Далёкий край - Задорнов Николай Павлович - Страница 50

• Предыдущая
• 50/68
• Следующая

Вдруг в доме раздался какой-то таинственный звон.

«Черт дернул меня за язык разболтать все Бичинге. Он хочет расстроить мою свадьбу…»

— Ладно, ладно! Я на Горюн не поеду, — поспешно сказал парень и опрометью кинулся вон.

Бичинга что-то закричал ему вдогонку, но Чумбока под прикрытием темноты пустился бегом.

Парень промчался через густые кустарники. Открылась светлая река, вся в голубой ночной ряби. Земля была темна, а небо и река белели ярко, хотя луны не было видно.

Чумбо сел в оморочку и поехал на Горюн.

«У него на кане веревочка, а в ящике спрятаны колокольчики и камни… — утешал себя парень. — Когда он хочет напугать людей, дергает за эти веревочки — получается звон и гром, как будто собирается гроза и летят черти…»

На устье реки Чумбо вылез на отмель, поставил полог-накомарник из бязи и заночевал. На другой день он пустился в путь вверх по Горюну.

День за днем проходил в утомительной работе. Легкая берестяная лодка с трудом поднималась против течения.

Приволье на Горюне! Вокруг ни души!

Чумбока поднялся на заре, когда хребты казались глыбами льда, а прозрачная вода в лесистых, цветущих берегах была сплошь зеленой. По прохладе Чумбо быстро поднимался вверх по реке в оморочке. Из-за пены грохочущих перекатов над самой водой вылетели маленькие черные утки. Навстречу им над низкой чащей всплыло солнце и обдало белым пламенем холодную реку. Ослепленная утка ударилась с разлета в борт оморочки. Утки, налетая на Чумбоку, испуганно метались ввысь и в стороны, шлепали крыльями над полями его шляпы.

Солнце слепило их. Чумбока на миг растерялся. Вдруг он вскочил. Лицо его выражало испуг. Он боялся, как бы не пропустить такой случай.

Стоя в своем берестяном суденышке, Чумбо стал с силой наносить удары веслами. Он сшиб двух уток и поймал их, трепещущих, на воде.

Закрепившись за корягу, так что течение водило корму берестянки, он съел свою добычу, бросая перья, крылья и кишки в несущуюся гладкую воду.

Чумбо оглянулся и невольно зажмурился. Холодная река за кормой пылала жарким пламенем и слепила глаза.

Солнце поднялось высоко и сквозь рубаху из рыбьей кожи жгло плечи Чумбоки, налегавшего на шестики, когда из-за поймы поднялся высокий увал, заросший старым лесом — тополями, ясенями, осинами, елью, бузиной, черемухой и шиповником в подлеске и по обрыву. Ближе виднелись широкие пески и луга, отсеченные от лесистой горы протокой. Такие места всегда нравились Чумбоке.

«На самой косе, на мысу, ветерок — мошка не кусает, хорошо можно будет отдохнуть, — подумал он. — Пока жара, надо будет поспать».

Он вытащил лодку на галечник, перевернул и забрался под нее. В прохладе, под мокрой берестой, он спал крепко. Очнувшись, Чумбока увидел в просвете между бортом лодки и песком, что за протокой бегает какая-то собака.

«Чья же это собака? Похоже, что знакомая? Э-э, да это, кажется, Соты, кобель дядюшки Дохсо», — подумал Чумбока.

Он вылез и стал звать собаку:

— Эй, Соты! Соты!..

Но собака, поджав хвост, испуганно побежала прочь.

«Нет, кажется, это не Соты… Неужели поблизости есть какой-то чужой человек?»

Чумбо решил пообедать и подождать, не появится ли кто-нибудь. Он развел костер. Над отмелью завился слабый дымок. Весело затрещали сухие сучья.

Чумбо поджарил на вертеле куски линка, пойманного еще ночью, и поел.

«Чья же это собака? — думал он. — А похоже на дядюшкину, такай же черная».

Если дядюшка Дохсо в Бахторе, то не худо бы набить для него рыб острогой. Жирных тайменей… Тут Горюн разбивается на рукавчики — самое тайменье место.

Чумбо решил, что можно будет сегодня тут задержаться, ночью поездить с огнем и острогой.

Захватив топор, он отправился за протоку, нашел на увале смолистое дерево, нарубил лучей и привез их к своей стоянке.

«Какая это птица, как дерево, скрипит? — думал Чумбока, затягивая зубами тальниковую вязку на смолье. — На Мангму нет такой птицы… Так не скрипит… А вот дятел… Дикий голубь воркует. А вот цапля, цапля летит… Тяжелая цапля с широкими крыльями так низко летит, как будто на крыльях по воде прыгает.

Хорошо на Горюне! Я бы хотел всю жизнь так ездить на оморочке, есть уток, чтобы они сами на меня налетали…»

Над отмелью, где возился Чумбока, на низкий обрыв выбежала стена густой, высокой травы. Над кручей видно, как частые молодые стебли спутала и заплела у корней вялая, прошлогодняя ветошь. Видны корни травы, мочки, волокна с налипшей глиной. К вершинам трав сушь слабеет, свежая трава одолевает ее, сливается в сплошную зелень, и только кое-где торчат над буйным лугом одинокие старые дудки и сухие белые колосья.

Чуть набежит ветерок, глубокие, душные травы заколеблются, откинутся от обрыва, зашумят и удаляющейся волной побегут вдоль реки. Ветер волнами заходит по лугу, как по озеру.

«А из лесу доносится запах смородины… Уж скоро будут ягоды… Смородина, жимолость, земляника, клубника, голубица, а там и малина… У-уй! Чего только нет на Горюне! Малинники такие, что не каждый медведь продерется… А медведей много! И хорошие медведи! Как они осенью едят бруснику! Как траву. Так мирно пасутся на голых сопках! Гуляют смирно и кушают…»

А птица все скрипела. Чумбо, стоя на коленях на песке, вязал красное липкое смолье и складывал в оморочку.

Он вспомнил, как утром стоял в своей берестяной лодке спиной к солнцу, а слепые утки летели к нему, как он стал наносить удары веслом, сшиб их. Поймал двух на воде.

«Горюн — хорошая река! Тут живет самая прекрасная девушка! Тут много дичи, рыбы, зверья, леса самые лучшие, а какие болота! Как весело будет лучить рыбу и думать про Одаку — мы хорошо с ней рыбку били!»

Он вспомнил, как неслось под лодкой колеблющееся дно, шипели и трещали пылающие смолистые лучины, тучные таймени стояли вздрагивающими черными корягами.

«А Одака правит хорошо, как раз туда едет, где рыбка. Тайменью дорогу знает… Всегда вспоминаю тебя, Одака, когда с острогой темной ночью выезжаю».

садясь на гальку, поджав ноги, тонко, с подвизгиванием, запел Чумбока.

Поставив перед собой сноп лучей, похожий на куклу или на бурхана, любуясь им и обращаясь к нему, как будто это Одака, парень сидя подпрыгивал от радости в лад песне.

Чумбока достал из-за пазухи длинную берестяную коробку с красными узорами. Он набил трубку, высек огонек и, попыхивая, закурил.

Солнце начало спускаться к лесу, но еще жарко палило. Река поблекла и казалась уже не такой грозной и холодной, как утром. Луга и леса тут теснили ее, дробили на слабые протоки.

Затягиваясь дымом, Чумбока вдруг увидел перед собой лодочку. Он протер глаза… Едет старик, взмахивает шестиками. «Нет, я не одурел еще… Это Бичи! Э-э! Старый злодей!»

В одинокой маленькой лодочке ехал слепой шаман.

«Куда он поехал? Зачем ему ехать на Горюн? Вот какой старик. Значит, это его собака бегала. Он ее не кормит, она вперед бежит, за рыбой охотится…»

Чумбока замер, наблюдая, как старик брел на шестиках вверх по реке. Потом, пригнувшись и стараясь не шуметь, он спустил свою оморочку на воду и пошел на ней следом за Бичингой, вдоль берега, держась поодаль от шамана.

• Предыдущая
• 50/68
• Следующая