Амур-батюшка - Задорнов Николай Павлович - Страница 90

• Предыдущая
• 90/181
• Следующая

Торговец Данда говорил:

– Если ты, Улугу, не отдашь мне соболей, которых поймал весной, то мы у тебя весь огород затопчем. Я всегда найду, как расправиться. Лучше слушайся меня. Не жди хорошего от огорода. А если нажалуешься на меня русскому, я скажу, что ты лжешь. Богатому поверят, а тебе нет.

Но Улугу и не думал жаловаться.

– Только попробуй тронуть мой огород! – сказал он. – Да русские тебя знают, им известно, что ты тайно подговариваешь народ против них.

Данда опешил.

Когда все ушли, Улугу сказал Егору, что Данда хочет разорить у него огород.

– Это он только пугает, – сказал Кузнецов, не допускавший мысли, что даже у Данды может подняться рука на такое дело, когда столько труда вкладывают люди в этот огород.

Ночью Егор спал крепко. Под утро слушал, как с надсадой завыла собака.

«Солнце скоро взойдет», – подумал Егор, поднялся и разбудил Улугу.

Собаки выли по всему стойбищу, уставив морды на восток. Чуть светало.

Улугу сидел на кане, морща лоб. Проснувшись, он с отрадой подумал, что у него теперь, как у Егорки, свой огород. «Огород-то сделали, а может, уходить отсюда придется!»

Две молодые собаки: Кадабуду – пегая с белыми торчащими ушами и Путяка – пегая с черной спиной, обе крепкие, как шарики, коротконогие и тупомордые, яростно ласкались к Улугу, лезли на кан, вставали на задние лапы и, высунув языки, восторженно любовались хозяином.

Приехал сын Улугу – худенький розовощекий парень; он поглядывал на Егора с застенчивой улыбкой. Парень привез с соседнего озера уток и охапки сухого белого камыша матери и сестрам, чтобы плели циновки.

Гохча щипала и потрошила уток, резала на мелкие куски и пригоршнями валила в котел.

Улугу недовольно отмахивался от собак. Он хотел, чтобы Егор поговорил с ним и рассеял его неприятные думы.

– Ну, ты опять недоволен? – спросил Егор. – Ну, чего опять неладно?

– Чего же, Егорка, – с раздражением ответил Улугушка, – моя, может, уходить отсюда?

– Что так? Огород вскопал – и вдруг уходить?

– Церковь строят! Поп ходит! Ево лохматый, поет… Русский каждый, который мимо на баркасе идет, как узнает, что церковь строят, так нас дразнит, что поп бить будет, за волосы задирать.

Егор покачал головой: «Ну и ну!..»

Он понял, что, прежде чем заниматься земледелием, Улугу хочет узнать, можно ли будет здесь жить, не стрясется ли беда.

– Зачем же тебе с места на место бегать? Это неладно, – ответил Егор.

– Че, худо разве уйти, если жить трудно? Тебе сам старое место кинул.

– Я старое место кинул потому, что все хочу по-новому сделать. А ты со старого места хочешь убежать потому, что новой жизни боишься. Она тебя все равно настигнет.

– Вот хорошо, Егорка! Ты мне хорошо говорил, – ответил Улугу, улыбаясь, но глаза его неприязненно поблескивали.

Егор догадался, что он только для вида соглашается, не хочет спорить, а тревожиться долго еще будет.

«Не хочет зря пахать, понимает, что бродяжить проще, если в одном месте плохо – плюнул да пошел на другое. А чтобы на пашню человека посадить, надо, чтобы и жизнь шла по справедливости».

Поели варева из уток и пошли работать.

– Там поп, а тут огород, – сказал Егор, выйдя на росчисть.

– Там поп, а тут огород! – согласился Улугу.

Но работать так тяжело да попасть из-за этого в кабалу ему не хотелось. Гольд зажмурился, глядя, как плывет, мерцает воздух над его пашней, точь-в-точь как у Егорки! Он отлично понимал, о чем толкует приятель: если русские привели попа, то они же обучают огородничать.

Дул сильный ветер. Егор и гольд рубили кустарник, ставили колья, потом стали вить плетень. Гохча помогала им.

После обеда Егор собрался домой.

– Теперь доканчивай все сам. Приедет дед с бабами, привезут тебе семян, грабли, докопают, разобьют грядки, помогут посадить.

На обратном пути Улугу и Кузнецов ловили рыбу неводом на протоке. Бурый чистый строй огромных голоствольных тальников, косматых от водорослей, тянулся по берегу. Под ними широкие мокрые пески покоробились и потрескались, как панцирь черепахи. Какая-то птица глухо скрипела, словно дерево в ветер.

На мысу стоял шалаш. Ветер с шумом трепал мохнатые вершины тальников. За лесом шумело озеро. С гор снесло туман, и стали видны все зубцы и белки. Грязная волна накатывала на косу.

Егор, мокрый до нитки, выбирал рыбу из невода. Попались максуны, жирный сазан, грудка щучек и желто-зеленые слизистые касатки, зацепившиеся своими острыми плавниками за сетчатку.

Глядя на пятнистых щучек, Улугу подумал, что надо объяснить Егорке, почему щука не рыба, чтобы в другой раз русские не смеялись.

– Щука раньше была змея, – рассказал Улугу. – Ходила землей. Потом сильно кусался, хватал за ноги. Бог на него сердился за эти дела и кидал в воду.

Рыбаки поплыли вниз по течению. Белые луга волновались на островах, и опять слышно было, как стучали и трещали на них сухие дудки.

Там, где из воды, словно головы, торчали белобрысые кочки, Егор в азарте выстрелом из ружья убил жирного амура, хотя рыбы и так было довольно.

Улугу стрелял амуров из лука, бил острогой.

Медный закат набухал над хребтами. Егор, расплескивая ногами жидкую грязь, с бечевой на плече брел по мелкому озеру и тащил за собой лодку, полную рыбы.

За эти два дня Егор так насмотрелся на рыбу, что стоявшее над рекой перистое облако, все в дряблых полосах, показалось ему похожим на карася с изрезанными боками.

Когда мужик вернулся домой, поднялся на свой обрыв, на уже сухую релку, увидел свой дом, поле на осушенной релке, свою росчисть, соху, то почувствовал, как он соскучился по семье, по своему полю.

Дома стал рассказывать, как копал Улугушке огород и как рыбачил.

В избе топилась печь. Тоже пахло рыбой. Но тут было сухо, чисто. Старик и бабка в белом, в новых лаптях, со светлыми волосами; и в цвет всему обиходу – деревянные тарелки и блюда с резьбой, и плахи пола, и тяжелые плахи стола, и кедровые бревна стен, до такого же бела измытые чистоплотными бабами, как рекой и ливнем коряги на протоке.

– Тут Сашка-китаец приходил, – сказал дедушка, – тебя спрашивал.

– Что ему?

– Да кто его знает…

– Будет он нынче пахать?

– Не за конем ли опять? – спросила Наталья.

– Видно, будет пахать…

Сашка-китаец появился в Уральском летом прошлого года. Он пожил в селении, но на зиму не остался. Узнав, что в Бельго живут китайцы, он осенью ушел туда и провел с ними всю зиму.

В прошлом году он помогал Кузнецовым, потом Егор давал ему коня, и он расчистил маленький клок земли поодаль от Уральского, за протокой. Уходя осенью в Бельго, Сашка предполагал весной вернуться на свою росчисть. Егор оставлял его на зиму у себя, но Сашка ушел. Да и Иван отговаривал держать его. Другие мужики тоже советовали Сашке идти к своим.

– Пусть живет со своими. У них же праздники свои, вместе будут справлять.

– На праздник можно ездить, – отвечал Егор.

– Там фанза, жизнь другая… А у нас ему много не заработать. Пищу нашу он не любит.

Так говорили осенью.

– Значит, китаец слово сдержал! А я уж думал, он не вернется.

Егор решил, что на этот раз коня он не даст. Нельзя без конца всем пособлять – сам без штанов останешься. Пусть его свои выручают – купцы богатые.

• Предыдущая
• 90/181
• Следующая