Честь самурая - Ёсикава Эйдзи - Страница 8

• Предыдущая
• 8/309
• Следующая

— Обезьянка! Эй, обезьянка!

Офуку подошел поближе, и Хиёси поднялся на ноги:

— Чего?

Офуку стегнул Хиёси по плечу бамбуковой тросточкой, которую всегда имел при себе, когда заходил в жилища наемных работников или отдавал распоряжения по работе. Он бил Хиёси не в первый раз. Хиёси споткнулся, перепачкавшись грязью.

— Кто это говорит «Чего?», обращаясь к хозяину? Сколько ни учи тебя хорошим манерам, все без толку! Тебе здесь не крестьянский двор!

Хиёси промолчал.

— Почему не отвечаешь? Не понял? Скажи: «Слушаюсь, мой господин!»

— Слушаюсь, мой господин, — повторил Хиёси, опасаясь второго удара.

— Когда ты вернулся из Киёсу?

— Только что.

— Врешь! Я спросил на кухне, мне сказали, что ты уже поел.

— Голова закружилась. Я испугался, что упаду в обморок.

— С какой стати?

— От голода. Я ведь весь день был в дороге.

— От голода! А почему сразу же не пошел к хозяину с докладом?

— Я собирался, только решил сперва помыть ноги.

— Отговорки, пустые отговорки! На кухне мне рассказали, будто большую часть товара ты умудрился разбить. Это правда?

— Да.

— Вот я и думаю, что ты нарочно не пошел ко мне с извинениями. Решил придумать какую-нибудь историю, обратить все дело в шутку или попросить поваров не выдавать тебя. На этот раз я тебя проучу. — Офуку схватил Хиёси за ухо и дернул изо всех сил. — Ну давай, выкладывай!

— Прошу прощения.

— Совсем разболтался. Пора разобраться с тобой как следует. Пошли к отцу.

— Прости меня, пожалуйста. — Сейчас голос Хиёси действительно походил на жалобный крик обезьяны.

Офуку, все еще крепко держа его за ухо, повел Хиёси к дому. Тропа, ведущая от склада к воротам в сад, терялась в зарослях бамбука.

Хиёси внезапно остановился.

— Послушай-ка! — сказал он, стряхнув с себя руку Офуку и глядя ему прямо в глаза. — Хочу кое-что тебе сказать.

— Что еще такое? Я здесь хозяин, не забывай! — дрожащим голосом отозвался Офуку, побледнев.

— Поэтому я выполняю твои приказания. Офуку, неужели ты забыл о прежних годах? Мы ведь с тобой дружили в детстве.

— Что было, то прошло.

— Положим, но тебе не следует забывать об этом. Помнишь, как тебя обижали и дразнили китайчонком? Кто тогда заступался за тебя?

— Помню.

— Тебе не кажется, что ты мне кое-чем обязан?

Хиёси говорил сурово. Он был гораздо ниже ростом, чем Офуку, но выглядел не по годам серьезным.

— Другие работники тоже жалуются, — добавил он. — Все говорят, что хозяин очень хороший, а вот у молодого нет ни жалости, ни стыда. Тебе, никогда не знавшему ни нужды, ни тяжелой работы, следовало бы послужить в чужом доме. Только посмей еще раз накинуться на меня или кого другого! Держись тогда! Не забывай, что я — родственник ронина из Микурии! В его в войске больше тысячи человек. Он может стереть с лица земли ваш дом за одну ночь!

Нелепые угрозы, лившиеся потоком из уст Хиёси, и огонь, горевший в его в глазах, привели трусливого Офуку в ужас.

— Господин Офуку!

— Господин Офуку! Где вы, господин Офуку!

Слуги повсюду разыскивали молодого хозяина, но он не решался откликнуться, завороженный пристальным взглядом Хиёси.

— Тебя зовут, — сказал Хиёси и добавил повелительным тоном: — Можешь идти, но не забывай моих слов.

Хиёси повернулся к Офуку спиной и не спеша направился к черному ходу в дом. Потом он с волнением ждал, накажут ли его, но ничего не произошло. Все сделали вид, будто ничего не случилось.

Приближался конец года. Пятнадцатилетние юноши в деревнях и городах в это время обычно праздновали совершеннолетие. Никто и не подумал вручить подарок Хиёси, не говоря уж о том, чтобы устроить ему праздник. Но время было новогоднее, поэтому он уселся в углу с остальными работниками и накинулся на угощение.

«Есть ли новогодние рисовые колобки у матери и Оцуми?» — горько размышлял он. Их семья сеяла рис и просо, но он помнил несколько новогодних праздников, когда у них не было положенных блюд на столе. Его сотрапезники между тем ворчали:

— Вечером к хозяину пожалуют гости, придется нам опять сидеть не шелохнувшись и выслушивать в сотый раз его рассказы.

— Я скажу, что у меня разболелся живот, и отпрошусь спать.

— Невыносимая скука. Особенно на Новый год!

Два-три раза в год Сутэдзиро созывал к себе множество гостей — гончаров из Сэто, важных заказчиков из Нагои и Киёсу вместе с семьями и непременно самураев, родственников, знакомых и даже знакомых своей родни. Под вечер в доме начинался переполох.

Сегодня Сутэдзиро пребывал в необычайно приподнятом настроении. Он встречал каждого гостя низким поклоном и извинялся за то, что в минувшем году не уделил ему должного внимания. В чайной комнате, украшенной изысканным цветком, красавица жена Сутэдзиро подносила гостям чай. Посуда поражала редким изяществом.

В конце прошлого столетия князь Асикага Усимаса превратил чаепитие в ритуал, совершенный, как искусство. Чайная церемония постепенно проникла в среду простых людей, и вскоре чай стал душой жизни народа. В небольшой чайной комнате, украшенной одним цветком и единственной чашкой чаю, полагалось отринуть превратности жизни и человеческие страдания. В мире, погрязшем в скверне, чайная церемония настраивала людей на возвышенные мысли и чувства.

— Позволительно ли мне обратиться к хозяйке дома? — произнес огромного роста воин, пришедший вместе с другими гостями. — Меня зовут Ватанабэ Тэндзо, я друг вашего родича Ситиробэя. Он пригласил меня с собой, но, к глубочайшему сожалению, заболел, так что я оказался незваным гостем.

Тэндзо вежливо поклонился. Несмотря на хорошие манеры, грубоватые черты лица выдавали в нем деревенского самурая. Жена Сутэдзиро подала ему чай в желтой чашке работы гончаров из Сэто.

— Я не знаю этикета чайной церемонии, — сказал Тэндзо, оглядываясь по сторонам. — В доме столь достославного и богатого господина посуда несравненного качества. Простите за дерзость, но не принадлежит ли чашка, которую вы держите в руках, работе мастеров из школы Акаэ?

— Как любезно, что вы обратили на нее внимание!

— Хороша! — Тэндзо поглядывал вокруг, блаженно потягивая чай. — Попади она к купцам из Сакаи, бьюсь об заклад, они запросили бы за нее не меньше тысячи золотых монет. Дело, конечно, не в цене, куда удивительнее красота этой вещи.

Так они и обменивались любезностями, пока гостей не позвали во внутренние покои на ужин. Хозяйка вошла в гостиную вместе с Тэндзо. Подушки для сидения разложили кругом. Сутэдзиро восседал в центре, поочередно приветствуя каждого гостя. Когда его жена со служанками закончили обносить всех сакэ, он занял место за одним из столиков. Поднимая чашечку сакэ, хозяин рассказывал истории о стране Мин, где прожил долгие годы. Он, казалось, мог бесконечно рассказывать о своих приключениях в Китае, который для большинства японцев оставался диковинной страной. Сутэдзиро, похоже, приглашал и угощал гостей столь щедро с единственной целью — предаться дорогим воспоминаниям о былом.

— Да, пир на славу, — сказал один из гостей. — А какие удивительные истории!

— Напился и наелся до отвала. Поздно уже, пора домой, — сказал другой.

— Я тоже.

Гости принялись откланиваться, застолье подходило к концу.

— Вот и хорошо, — пробормотал слуга. — Гостям истории о Китае, может, и забавны, да мы-то слушаем их круглый год.

Полусонные слуги и работники — и среди них Хиёси — лениво взялись за уборку. Наконец погасли лампы в главной кухне, в гостиной и в комнатах Сутэдзиро и Офуку. А ворота в глинобитной стене вокруг дома надежно закрыты на засов. Жилища зажиточных самураев и купцов обычно окружались глинобитной стеной или рвом с водой, за которым возвышалось несколько укреплений наподобие небольших бастионов. Ночами и горожане, и жители сельской местности не чувствовали себя в безопасности. Дома стали укреплять со времени больших смут прошлого века, и все уже привыкли к защитным стенам и рвам.

• Предыдущая
• 8/309
• Следующая