Донская либерия - Задонский Николай Алексеевич - Страница 21
- Предыдущая
- 21/43
- Следующая
А вместе с росписью выделенных войск Петр, подумав, решил добавить и свое «рассуждение о том, что чинить»:
«Понеже сии воры все на лошадях и зело легкая конница, того для невозможно будет оных с регулярною конницею и пехотою достичь и, для того только за ними таких же посылать по рассуждению. Самому же ходить по тем городкам и деревням (из которых главный Пристанский городок на Хопре), которые пристают к воровству, и оные жечь без остатку, а людей рубить, а заводчиков на колесы и колья, дабы сим удобнее оторвать охоту к приставанию (о чем вели выписать из книг князя Юрия Алексеевича) воровства у людей, ибо сия сарынь кроме жесточи ничем не может унята быть. Протчее полагается на рассуждение господина майора».
Ночью, осторожно приоткрыв дверь царского кабинета, Катерина увидела, что Петр еще сидит за столом и пишет. Зная крутой нрав своего хозяина, Катерина хотела удалиться, но Петр заметил ее, позвал:
– Иди, иди, Катеринушка. Я все дела зараз кончаю…
Катерина подбросила в камин сухих полешек, они весело затрещали, в горнице приятно запахло березовым дымком. Петр встал, потянулся, с видимым удовольствием погрел у камина руки.
– Худо на Дону, дружок мой, – сказал он. – Кондрашка Булавин, коим прошлой осенью князь Юрий Долгорукий убит, паки силу забирает… опасаюсь, кабы пущего зла не учинил… А посему семь тысяч драгун и солдат против того вора отправляю. А вышним командиром брата покойного князя Юрия, майора нашего Василия поставил.
– Тем уже выбор ваш хорош, Питер, – вставила Катерина, – что господин майор поноровки ворам не даст за дружбу ихнюю…
– Сообразила, умница! – довольно похвалил Петр. – Припишу в письме, будто опасаюсь сей поноровки… Пусть злей станет! – И, обняв Катерину, смеясь припомнил: – А как давча… картопель сырой… Эх вы, Евины дочки!
… Спустя несколько дней в Москве всюду читали именной государев указ:
«Против воров и бунтовщиков.. Кондрашки Булавина с его единомышленниками быть на своей, Великого Государя, службе московским всех чинов людям, и городовым полковой службы и отставным и нетчикам, которые к смотру в Москве не бывали, – всем по списку, опричь тех, которые ныне на Москве и в городах в посылках и у дел.
А быть им, ратным людям, на той службе в полку князя Василия Владимировича Долгорукого, а до приезда его стать на указанной срок мая девятого числа нынешнего 1708 года. Да им же, вышеупомянутых чинов людям, для той службы, во всех истцовых делах, опричь татиных и разбойных и убивственных дел, до указа отсрочить. И о том в городки к воеводам послать свои, Великого Государя, грамоты с подтверждением».
И в те же дни поздней вечерней порой, таясь лишних глаз, начали выезжать из первопрестольной Москвы закрытые повозки и кареты. Бояре и царедворцы и дворянские недоросли избывали ратной службы и капральской палки, надеялись пересидеть смуту в дальних вотчинах. Пусть смиряют воров и бунтовщиков государевы войска!
VI
А Кондрат Булавин стоял под Черкасском… Бежавшие сюда после поражения при Красной Дубраве донские старши?ны «окрепились полисадами, также и Рыковской станицы казаки окрепились и сели в осаду». Азовский губернатор дал им несколько пушек и мортир, отправил в подмогу искусных азовских пушкарей.
Но войсковой атаман Лукьян Максимов чувствовал свою обреченность. У Булавина было едва ли не двадцатитысячное войско. Что могла сделать горсточка старши?н и преданных им домовитых казаков?
Ефрем Петров, поехавший еще раз в Азов говорить с губернатором о воинском сикурсе, возвратился в самом мрачном настроении:
– Толстой сам в страхе великом, опасается, кабы Кондрашка с вольницей на крепость азовскую не опрокинулся… Присылки солдат губернатор в ближайшем времени не ожидает, никакой надежды не подает.
– А донесено ли государю о воровском нашествии и о нашем бедстве? – спросил войсковой атаман.
– Донесено, – сказал Ефрем. – Государь милостивой грамотой нас обнадеживает.
Лукьян Максимов, приняв грамоту, поцеловал ее, передал писарю, велел читать.
В грамоте общими словами подтверждалась посылка против «воров» большого войска, а затем сообщалось следующее:
«А ныне по имянному нашему указу послан к тем войскам нашей гвардии майор и ближний стольник князь Василий Володимирович Долгорукий. И велено, ему над вышеименованными посланными с Москвы и из походу, також над всеми протчими войсками быть вышним командиром, которому во всех наших городах воеводам и протчим велено быть послушным. И как к вам сия наша грамота придет и вы б, войсковой атаман и все Войско Донское, о том нашем указе ведали, и о чем помянутый майор, наш ближний стольник, будет к вам писать и чего требовать, и вам быть ему во всем послушным и чинить над оным вором Булавиным военный промысел при помощи господней, по верности к нам и по вышеписанному нашему указу, которая ваша к нам, Великому Государю, служба никогда у нас забвенна не будет».
Лукьян Максимов поскреб по привычке рыжую бороду, горько усмехнулся:
– Брата покойного князя Юрия поставили, стало быть, вышним командиром… Быть большой крови на Дону!
Ничего более не сказал войсковой атаман, поник головой, пошел тихим шагом в свои хоромы. Не первый год Лукьян Максимов держал в руках войсковую атаманскую булаву, умудрен был долгим опытом, знал, сколько времени пройдет, пока соберутся государевы войска, и отлично понимал, что никакой помощи ему не дождаться…
Из всех старши?н, казалось, одного лишь наказного атамана Илью Григорьевича Зерщикова не коснулся дух уныния. Зерщиков деловито устраивал оборону соседних низовых станиц и всех успокаивал:
– Отсидимся от воров, у нас народу меньше, зато пушек и снарядов больше.
И никто при этом не подозревал, что наказной успел уже сговориться с наиболее влиятельными казаками соседних станиц о сдаче их Булавину. Казаки боялись одного: Лукьян Максимов приказал стрелять из пушек по тем станицам, которые не будут защищаться от булавинцев. Чтобы избежать этого, казаки трех Рыковских, Скородумовской, Тютеревской станиц по совету Зерщикова послали Булавину челобитье:
«О том у тебя милости просим, когда ты изволишь к Черкасскому приступить, и ты пожалуй на наши станицы не наступай. А хотя пойдешь мимо наших станиц, и мы по тебе будем бить пыжами из мелкова ружья. А ты також-де вели своему войску по нас бить пыжами… потому что на наши станицы будут из Черкасского мозжерами палить, и ты пожалуй нас не подай».
Булавин казацкую кровь щадил и разорения станиц, где относились к нему благожелательно, не допустил. Ночью Булавин пробрался в Рыковскую станицу, там радостно обнял родных и верного друга Илью Григорьевича.
На тайном совещании, состоявшемся в избе Акима Булавина, присутствовали и казаки ближних низовых станиц, приглашенные Зерщиковым.
Булавки спросил:
– Ну, как, станичники, мыслите о Черкасском? Есть у Луньки Максимова силы, чтоб нам противиться?
Казаки согласно ответили:
– Окромя усердных старши?н да сотни домовитых казаков, никто за Лукьяна не держится… Противиться войсковому нечем!
Зерщиков предложил:
– Допреж всего, станичники, нужно Лукьяна и стариков его схватить да сковать…
Казаки обещали. Но тут же предусмотрительно предупредили Булавина:
– Гляди только, Кондратий Афанасьич, в оба глаза за гулебщиками, кабы они нас, природных, обижать не стали.
– Не бойтесь, я с вольницы своей узды не спускаю, – заверил казаков атаман.
1 мая, после того как одна за другой сдались Рыковские, Скородумовская, Тютеревская, Дурная и Прибылая станицы, булавинцы с трех сторон стали входить в столицу донского казачества.
«Черкасские жители, – показал один из участников событий, – встретили воров, не противясь нимало и из пушек не стреляв, в Черкасской пустили, только-де в то время войсковой атаман Лукьян Максимов от своих хором с перил из малой пушки против них, воров, велел стрелять, как они в Черкасской с поля через мост шли, и выстрелили дважды или трижды».
- Предыдущая
- 21/43
- Следующая