Десять меченосцев - Ёсикава Эйдзи - Страница 92

• Предыдущая
• 92/261
• Следующая

– Пожалуй, стоит показать вам.

Он сел и развернул свитки. Аракида гордился своим произведением и хотел в последний раз взглянуть на свитки.

Оцу поразила красота рисунков. Дзётаро, широко раскрыв глаза, склонился над свитками. Пояснений к рисункам не было. Поэтому Оцу и Дзётаро не знали сюжета рисунков. Аракида разворачивал свиток, и их взору представали сцены из жизни древнего императорского двора, тонко выписанные в изысканных цветах с орнаментом из порошкового золота. Рисунки были выполнены в стиле Тосы, уходившем корнями в классическую японскую живопись периода Хэйан.

Дзётаро, не имевший представления о живописи, был потрясен увиденным.

– Взгляни на огонь! – восклицал он. – Как настоящий горит!

– Не прикасайся к рисункам! – строго сказала Оцу. – Смотри, но не трогай руками.

Они всматривались в рисунки, когда вошел храмовый слуга и что-то сказал Аракиде на ухо. Тот кивнул в ответ.

– Да, конечно. Я не сомневался в нем, но на всякий случай пусть оставит расписку.

С этими словами он отдал слуге мешок, пропахший потом, и оба меча, принесенные Оцу.

Весть об отъезде Оцу огорчила обитательниц Дома девственниц. За два месяца, проведенные вместе, они привыкли к ней, как к старшей сестре.

– Неужели это правда?

– Вы действительно покидаете нас?

– И никогда больше не вернетесь? Со двора донесся голос Дзётаро:

– Я готов. Почему ты так долго собираешься, Оцу?

Он с удовольствием избавился от рабочей белой одежды и теперь был в привычном коротком кимоно. Деревянный меч волочился по земле. За спиной мальчика была обшитая тканью коробка со свитками.

– Расторопный какой! – откликнулась Оцу, выглянув из окна.

– Я все быстро делаю, – возразил Дзётаро. – А ты – копуша. Почему женщины так медленно собираются?

Дзётаро, позевывая, уселся на солнцепеке, однако и это занятие ему тут же наскучило.

– Готова? – нетерпеливо окликнул он Оцу.

– Минуту потерпи! – ответила та.

Она уложила вещи, но девушки не отпускали ее.

– Не огорчайтесь, я вас скоро навещу, – успокаивала их Оцу. – Ждите меня и берегите себя.

Она чувствовала неловкость, потому что говорила неправду. После того, что она выслушала от Аракиды, вряд ли ей захочется вернуться в Исэ. Девушки, похоже, чувствовали это. Некоторые плакали. Кто-то предложил проводить Оцу до священного моста через реку Исудзу, и все вышли из дома. Дзётаро нигде не было. Девушки громко звали его, но никто не отвечал. Оцу, зная повадки мальчика, предложила:

– Он, верно, устал ждать и ушел вперед.

– Противный мальчишка! – возмутилась одна из девушек.

– Он ваш сын? – внезапно спросила другая, взглянув на Оцу.

– Сын? Как ты могла подумать такое? Мне всего двадцать! Неужели я так старо выгляжу, что Дзётаро можно принять за моего сына?

– Кто-то сказал, что он ваш ребенок.

Оцу покраснела, вспомнив разговор с Аракидой, но утешилась мыслью, что, пока Мусаси верит в нее, ей безразлична людская молва. В этот момент их нагнал Дзётаро.

– Кто так поступает? – осуждающе произнес он. – Сначала заставляете меня ждать целую вечность, а потом бросаете!

– Тебя нигде не было, – возразила Оцу.

– Могли бы поискать меня. Я увидел человека, идущего по дороге в Тобу, который издалека походил на моего учителя. Я побежал, чтобы разглядеть его получше.

– Похожий на Мусаси?

– Да, но это оказался не он. Я добежал вон до тех деревьев и рассмотрел его со спины. Это не Мусаси, а какой-то хромой.

Оцу и Дзётаро вновь испытали то, что не раз случалось во время их странствий. Не проходило и дня, чтобы не блеснула надежда, сменявшаяся разочарованием. Повсюду им мерещился кто-то похожий на Мусаси – мелькнувший мимо прохожий, самурай на отплывшей от берега лодке, ронин верхом на коне, силуэт человека в паланкине. Мгновенно вспыхивала надежда, и они бросались следом, чтобы потом разочарованно переглянуться. Не упомнить, сколько раз они спешили за чужими людьми.

Привыкшая к невезению, Оцу не огорчилась, но Дзётаро был совершенно убит. Она ласково попыталась успокоить мальчика:

– И сейчас нам не повезло, но не сердись на меня. Мы надеялись встретить тебя на мосту. Не печалься! Сам знаешь, путь будет нелегким, если начинать его в дурном настроении. Пошли скорее!

Дзётаро немного успокоился. Посмотрев исподлобья на стайку девушек, он поинтересовался:

– А им что надо? С нами собрались!

– Конечно нет! Они опечалены расставанием и хотят проводить меня до моста.

– Очень мило с их стороны, – тоненьким голоском произнес Дзётаро, дразня Оцу.

Девушки рассмеялись, и боль разлуки поутихла.

– Учительница, вы не туда свернули! – крикнула одна из провожавших. – Вам в другую сторону!

– Знаю, – спокойно ответила Оцу.

Она направлялась к воротам Тамагуси, чтобы помолиться перед храмом. Сложив руки и склонив голову, Оцу застыла на несколько минут в молитвенной позе.

– Ясное дело, – пробормотал Дзётаро. – Не может уйти, не попрощавшись с богиней.

Он ограничился наблюдением за Оцу со стороны. Девушки, подталкивая его в спину, спрашивали, почему он не следует примеру Оцу.

– Я? Мне неохота молиться обветшалым святыням.

– Так нельзя говорить. Боги покарают тебя.

– По-моему, молитва – глупость.

– Глупо поклоняться богине Солнца? Она не чета мелким божкам, которым поклоняются в городах.

– Знаю.

– Почему тогда не молишься?

– Потому что не желаю.

– Упрямец?

– Заткнитесь, сумасшедшие бабы!

– А-ах! – хором воскликнули девушки, потрясенные грубостью Дзётаро.

– Чудовище! – вымолвила одна из них.

Оцу, завершив молитву, вернулась к девушкам.

– Что случилось? Вы чем-то расстроены? – спросила она.

– Он обозвал нас сумасшедшими бабами за то, что мы уговаривали его помолиться богине, – возмущенно выпалила одна из девушек.

– Дзётаро, ты знаешь, что это дурной поступок, – отчитала Оцу мальчика. – Ты должен помолиться.

– Почему?

– Помнишь, ты рассказывал, как ты молился от страха, что монахи Ходзоина убьют Мусаси? Ты молился вслух, воздев руки к небу. Почему сейчас не можешь?

– Но… они же таращатся на меня.

– Хорошо, мы не будем смотреть.

– Ну, ладно уж…

Все отвернулись, но Оцу искоса наблюдала за мальчиком. Он послушно подбежал к воротам Тамагуси, встал лицом к святыне и по-мальчишечьи стремительно отвесил глубокий поклон.

Мусаси сидел на узкой веранде маленькой харчевни на берегу моря, в которой подавали устриц, сваренных в раковине. Около веранды стояли две женщины-ныряльщицы с корзинами моллюсков и лодочник. Лодочник уговаривал Мусаси проехать на лодке вдоль прибрежных островов, а женщины предлагали купить ракушек в дорогу.

Мусаси снял с ноги пропитанную гноем повязку. Рана доставили ему невероятные страдания, и сейчас ему не верилось, что опухоль наконец спала. Нога приняла нормальный вид и лишь немного побаливала, хотя кожа оставалась белесой и морщинистой.

Отмахнувшись от назойливых лодочника и ныряльщиц, Мусаси пошел к берегу, осторожно ступая больной ногой. Вымыв ногу, он вернулся на веранду, поджидая служанку, которую послал купить новые кожаные носки и сандалии. Мусаси надел принесенные носки и сандалии и осторожно наступил на ногу. Он слегка прихрамывал, но это был пустяк по сравнению с перенесенными муками.

Старик, варивший устриц, сказал Мусаси:

– Вас перевозчик зовет. Это вы собирались переправиться в Оминато?

– Да. Я слышал, что оттуда постоянно ходят корабли в Цу.

– Еще в Ёккаити и Кувану.

– Сколько дней осталось до конца года? Старик рассмеялся.

– Позавидуешь вам! Ваш вопрос означает, что у вас нет долгов, которые надо вернуть в конце года. Сегодня двадцать четвертое.

– Неужели!

– Какое счастье молодость!

Направляясь к переправе, Мусаси вдруг захотелось разбежаться и мчаться далеко, все быстрее и стремительнее. Поправившись, он воспрял духом, но по-настоящему счастливым его сделало потрясение, пережитое утром.

• Предыдущая
• 92/261
• Следующая