Цунами - Задорнов Николай Павлович - Страница 57
- Предыдущая
- 57/122
- Следующая
Барон Шиллинг спустился с людьми в жилую палубу. Через порт видно, как люди спускались в баркас на шкентелях.
На баркасе завезут верп, чтобы потом, выбирая трос, матросы на фрегате смогли подтянуть судно. На баркасе снова выберут верп и завезут его еще дальше и опять станут тянуться. Так судно перейдет к деревне Какисаки на спокойное место, где нет скал на берегу и близких рифов. Перейдет, не ставя рей, стеньг и не подымая парусов.
Опять под бортом фрегата прошла легкая шхунешка с рыбой. На ветру трещал соломенный парус.
На берегу, на площадке между пеньков, где строились новые рыбацкие суда, японцы начали обычную работу.
– Для подачи кабельтова через порт уберите орудие, – приказал капитан, – поставьте его вдоль борта.
Боцман появился с матросами в жилой палубе.
Матросы поворачивали тяжелую, литую из чугуна пушку. Жерло орудия ушло из порта, и туда продернули канат и закрепили его за кнехт. Пушка в такой тихий день поставлена была вдоль борта, чтобы не мешать. Матросы, возившиеся с ней, ушли наверх.
Подле пушки остались матросы с лейтенантом Шиллингом.
В закрытой нижней палубе, где по ночам спали в висячих койках и где так же, как и на верхней, в порты выглядывали жерла тучных, крепко принайтовленных орудий,[82] матрос, крутя вьюшку, тянул якорную цепь из погреба. Тут раскинулась целая мастерская. Кузнец расклепывал цепь, пожилой матрос, стоя на коленях, очищал заклепки от ржавчины и смазывал щеточкой с салом. Тут же их снова заклепывали на переносной наковальне. Барон Шиллинг, пачкая руки, просматривал заклепки и вертлюги. Застучал кузнец. Подымали следующее звено.
Лейтенант заметил, что большие уши Федотова стали красны, словно он стоит на солнце. Откуда-то падал красный свет, как при пожаре.
Барон взял вертлюг и поворачивал стержень, когда фрегат вздрогнул. Что-то затрещало, и фрегат обо что-то ударился. Удар снова повторился с такой силой, что все вокруг затрещало. «Здесь же глубина восемь саженей?!» – с удивлением подумал Шиллинг. Ему показалось, что фрегат кренится. И вдруг он с ужасом увидел, что кренится и встает на ребро огромное чугунное орудие, нависая над кружком сидевших за работой матросов.
– Братцы! – закричал он, вскакивая.
Матрос Симонов, желая задержать орудие, кинулся к нему. Барон и матросы бросились за ним. Пушка на миг замерла. Фрегат опять качнулся, и она всей тяжестью пошла на людей…
Ниже палубой комиссия разбирала ящики и тюки. Готовить подарки посланы были Путятиным офицеры, а в помощь им приданы юнкера, чтобы не бездельничали зря. Когда над головами наверху послышался грохот, все переглянулись. Откуда-то слабо сюда, в глубь судна, доносился голос капитана.
– Кажется, пошли! – заметил Пещуров.
– Берите все эти коробки наверх! – приказал Сибирцев унтер-офицеру и матросам. – Там рассмотрим.
Наверху опять что-то загремело и послышались крики. Фрегат вдруг накренило так, что все схватились за поручни.
– Эка! – вскричал юнкер Лазарев.
Судно опять тряхнуло, и сразу раздался новый удар, что-то внизу затрещало, словно корабль било о скалу.
– Сели! – спокойно сказал Пещуров. – Черт знает, что они смотрят! – Пещуров выругался. – Как это можно средь бела дня в бухте усесться…
Прямо над головой офицера что-то рухнуло в палубу, все затрещало, сверху палубу прогибало, словно камень упал с неба.
– Господа! Что у них там делается? – закричал кто-то. – Что же вы тут возитесь? Идите все наверх…
Офицеры пошли наверх по трапу. Опять наверху раздался треск, что-то загрохотало, кто-то закричал истошным голосом и послышались стоны.
Сибирцев вбежал в жилую палубу и увидел бледного Шиллинга, подымавшего вместе с матросами упавшее орудие. Лицо его заострилось и осунулось. Алексей Николаевич с ужасом увидел чьи-то торчащие из-под орудия ноги. На палубе лежал матрос Соболев. Из его сапог и через парусиновую одежду льется ручьями кровь. Кровь вытекала и с другой стороны, из-под станка пушки. Там был еще кто-то. Все кинулись подымать пушку. Фрегат качнуло, опять ударило о дно, но уже чугунная громадина была на крепких руках. Матросы и с ними Можайский, Шиллинг, Сибирцев и юнкера вместе приподняли орудие. У самого борта с изломанным черепом и смятым лицом лежал матрос Симонов.
– Доктора! Носилки!
– Санитаров с носилками! Да где же врач?
– Орудие не смогли удержать. Симонова придавило, и он не успел отскочить, – говорил барон.
– Нас бьет о дно там, где была глубина сорок футов. Вода ушла из бухты.
«Целая каша из людей! – подумал Можайский. – Один мертв… Симонов… Силач. Славный и тихий матрос Симонов. Голова раздавлена, сплющена, и весь он… И нет человека!»
Еще один бился с переломленными ногами. Из разорванной штанины торчала белая сломанная бескровная кость. Алексей Николаевич, выхватив нож, нагнулся и срезал штанину. Он все время видел осколок кости с хрящами, торчащими из переломанного колена. Матрос закатил глаза.
Какой-то отблеск красный мелькнул в портах, запахло серой, фрегат задрожал, лязгали канаты, судно куда-то пошло.
Раздался новый сильный удар. А дно тут камень. Опять затрещало внизу, где-то там, где киль.
«Киль? Пробоина в подводной части?» – мелькнуло в голове Сибирцева.
Понесли носилки с ранеными.
– Дрейфует! – раздался крик лотового наверху.
В широкий порт видно было тонкий конец, на котором при тихой погоде шлюпка билась о борт корабля, как в шторм. Наверху раздался условный свисток, означающий: «Прекратить все работы!»
– Боже мой! – вдруг закричал кто-то дурным голосом.
Все кинулись по трапам вверх.
- Предыдущая
- 57/122
- Следующая
