Поход Ермака - Ян Василий Григорьевич - Страница 18

• Предыдущая
• 18/59
• Следующая

— Што улизнуть, Семен Аникич!… Улизнуть-то еще было бы с пол-беды… Гляди-кась, што замыслила бесерменка поганая: своих югров нечестивых хотела в острог впустить! — спешно прошептал на ухо Строганову один из холопов, указывая рукою в даль, где, в чуть растаявшем сумраке, двигалась темная толпа.

Семен Аникиевич взглянул и тихо ахнул: пока шли с главной стороны острога приготовления к обороне, югорцы обошли крепость и появились с того края владений, где их ожидали менее всего.

— Перетащить пушки!… Воротников сюды скликать!… Запереть острог поладнее! — срывающимся голосом приказал Строганов. — Да увести эту подлячку! — кивнул он в сторону Алызги, все еще беспомощно лежащей на земле.

Двое холопов грубо подняли остячку и повели в сторону жилых строений, двое других подняли раненого и понесли его, по приказанию хозяина, в дом.

— Ступай и ты в горницу, Танюша! Не след тебе тут оставаться! — наскоро поцеловав племянницу, произнес Семен Аникиевич.

— И ты… и ты ступай, дядя… Не приведи Господь, еще убьют тебя нехристи… Стрелы каленые ведь у них! — вся бледная, как смерть, шептала девушка, прижимаясь к крестному и с мольбою заглядывая ему в лицо.

— Никто как Бог!… Да ты не пужайся больно! Стены-то у нас горазд крепки, а как выпалим враз из пушек и пищалей, так твоя югра, что горох, посыпется вспять, — попробовал пошутить Семен Аникиевич.

Но шутка на вышла. Боязнь за любимую крестницу, за всех своих верных слуг, за это насиженное гнездо острым жалом впилась в сердце старика.

«Ох, не след было отпускать охотников с Максимом да Никитой! Вишь, обходом пошли югорцы… Кто мог знать?!» — думал он и болезненно сжималось его сердце.

И он стал напряженно вглядываться в степь.

Мрак еще не разошелся вполне, но по топоту ног, по характерному позвякиванию и по смутному гулу чувствовалось, что югра подходила все ближе и ближе к городку. Скоро, спешно делали приготовления воротники в этой части острога.

Строганов огляделся кругом. В тени кустов по-прежнему стояла Таня. Около нее находилась нянька Анфиса, Агаша и другие девушки, прибежавшие разыскивать свою юную хозяйку.

— Ступайте в горницы, все ступайте! — махнув рукою крикнул им Строганов.

Вся небольшая толпа женщин, не смея ослушаться хозяйского приказа, поспешила к хоромам, уводя за собою громко рыдающую Таню.

— Дядя! Дядя! — вся трепеща от слез, в горе и отчаянии, шептала девушка. — Пущай и он сюды идет! Пущай идет с нами… Не то убьют его нехристи! Убьют! Убьют!…

— Полно, ласточка! Не доберутся нехристи до солнышка нашего, до Семена Аникиевича! — утешала свою питомицу няня. — Небось, стены наши крепкие. Не прорваться скрозь них николи силе бесерменской…

— Да дядя-то на стены полезет… Стрелою по ем можно достать… — рыдая неутешно, говорила Таня.

— Молиться надо! Молиться, девонька! Все молитесь, все! — каким-то вдохновенным голосом произнесла нянька и первая рухнула на колени перед киотом.

Вся толпа девушек покорно опустилась за ней.

Полная тишина воцарилась в горнице. Тихим, ласкающим светом обливала лампада уютную девичью светличку и все молитвенно поднятые на образ лица. Впереди всех, почти распластавшись на полу, лежала Таня.

— Господи! — шептала она, вся дрожа, в томительной муке. — Спаси дядю!… Господи! Сохрани моего крестненького… родимого… Господи! Владычица Небесная, Богородица, к Тебе прибегаю! Сохрани дядю!… Обет даю Тебе, пелену вышью, покровы, воздухи в Твою, Владычица, Велико-Пермскую обитель, Царица Небесная! — заключила она, ударяя рукою в грудь, и вдруг замерла в ужасе. Неожиданный грохот, потрясший до основания Строгановские хоромы, прервал молитву девочки.

— Палят! Наши палят! — не помня себя вскричала Таня и, как безумная, вскочила с колен. Вскочили за нею и все остальные.

Следом за пушечным выстрелом раздался гулкий не то рев, не то вой. Казалось, целая лавина обрушилась на острог. Земля задрожала от топота нескольких сот ног. Дрогнули, казалось, сами стены острога.

— Никак уж близко?! — побледневшими губами произнесла Анфиса Егоровна.

Бледные, встревоженные лица девушек выражали ту же боязнь.

— К дяде, к дяде! К крестненькому пустите! Пустите меня! — как безумная кричала и металась по своей светлице Таня.

Девушки с Анфисой Егоровной, как могли, удерживали ее.

За первым пушечным ударом прогрохотал второй, за ним третий, четвертый.

От каждого из них дрожали крепкие тесовые хоромы и не менее их могучие стены и ворота острога. Минуты тянулись убийственно долго. Казалось, ночь обернулась назад, не двигаясь к рассвету.

Таня то металась по-прежнему в горнице, умоляя отпустить ее к крестному, то снова притихала, и упав на колени, слала горячие молитвы Царице Небесной.

Наконец, первые лучи рассвета долгой северной ночи пробили ее негустой, но таинственный мрак.

Затихла и пальба из пушек и пищалей, но не надолго.

Опять прогремел могучий залп и как раз в ту минуту, когда находившиеся в светлице девушки менее всего ожидали этого. Новый дикий вой пронесся над степью, гораздо более резкий и страшный, нежели все прежние крики. Ужас сковал сердце бывших в светличке. Старая Егоровна снова тяжело рухнула на пол перед иконой.

— Знать, нам смерть пришла! — прошептала трусливая, тихая Домаша.

— Глянь-ка, боярышня! Зарево ин тамо! — послышался крик Агаши, не отходившей от окна. — Никак посады наши жгут, треклятые…

— Где? Где? — так и метнулась к оконцу Таня.

И тотчас же, вся бледная, отскочила назад.

— И впрямь жгут… Скоро и до нас доберутся… — чуть слышно прошептали ее трепещущие губы. — Татьяна Григорьевна… боярышня… глянь-кось! От реки-то в обход берут… Из соседней горницы из окошечка видать все, как на ладони. Ох, Господи! Никак оцепили острог…

И испуганная насмерть Машенька появилась на пороге смежных светлиц.

Точно по команде, девушки кинулись в соседнюю комнату, выходившую углом на другую сторону острога, и жадно прильнули к оконцу.

В заметно растаявшем сумраке июньской ночи, со стороны реки быстро подвигалась по направлению к острогу огромная толпа.

— В обход и то взяли!… Господи, помилуй! Чем прогневили Тебя? — в ужасе прозвенел чей-то испуганный голос.

— Ништо… Здеся заметы да вал не подпустят! — уверенно прозвучал более спокойный голос Агаши.

Таня с надеждой и мольбой взглянула на божницу.

— Дай-то, Господи! — шепнула она.

А между тем толпа все подвигалась и подвигалась. Вот уже близко она… Вот совсем приблизилась к первому замету… Ровно и степенно движется… Будто и не югры-дикари это, будто свои…

— Боярышня! Глянь-ка!… Да ведь это наши! — крикнула во весь голос Агаша, приткнувшись к оконцу.

В один прыжок Таня была подле нее.

— И впрямь! Евстигнеюшка с челядью, што крестный на Каму посылал! Угодники Божии! Спасены мы! Небось, народищу-то, народищу сколько с собой ведут! Сотен с пять будет… На югров ударят сейчас.

И вся трепеща девочка прильнула к расписной слюде оконца.

Мрак поредел. Светлое утро вставало уже над Строгановским городком. Теперь ясно можно было различить из теремных окон огромную пятисотенную толпу, правильными рядами шедшую к острогу. Впереди всех выступал дворецкий Строгановых, Евстигней Дмитрич. Обок с ним шел чернобородый богатырь с гордой осанкой, в расшитой парчой светлой чуге [короткий кафтан], с длинной заморской саблей, привешенной к поясу. От всей его фигуры так и веяло мощью и удалью. Чуть отступя за ним шагал седоватый молодец в более скромной одежде.

Очевидно вновь появившиеся были поражены гулом и шумом, доносившимися из степи. Строгановский городок с поселками и варницами загораживал от них хозяйничавших с той, задней, стороны югров. Но новая пушечная пальба и смятение на стенах острога заставили разом остановиться отряд.

Из теремного окошечка было хорошо видно девушкам, как передовой богатырь сделал знак рукою дружине и, выхватив саблю, первый ринулся вперед, вдоль стены острога. За ним ринулись и остальные. Только старик Евстигнеич с холопами прошел по мосту, висевшему над заметами, к воротам городка.

• Предыдущая
• 18/59
• Следующая