Амур-батюшка - Задорнов Николай Павлович - Страница 73

• Предыдущая
• 73/181
• Следующая

Покпа пошел, потом повернулся.

– Вот тебе! – показал он дубину. – В эти сказки я не верю, и ты сам тоже.

Возвратившись в юрту, старик стал просить Ивана купить у него меха.

– Зачем мне! И так их много, еще не знаю, как до Хабаровки довезти.

– Врешь! Притворяешься! Ты – хитрый! Я знаю…

– Ей-богу!

Гольд испугался не на шутку. Ему стало досадно, что Иван прогнал купцов, но возвращать их было стыдно.

– Не на что покупать, – сказал Иван.

– А говорил «кучу денег дам»?

– Я сказал, если бы нужны были. Да я уж раздумал торговать…

– Ваня! – взмолился Покпа. Вся надежда была у него на Бердышова, а тому, оказывается, не нужны меха. – Ваня, отдам по дешевке.

Покпа долго уламывал Ивана.

– Ну, возьми даром! Потом отдашь! – плакал старик.

Наконец Иван согласился. Он как бы нехотя забрал лис и соболей.

«Хорошему человеку не жалко! – утешал себя Покпа. – Все же заступился! Конечно, за шкуры-то я ничего не получил. Но как он ловко Чензу!.. Иван и купец хороший, но дерется, как настоящий хунхуз».

В стойбище Бельго вернулись с охоты мужчины.

Дымная и смрадная фанза Кальдуки Маленького залита светом. Сквозь цветную бумагу окон солнце светит на очаг с медной посудой: хачуха,[44] глиняная китайская кадушка с синими и белыми полосами, обутки на деревянном гвозде, старенькая коротенькая шубейка со сверкающими пуговицами – все выглядит сегодня по-праздничному.

В такой день совсем не хочется думать, что в лавке запутаны все расчеты и что торговцы сживают тебя со свету. Сейчас хорошо бы вкусно пообедать. Поехать бы куда-нибудь в гости, где есть арака, к кому-нибудь, кто торгует, где есть пряники, свежая осетрина или жир с сохачьего пуза… Конечно, неплохо бы и просто раздобыть горсть буды,[45] а то жрать совсем нечего. Кто все время голоден, тот знает, как приятно помечтать о еде.

Кальдука опять не добыл мехов.

«Чего поймал! Оказать стыдно – всего лишь одного соболя. Соболь маленький. Что за соболь! Купец скажет – крыса!»

За свою добычу Кальдука получил буды и овсянки, но в большой семье все живо съели.

Кальдука сидит на кане и тянет трубку.

– Табак, что ли, сырой? Почему огонь гаснет?.. Эй, Талака, Талака! – не сходя с кана, орет он.

Женщины возятся за дверью амбара. Жена Маленького, толстуха Майога, сегодня занялась уборкой. Кальдука больше не пойдет на охоту. «Хватит, – думает он, – все равно с охоты не разбогатеешь. Пусть дураки стараются. Сколько ни бегай по тайге, на купцов не напасешься». Кальдука велел жене уложить в амбар все свое охотничье имущество. «Что там теперь осталось? – с горечью думает Кальдука. – Одно старье! Торгаши все забрали. А какие хорошие были вещи!..»

– Эй, Талака, Талака-а-а! – изо всех сил, так что на шее жилы вздулись, орет Кальдука. Ему не хочется по пустякам подниматься, идти к дверям.

«Другой бы давно богатым стал: столько молоденьких дочерей было! Нет ловкости у меня в таких делах. Пойху, Ладо отдавал – ничего не нажил. Весь калым пошел торгашам. Но не беда! У меня еще есть девки. Правда, косую Исенку никто и даром не возьмет. Но зато Талака и Дельдика – это целое богатство. Особенно Дельдика! Жаль, что она у Ивана… Но она – моя дочь!»

Хотелось бы Кальдуке посидеть сейчас на солнышке, но он боится. Купец вчера вернулся… Младший брат Гао недавно пошел в деревню и может встретиться.

«Что за люди! Им все мало… В прошлом году отобрали котел. Он стоит сорок соболей. Это больше, чем Кальдука должен им за товары. Хорошо бы все это подсчитать…»

– Эй, Талака, Талака! Диди-и-и![46] – визжит Маленький. «Ее бы замуж отдать!»

В дверях появляются Одака и Талака. Они не расслышали толком, кого зовет старик. Одака – рослая, толстая, с заплывшими глазами. Она угрюмо смотрит исподлобья.

– Талака, иди сюда… Вот возьму палку… Кто трубку раскуривал?

Талака – невысокая девушка с полной грудью. У нее черные глазки и плоский нос, приплюснутый почти вровень с широкими красными щеками. Она берет отцовскую трубку, садится на корточки, раскуривает ее от уголька, жадно тянет в себя дым. Еле переводит дыхание, сплевывает, вытирает трубку полой халата и отдает отцу.

Кальдука молчит и курит. Талака ждет – понравится ли отцу, как она раскурила трубку. Она переминается с ноги на ногу. На ней обутки из желтой пупырчатой рыбьей кожи со щегольски загнутыми носами, набитыми травой. От этого нога и в бедной обуви выглядит изящно.

Талака хмурится и вопросительно поглядывает на отца.

– Ну что? – кривит она рот. Низким голосом Талака напоминает мать.

– Вот отдам тебя китайцам! – ворчит отец.

– Китайцам! – тихо, со злой усмешкой передразнивает отца девушка.

– Иди позови Удогу. Скажи, торгаш у горбатого сидит, я боюсь мимо идти… А ты, Одака, чего пришла? Не тебя звали! Какая ты стала услужливая! Где твоя лень?

Одако-толстуха – вдовая невестка Кальдуки, жена его погибшего сына, которую когда-то пинками прогнал Гао на виду у всего народа из своей фанзы.

Она все еще свежа. Лицо у нее грязное, волосы косматые, глаза маленькие, черные, румянец такой, что не заглушить, кажется, ни копотью от печки, у которой она возилась с утра, ни пылью из амбара, где сейчас идет уборка. Она не очень молодая, а выглядит как девка.

Одака в своем рваном синем халатике, из-под которого видны голые, красные от мороза колени, переминалась с ноги на ногу, словно что-то хотела сказать.

Вошла Майога.

– Одака нынче что-то веселая, – насмешливо сказал Кальдука. – Не так ленится!

– У Гао есть работник, – басит жена Маленького.

– Который у них с осени? Немолодой китаец? – встрепенулся Кальдука.

– Он спросил, как ее зовут.

– Не знает, какая она ленивая! Смотри, убью тебя, если будешь бегать к этому китайцу!

– Ну, он еще не старик, – отвечает Одака.

– Пусть купит, если хочет. Следи! – грозит Кальдука жене.

До сих пор Одаку, упрямую, неподвижную как камень, злую, ничем нельзя было пробрать. Мори голодом, бей – чего не захочет, она не сделает. А тут вдруг сама бежит на зов!..

– Одака, ступай наломай дров. Живо!..

В доме Удоги чисто и уютно. На горячем кане, укрывшись шубой, спит Савоська. Он живет то у Бердышова в Уральском, то у брата в Бельго.

Айога чистит рыбу, режет, раскладывает куски на бересте. На что ни взглянет Талака, во всем чувствует она достаток дядиной семьи. Кан, красноватый от обожженной глины, накрыт белыми камышовыми циновками. Край его укреплен блестящим красным деревом. Талака знает: китаец, недавно приехавший в эти места и живущий теперь в работниках у Гао, нашел это дерево в тайге, распилил его, выстрогал длинный брус, натер его до блеска и украсил им кан Удоги.

«Для дяди всегда люди старались, а над нашим отцом только смеются».

Стены в доме Удоги побелены, в углу иконы, на стенах русские картинки, а в рамс висит генерал, весь в золоте. Талака знает – это Муравьев. Дядя Гриша ездил с ним на баркасе, мерял воду.

«Я большая буду, замуж выйду, у меня в доме так же чисто будет, – думает Талака. – Икону повешу, известки достану, блох всех выведу. Будет чище, чем у Гришки. Как у русских будет, как у Анги».

Талака бывала у сестры в Уральском и видела, как живут русские.

– Что, Кальдука сам прийти не может? – спросил Удога.

– Он боится, – угрюмо басит Талака. Голос у нее перехватило. – Торговец у горбатого сидит… Иди к отцу, – сердито говорит она.

Айога издала какое-то раздраженное восклицание. Старик молчит. Талака думает, что дядина жена, наверное, опасается, как бы Кальдука опять не стал попрошайничать. Обидно за отца.

Вбежал Охе в теплой куртке китайского покроя и в ватных штанах. На его груди белый шелковый квадрат с золотым иероглифом. Эту новенькую, очень красивую курточку купила ему мать. На голове низенькая круглая шапочка с короткими полукруглыми ушами. Мальчик держит в руке по-весеннему багровый прут краснотала. Он ухватил Талаку за халат, потянул, показал ей новую игрушку. Савоська сделал ему «копиури». Это палочки и петля. Надо пропустить деревяшку через петлю и распутать веревочку.

• Предыдущая
• 73/181
• Следующая