднялся на угорье. Гольды тихо двигались по лыжне старика. Собаки перестали лаять, и в торжественной тишине слышно было лишь хриплое и тяжелое дыхание.

Отпугнув злых духов, Ла вошел в шалаш. Уленда и парни последовали за ним. Пока старик что-то бормотал, расставляя вдоль стены деревянных божков, Уленда натаскал валежника. Ла вынул из кожаного мешка бересту и разжег от родового кремня огонь…

Охотники стали молиться.

— Соболя давайте, белку давайте! — просили они.

— Сохатого пошли, чтобы все было благополучно, сделай, — кланялись они огню.

Позяней — Хозяину тайги, богу охотничьего племени — вылили в огонь чашечку ханшина. Каждый угощал Позя своими запасами. Удога и Пыжу кинули в огонь по кусочку кетовой юколы. Тут была и борикса — жирная кета со шкурой, и макори — из чистого мяса без костей, и хутку — кетовые брюшки. Уленда сжег для Позя кусочек сала с сохачьего брюха.

На другой день началось самое главное угощение богов. Из круп сварили каши и приготовили всякие кушанья.

Ла знал, как надо готовиться к добыче соболей…

На стволе толстого кедра подле балагана он вырубил топором и разукрасил ножом круглую плоскую рожу.

— Это — Сандиемафа — Старик солнца. Надо его кормить и молиться, говорил Ла. — Если Сандиемафа примет угощение и услышит молитву, то в котле, когда мы станем кушать, найдем сердце соболя.

Пять палок, воткнутых перед Сандиемафа, изображали души пяти ондинцев, жаждущих охотничьего счастья. Каждый, как умел, вырезал на палке свое лицо. Пыжу ловко выскоблил горбатый нос, а Кальдука пустил по своей палке подобие медных пуговиц, желая и перед Сандиемафа щегольнуть модной, привезенной издалека, китайской одеждой.

Перед деревом Ла поставил котел, полный горячей каши. Уленда подмешал в нее сухой кетовой икры и добавил немного перцу, которым он еще летом раздобылся у торговца Гао. На полках охотники развесили свои адоликА сетки с раскрытыми капканами для лова соболей — и луки со стрелами.

— Боги сопок и неба, кушайте! — ниц перед котлами пали гольды.

— Чтобы соболя сердце упало к нам… — шаманил Ла.

Как и многие старики, он умел шаманить. Но Ла шаманил только для себя.

Сандиемафа угощали всеми кушаньями, обильно мочили его кедровые губы аракой. Каши, соусы, жир с сохачьего брюха, кушанья из кетовых брюшков после Санди доедали сами охотники. Такими кушаньями не вредно было лишний раз угостить и деревянных идолов в балагане. Ла намочил их носатые рожицы аракой и помазал наперченной кашей. Побрызгали водкой и вокруг балагана. Сопки, кедры, сугробы, деревья, Позя, Сандиемафа, небо и сами охотники все в этот день было пьяно от сан-синского ханшина. То-то была гульба…

Вечером Самары распили хо — медную бутылку ханшина. Дядюшку Уленду, с общего согласия, назначили на все время промысла готовить пищу и следить за огнем.

Ла доедал кашу и нашел на дне котла сердце соболя.

Пыжу было усомнился: сердце ли это? Не хочет ли отец посмеяться? Что-то этот кусочек смахивал на обрезок от сохачьей брюшины, который Уленда по небрежности выбросил не в орешник, а в котел. Такая у старика привычка кидает и не видит куда.

Но отец дал бы Пыжу хорошую затрещину, если бы он вздумал высказать такие сомнения. Пыжу помалкивал. Ладно, может быть, верно, это сердце соболя…

— Нам охота счастливая будет: сердце соболя в котле… Соболя сами придут… — радовался отец.

Ла шаманил всю ночь, благодарил бога за добрые известия.

Угощение, молитвы и благодарения пришлись, по-видимому, по сердцу высшим силам. Ночью шел снежок, а наутро охотники, выйдя в тайгу, нашли на окрестных сопках множество свежих соболиных троп.

• Предыдущая
• 6/68
• Следующая