История Хэйкэ - Ёсикава Эйдзи - Страница 9
- Предыдущая
- 9/133
- Следующая
Тот век, как ни одна предшествовавшая эпоха, всецело посвятил себя удовольствиям и авантюрам, поэтическим турнирам, смешиванию духов и благовоний, парадам, пантомиме, игре в кости, сезонным прогулкам и любованию природными красотами, петушиными боями и состязаниям в стрельбе из лука. Ранее придворная аристократия считала сезонные поездки и вечера поэзии естественным образом жизни; до этого нового века никогда еще мужчины не смотрели на все вещи как на свои игрушки и не искали способов превратить даже религию и политику в изысканное и приятное времяпрепровождение. Исключение составляла лишь война. При слове «война» трепетали и высокопоставленные аристократы, и люди низкого происхождения, так как семена конфликта были посеяны повсюду: среди могущественного вооруженного духовенства на востоке; на западе, куда пираты Внутреннего моря периодически совершали набеги; и совсем рядом, в самой столице, где двор и дворец не ладили между собой. Позднее стали открыто распространяться слухи о том, что в отдаленных провинциях дома Гэндзи и Хэйкэ собирают своих воинов, говорили о надвигавшейся буре.
Народ встревожился. Казалось, сам воздух пропитан чем-то зловещим. Однако в гуще этих дурных предчувствий и упадка почти всех терзала лихорадочная жажда удовольствий, и огромное стечение зрителей на скачки в район реки Камо было тому лишь одним из подтверждений. Согласно старинным хроникам, лошадиные скачки стали императорским развлечением приблизительно в 701 году, когда на майский праздник стражники позволили себе это удовольствие на территории императорского дворца. А в нынешние беспокойные времена скачки уже не ограничивались лишь полем у реки Камо и месяцем маем, но проводились на огороженных территориях святилищ, в поместьях знати, развлекавшей императора или прежнего императора и придворных красавиц, на широком отрезке Седьмой дороги и даже устраивались импровизированно на императорских праздниках. Так как скачки проводились на прямых дорожках, достаточно широких, чтобы десять лошадей могли бежать в ряд, для состязания могли подойти все главные дороги Киото.
Одного правителя, о котором также писали хроники, так захватила страсть к скачкам, что он выделил двадцать своих поместий в провинциях для разведения скаковых лошадей и в самой столице приказал построить множество конюшен, потребовавших для своего содержания целой армии конюхов и служителей. Покойный император и его сын, последний император, не меньше продвигали этот вид спорта, и в тот день Тоба предпринял визит в окрестности Камо, чтобы в преддверии майских скачек выбрать лошадь из всех тех чистокровок, которых прислали с различных конных заводов из провинций.
– Здесь ли Тадамори? – поинтересовался прежний император, не обращая внимания на толпившихся рядом придворных. – Сегодня не видно ничего исключительного. А ты что думаешь?
Тадамори, скромно стоявший в стороне, отвечая, поднял голову:
– Я вижу лишь одного, ваше величество.
– Лишь одного – того вороного жеребца из поместья в Симоцукэ?
– Да, ваше величество.
– Того, за которым я некоторое время наблюдаю, – жеребца, привязанного к шесту? Однако все эти господа и лошадники отговаривали меня. Они говорят, что четыре белые щетки приносят несчастье.
– Так принято считать, мой господин, но это не следует принимать во внимание, – начал Тадамори и сразу пожалел о своей привычке выражаться напрямик. – Из всех представленных здесь лошадей я не вижу ни одной, равной этому жеребцу: прекрасная голова, глаза и изгиб хвоста.
Экс-император призадумался. Он горел желанием забрать вороного жеребца к себе в конюшни, чтобы его подготовили к майским скачкам, на которых он надеялся обставить лошадей императора нынешнего. Но, как и его придворные, Тоба тоже был суеверен.
– Если ваше величество желает, я возьму жеребца к себе в конюшню и подержу его до дня скачек, – осмелился предложить Тадамори, желая сгладить свое импульсивное высказывание и эффект, который оно произвело на собравшуюся знать.
– От этого вреда не будет. Забирай жеребца и займись его подготовкой к скачкам, – ответил Тоба.
История вороного жеребца распространилась по всему Приюту отшельника, где многие придворные недоброжелательно относились к Тадамори. Простой воин, он был приближен к императорскому престолу – единственный воин, выделенный подобной честью, и ревнивых придворных это возмущало. Они опасались, что Косоглазый захватит их привилегии, и не доверяли ему, считая, что Тадамори владел секретом, как снискать милость прежнего императора. Несмотря на годы, проведенные Тадамори вне дворца, когда он отказывался от приглашений на сезонные зрелища и развлечения, отношение к нему Тобы не ухудшилось. Тадамори не только продолжал получать знаки привязанности экс-императора, но ему оказывалась совершенно особая честь, проявлявшаяся в склонности Тобы принимать его мнение как окончательное. Восстановление прежнего положения Тадамори во дворце еще раз пробудило подозрение и недоверчивость придворных.
Вернувшись домой, Тадамори стоял рядом с вороным жеребцом, поглаживал ему морду и говорил:
– Какая мелочность! Ничего не изменилось в старом пруду, где квакают эти придворные.
– Отец, в столице нельзя жить, если обращать внимание на злословие. Просто посмейтесь над дураками.
– Хэйта! Уже вернулся?
– Я видел, как вы уходили из дворца, и последовал за вами – сегодня у меня нет дежурства.
– Никогда не показывай своей обиды, Хэйта.
– Я не показываю, но жду случая отомстить, и я не забыл ваших слов о новой жизни. Теперь наш дом стал гораздо счастливее.
– Боюсь, тебе одиноко, с тех пор как ушла твоя мать.
– Помните, отец, мы решили об этом не говорить… А теперь о жеребце.
– Да, прекрасная лошадь. Его нужно тренировать утром и вечером.
– Я так и собирался. По правде говоря, Ватару из дома Гэндзи, служащий со мной в страже, хотел бы тренировать этого жеребца. Он просил вас получить согласие его величества, потому что хочет на этом жеребце участвовать в скачках на берегах Камо.
Тадамори задумался на мгновение и затем спросил:
– Ватару? Но разве ты не хочешь скакать на нем? Не Ватару, а ты?
– Если бы не четыре белые щетки… – Киёмори колебался, недовольно сдвинув густые брови и сильно поразив отца.
Тадамори удивился своему открытию – оказывается, у его беззаботного сына были собственные идеи.
– Я уверен, что Ватару можно доверять. Не знаю, как решит император, но я спрошу, если, конечно, у тебя не возникло намерение самому взять жеребца, – несколько разочарованно произнес Тадамори. Позвав слуг, он распорядился о кормах и уходе за четырехлеткой и после направился в свои покои, теперь пустовавшие без жены. Он зажег светильники, позвал младших сыновей и стал играть с ними, что с недавних пор вошло у него в привычку.
Несколько дней спустя Тадамори сам сообщил Ватару о согласии прежнего императора, а еще позднее велел Киёмори отвести жеребца к Ватару домой. По девятой улице Киёмори направился к Ирисовому переулку, ведя жеребца на поводу. Прохожие оборачивались, спрашивая:
– Куда ведешь такую замечательную лошадь?
Но Киёмори ни с кем не разговаривал, радуясь, что избавится от несчастливой лошади.
Когда Киёмори появился у Ватару, тот ждал его и чистил конюшню. Он был вне себя от радости.
– Уже почти стемнело. Жаль, что жена еще не вернулась, но ты должен остаться и выпить со мной. Такое событие необходимо отпраздновать. В его честь мы выпьем императорского сакэ!
Киёмори оставался в гостях, пока не зажгли светильники и пока он не пропитался выпитым сакэ чуть ли не до мозга костей. Поглядывая вокруг, Киёмори непроизвольно сравнивал этот дом со своим и отмечал, что здесь немного вещей, но зато абсолютно чисто. Полированное темное дерево блестело, каждый уголок помещения был удобно устроен, все вокруг сверкало – несомненно, благодаря трудолюбию молодой жены Ватару, появившейся у него в доме в конце прошлого года. Зависть кольнула Киёмори, когда он слушал, как Ватару хвалит жену. В конце концов Ватару проводил его до ворот, похожих на ворота любого другого дома воина, с такой же крытой соломой крышей и плетеной стеной, замазанной глиной, и тут Киёмори лицом к лицу столкнулся с женой Ватару. Увидев уходящего гостя, она быстро стянула с себя верхнюю накидку и поклонилась ему. Киёмори почувствовал аромат, струившийся от ее волос и рукавов.
- Предыдущая
- 9/133
- Следующая
