История Хэйкэ - Ёсикава Эйдзи - Страница 35

• Предыдущая
• 35/133
• Следующая

На последнем заседании именно Синдзэй сказал Ёринаге:

– Сколь убедительно звучат ваши аргументы! Не кажется ли вам, господин, что в данном деле вы отстаиваете интересы горы Хиэй? Три императора – Сиракава, Хорикава и Тоба – признавали необходимость остановить монахов с горы Хиэй, но никто в этом не преуспел. Мы не можем этого же сказать и о Киёмори. Но он, по крайней мере, проложил путь, следуя по которому мы сможем привести их в чувство. Разве не показал он монашеству, что двор не станет робеть перед их высокомерием и демонстрацией силы?

Синдзэй говорил с уверенностью человека, знакомого с направлением мыслей императора-инока. Он также знал, что и правящий класс, и простой народ не испытывали симпатий к монахам и поддерживали Киёмори. Затем он произнес:

– Что касается невозможности простить Киёмори – мы должны помнить, что его величество и придворные предоставили ему в отношениях с монахами полную свободу действий. Если Киёмори преступил пределы полученных им полномочий и заслуживает наказания, то пусть те, кто одобрял его предложение, тоже разделят вину владетеля Аки. Это правда, что Киёмори осквернил Священный ковчег, но будь ковчег воистину символом богов и Будды, разве оказался бы он так уязвим? Скорее можно сказать, что поступок Киёмори разогнал тучи обмана и помог людям обновить их веру в небесные существа. Неужели эта атака на священную эмблему привела к падению на землю богов и Будды, или тьма спустилась на мир?

Слова Синдзэя были встречены сдержанным смехом. Ёринага криво улыбнулся и поджал крупные губы, а глазами задержался на императоре-иноке, всем своим видом выражавшем одобрение. Это и решило исход императорского совещания. Киёмори приказали выплатить штраф медными деньгами, и новость о легком наказании быстро распространилась по всей столице. Простолюдины и наемники радовались вместе со всем домом Хэйкэ. Воины Гэндзи встретили сообщение угрюмо. Негодование, испытанное вождями с горы Хиэй, заставило их признать между собой, что они встретили противника, с которым придется расквитаться позднее. Раздираемые внутренними разногласиями и вынужденные защищаться от нападений монастырей, принадлежащих к другим школам, монахи горы Хиэй смягчились, когда после нескольких завуалированных угроз в адрес гражданских властей те уступили им владения Кагасираямы.

Тамэёси из дома Гэндзи был любимцем министра Ёринаги, и однажды вечером Ёринага пригласил Тамэёси к себе для беседы.

– Тамэёси, что-то вы мало пьете, – заметил министр. – Мы должны признать, что на этот раз государственный советник Синдзэй взял верх. Со временем и для нас подует благоприятный ветер. Пока что для вас все складывается неудачно. Кроме того, кажется, его величество полностью поддерживал Киёмори. – Ёринага крепко выпил и погрузился в уныние. – Его величество император-инок слишком пристрастен к Тадамори и Киёмори из дома Хэйкэ. По сравнению с ними вы не были так удачливы, но погодите, я предвижу, что на днях Гэндзи займут подобающее им место.

Подобные обещания Ёринага делал Тамэёси уже несколько лет, и, настаивая на осуждении Киёмори, он надеялся покончить с домом Хэйкэ навсегда.

– Господин, – сказал Тамэёси, – давайте обо всем этом позабудем. Я с благодарностью и немедленно приступил бы к исполнению обязанностей в какой-нибудь отдаленной провинции, поскольку других амбиций у меня нет.

Уже не впервые Тамэёси отклонял предложения о поддержке, исходившие от Ёринаги, предвидя определенные неудобства в использовании помощи министра. С другой стороны Тамэёси надеялся на отправку в Северную Японию, где еще во времена его деда обосновались очень многие представители дома Гэндзи, но его просьбы всякий раз отклонялись придворными из дома Фудзивара, опасавшимися отсылать его далеко от столицы и склонявшими его остаться в Киото, где они могли бы за ним приглядывать.

Киёмори не знал, как убить время. Заплатив отступное медными монетами, он к тому же получил приказ, отстранявший его от службы на год. За то время, что он находился в отставке, поднятый им шум утих. Тем не менее его проступок также затронул ближайших родственников: отца Киёмори отстранили от службы на сто дней. Тестя Токинобу как члена дома Фудзивара на неопределенный срок лишили права носить имя и пользоваться защитой дома.

Киёмори неоднократно взрывался от возмущения и говорил своему шурину Токитаде:

– Это только к лучшему. Ты и твой добрый отец можете называться Хэйкэ. Фудзивара не единственная фамилия, есть и другие.

Будь приговор более суровым, у Киёмори хотя бы появился незначительный повод пожаловаться, но предусмотрительные аристократы из дома Фудзивара, кажется, затронули больное место.

– Пытаясь защитить себя, они показали, какие же они трусы. Они боятся, как бы кто-либо, носящий фамилию Фудзивара и связанный с такой грубой личностью, как я, не навлек на них неприятности. Хотя втайне они рады тому, что я сделал. Это оскорбление выносить еще больнее, чем назначенное мне наказание. Токитада, никогда это не забывай.

Мрак уединенной жизни Киёмори немного рассеивался благодаря оживленному Токитаде. Он стал отзывчивым слушателем признаний Киёмори. Более решительный, чем Киёмори, он к тому же обладал склонностью к чтению, которой Киёмори недоставало; проницательность обладавшего цепкой памятью Токитады часто ставила Киёмори в тупик.

Киёмори равнодушно брел к конюшне взглянуть на лошадей, когда услышал веселящий душу звук тетивы, и свернул к месту для стрельбы из лука. Стрела просвистела мимо и с резким щелчком пронзила центр мишени.

– Здорово! – крикнул Киёмори.

Две фигуры повернулись в его сторону и заулыбались: его десятилетний сын Сигэмори и Токитада, дававший ему уроки в стрельбе из лука.

– Что скажешь о стрельбе Сигэмори? – осведомился Киёмори.

– Как вы видели, он делает блестящие успехи, но пока силенок ему не хватает, да и результаты в стрельбе нестабильны. Такой характер, вероятно.

– Он еще мал, Токитада, и лук у него маленький.

– Я этого не отрицаю. Однако характер мужчины проявляется в его выстрелах. Вы никогда не слышали о младшем сыне Тамэёси?

– Слышал.

– Тот парень, которого Тамэёси считал упрямым. Я видел его на состязаниях по стрельбе, когда ему было одиннадцать лет. Уже тогда у него был тугой лук, и он загонял стрелу в земляную кучу так глубоко, что двое мужчин вместе не могли ее вытянуть. Да, в конце концов он стал совершенно неуправляемым и доставлял отцу множество неприятностей.

Киёмори громко засмеялся:

– Токитада, должно быть, ты рассказываешь о себе.

– Кто, я? Нет-нет, я занимался петушиными боями и после событий в Гионе ни разу не подрался. Это стало для меня уроком.

– Не стоит сдаваться так скоро, Токитада. Я слышал, что монастыри в Наре опять бунтуют, хотя гора Хиэй и не доставляет нам с тех пор никаких хлопот. Но, боюсь, одной стрелой нельзя излечить их от драчливости.

– И это напоминает мне, как в прошлом году, в конце августа, Тамэёси из дома Гэндзи повел своих воинов в Удзи и смог обратить в бегство несколько тысяч вооруженных монахов, направлявшихся к столице. С тех пор, как я слышал, двор проявляет к нему благосклонность. – Завистливый взгляд Киёмори подтолкнул Токитаду продолжить изложение новостей. – Еще я слышал, что министр Ёринага покровительствует дому Гэндзи, и в то время как вы с вашим отцом ждете окончания сроков наказания, он собирается назначить Тамэёси главой стражи.

Слегка нахмурив брови, Киёмори не выдал, конечно, своих чувств, но спокойное течение его жизни было нарушено. Именно в этот момент появился Хэйроку, слуга, и объявил, что господина ожидает оружейный мастер Осимаро. Киёмори, с радостью приветствовавший любого посетителя в надежде, что тот развеет его скуку, быстро вернулся в дом.

– Я пришел, господин, по поводу заказанных вами доспехов, – грубоватым тоном начал горбатый старик-оружейник.

• Предыдущая
• 35/133
• Следующая