Человек-дельфин - Андреев И. - Страница 27

Местное телевидение, естественно, ставило на свою “лошадку”, потому что я в глазах широкой публики Соединенных Штатов был прежде всего чужеземец, французский эмигрант. К счастью, в Форт-Лодердейле проживал еще один француз (по происхождению — русский), ныряльщик и изобретатель с мировым именем, Дмитрий Ребиков. Его фабрика специализированных подводных товаров производила все — от фотоаппаратов высокой точности до торпед. Благодаря ему я получил необходимые знания по подводному кинематографу. Мои друзья помогают мне как могут, в том числе и материально. Точный регламент согласован между мной и Крофтом, измерение глубины будет осуществляться с помощью пневмофотометра, чувствительного прибора производства ВМС США, измеряющего точное давление в любой точке под водой с помощью длинной трубы, соединенной с поверхностью, где это давление пересчитывается в футы на большом экране. Впрочем, именно из-за этого аппарата CMAS отказывается утвердить рекорды Крофта и мой, потому что подобная система не была предусмотрена правилами свободного погружения в апноэ, существовавшими в то время.

В декабре Крофт готов к попытке, я — нет. Мы согласны, что вещи подобного рода невозможно делать в один и тот же день в один и тот же момент. Позже согласились и члены жюри. И вот я стою среди многих других свидетелей, читающих на экране пневмофотометра глубину, которой достигает Крофт: 217 футов, т. е. около 66 м.

Через три недели, 14 января 1968 г., перед теми же самыми свидетелями (кроме Крофта, который должен был вернуться в Гротон) я погружаюсь в те же воды Форт-Лодердейла; стрелка экрана “пневмо” указывает 231 фут, т. е. 70 м и 40 см.

Но Боб не признает поражения, он и его группа возвращаются в разгар лета 1968 г. в Форт-Лодердейл. Когда же я ему заявляю, что удовлетворен достигнутой глубиной, тем более что Энцо в этом году потерпел крах, пытаясь преодолеть 70 м, Боб Крофт полностью меняет свое отношение ко мне, и между нами рождается дружба, длящаяся и по сей день. Медики ВМС и Майамского университета отныне и впредь могут ставить на мне любые эксперименты, которые пожелают; я становлюсь почти что постоянным членом их группы. Это мне позволит пережить незабываемые мгновения: видеть, например, как мой друг Крофт, голый, как червь (потому что во Флориде в августе вода теплая даже на глубине 240 футов — 73 м!), спускается ко мне сверху. Я никогда не забуду, как выглядят ступни его ног, похожие на стиральную доску (потому что он никогда не надевал ласт и поднимался вдоль каната только силой рук), как стиснутые чудовищным давлением выпирают его ребра, а живот вдавлен до такой степени, что все тело напоминает скелет, на который в разных местах просто нацепили лохмотья кожи и бесформенные куски мяса. Ужас картины довершали огромные контактные линзы, мешающие опускать веки и придававшие ему вид страшного подводного чудища. И наконец, еще одно неизгладимое переживание. Закончив спуск, он оставляет балласт на 73 м и едва разжимает руки, как течение, сильное в этот день, отклоняет его в сторону от каната. Он делает два судорожных гребка “по-лягушечьи”, что на этой глубине выглядит гротескно и смешно, и ему удается ухватиться за канат. Остальное — дело техники и его мощных рук, подтягиваясь, он начинает медленно подниматься вверх, пока не исчезает из моего поля зрения.

Я снова в Италии (прошло три года, как я здесь не был, после моего багамского рекорда на 60 м) и принимаю сердечное приглашение Энцо Майорки навестить его в Сицилии. Рассказываю Энцо, его команде, организаторам рекордов, господам из FIPS и CMAS о погружении Крофта на 73 м, свидетелем которого был. К середине августа надеваю двухбаллонный акваланг, изотермический комбинезон из самых теплых, потому что вода Сицилии на глубине значительно холоднее воды Флориды, и спускаюсь в компании с Клаудио Рипа и Руджеро Джаннуцци на 74 м в ожидании там Энцо. Втайне я хочу увидеть, как он превзойдет рекорд Крофта хотя бы на 1 м. Однако Энцо останавливается надо мной, быстрым, точным движением срывает сигнал 72 м и на полной скорости поднимается обратно. Но партия всего лишь отложена. Уже на следующий год, в августе 1970-го, там же, где и всегда, в зоне Оньина в Сицилии, Энцо Майорка вновь становится мировым чемпионом, принеся на поверхность сигнал 74 м. Новость о его успехе находит меня в Японии, в Футо, где я тренируюсь с июля, чтобы подойти к стене 80 м. Так как я был первым, кто перешагнул 60 и 70 м, естественно мое желание первым завоевать и 80 м, впрочем, делаю я это с большой легкостью 11 сентября того же года. К сожалению, балластом, который тащил меня на эту глубину, заклинило сигнальную отметку, и я был вынужден подняться на поверхность с сигналом 76 м, который я предусмотрительно захватил по возвращении. Японская федерация утвердила не 80 м, а только 76 м. С этого момента многое начало меняться для меня и для глубоководного апноэ вообще. Мое пребывание в Японии, контакт с ама, наблюдение за мной со стороны японских физиологов и врачей, новый метод тренировок, основанный на дзэн[34], моя переписка с медицинским комитетом при CMAS, в которой я искренне говорил, что мы переступили границы спорта и что сверх 80 м начинается совершенно иной этап глубоководных погружений, — все это, может быть, и натолкнуло членов исполнительного комитета CMAS принять решение 5 декабря 1970 г., отменяющее подобные рекорды как спортивные.

По возвращении с Дальнего Востока спустя год я вновь нашел Энцо Майорку в Катании в августе 1971 г. Я рассказал ему подробности моего пoгружения на 80 м и объяснил, почему принял точку зрения CMAS. По моему мнению, мы занимались исследованием новых рубежей и делать это обязаны были вместе, исключив спортивный антагонизм и используя все средства современной техники. Наступил момент, говорил я, отделить глубоководные спортивные погружения с постоянным весом (во время которых атлет не пользуется балластом и должен подняться на поверхность с тем же снаряжением, что было у него при отплытии: в костюме, с ластами, в маске или без всего этого, неважно) от погружений с варьируемым весом, когда ныряльщик обременен тяжелым, в 25 кг и более, балластом и, достигая максимальной глубины, оставляет гам все лишнее, поднимаясь налегке. Энцо не соглашался со мной, и наши живейшие многочисленные дискуссии на эту тему не прекращались.

Итак, Энцо настаивал на своем и, несмотря на решение CMAS, продолжал собственную деятельность под знаменем спорта. К середине августа 1971 г. он достигнет 77 м, и рекорд этот будет стоить ему очень дорого, потому что один из его верных друзей, один из самых великих спортсменов-апноистов Европы, Руджеро Джаннуцци, будет поражен ужасной газовой эмболией — очевидный результат технической ошибки. Энцо прибывает в Сиракузы после происшедшего. Несмотря на напряженную атмосферу в команде, почти раздоры, он решает все же попытать счастья на 80 м. Через три дня я надеваю акваланг, и в момент нашего погружения Рипа, Ди Дадо и другие сообщают мне, что на дне я найду белый платок, на котором написано 78 м. Они просят меня привязать его к направляющему канату на этой глубине, как знамя, чтобы Энцо не мог ошибиться. Дело в том, что маска, которой он всегда пользовался в предыдущих случаях, была теперь отвергнута, но и до моих контактных линз он еще не дошел, поэтому нырял так, как я в 1966 г., т. е. без маски и с очень ограниченной способностью видеть. Прошло две или три минуты, и мы увидели, как Энцо, похожий на подвешенного на паутине наука, делает компенсационный кувырок на 60 м и поднимается на поверхность. Свой “метр больше” он завоюет в следующем 1972 г. (78 м), чтобы затем на просторе Порто-Венере в августе 1973 г. достичь 80 м. Тогда я решаю вмешаться снова. Я убежден, что Человек достигнет 100 м, и я сделаю это, приближаясь с наибольшей осторожностью к этой отметке, которая считается немыслимой.