Опасная тихоня - Яковлева Елена Викторовна - Страница 52

• Предыдущая
• 52/70
• Следующая

— Да вон, слева по коридору, со стеклянным окном, — махнула рукой Анечка. — А вам зачем?

— Как там женщина, которую привезли вчера? — ответила я вопросом на вопрос.

— Побитая, что ли? — уточнила Анечка, и ее хорошенькое личико посерьезнело. — У нее дела неважные, ночью ее оперировали — внутреннее кровотечение было — селезенку удалили, что-то зашили… В общем, инвалидность ей обеспечена… — Анечка огляделась и облизнула крупные чувственные губы, контрастирующие с ее смиренным видом овечки и накрахмаленным белым халатиком. — А правда, что она хотела убить этого… кандидата, ну, как его, Пашкова, который из Москвы?

— Да? И как она намеревалась это сделать? — поинтересовалась я, прижавшись лопатками к стене и замерев, чтобы открученные винтики и пружинки в моей голове-будильнике хоть на время угомонились.

— Ну… вроде как он выступал где-то, агитировал, значит, чтобы за него голосовали, а она в него выстрелила, но не попала…

Вот так рождаются легенды. Кстати, трогательная Анечкина история мне что-то живо напоминает. Ну да, конечно, Фанни Каплан!

— А как было на самом деле? — Анечка навела на меня свои бесхитростные глазки.

— Да откуда ж мне знать? — пробормотала я. — Я оступилась, стукнулась затылком и по этой самой причине ничего не видела.

— Жалко, — разочарованно протянула Анечка и вернулась к своему столику, на котором красовались белые розы.

А я медленно, вдоль стены, двинулась к стеклянному окну реанимации. Подошла и приникла к стеклу.

Майя лежала на столе, напоминающем операционный, вся в проводках и едва прикрытая простыней. Понять, дышит она или нет, было совершенно невозможно. Лица ее я тоже не разглядела, поскольку оно было повернуто к стене. Ближе всего ко мне оказалась Майина рука, вытянутая вдоль тела поверх простыни, тонкая и бледная. Красивой формы ногти на тонких артистических пальчиках выглядели и вовсе синеватыми. Я закрыла глаза и вновь увидела ботинок Викинга, метящий Майе под ребра, и даже как будто услышала тупой звук его безжалостных ударов.

И еще я вспомнила Майю такой, какой она предстала передо мной в первый раз, в аэропорту, уверенной и даже немного агрессивной. Но что, что заставило ее вернуться в наш город, с которым ее ничего не связывало, если не считать того обстоятельства, что он — родина Елены Богаевской? И знает ли сама прима, где сейчас ее концертмейстер? А вдруг Богаевская сейчас тоже здесь, в городе? Ну нет, это уж слишком фантастично. Впрочем, не более чем все остальное.

Меня и в самом деле перевели в одноместную палату. Номер, конечно, был далеко не люкс, всего лишь узенькая, прямо как моя прихожая, комнатенка в одно окно. У стены — кровать, коренное отличие коей от той, на которой я коротала свою первую больничную ночь, состояло в том, что она была деревянной, а не никелированной. Имелась также обязательная тумбочка, Анечка поставила на нее трехлитровую банку с чайными розами — эти бедняги успели потерять свой первозданный пижонский вид и поблекнуть. Оставалось им только посочувствовать: ну разве в своей сказочной Голландии они могли предполагать, что закончат свои благоуханные дни в трехлитровой банке из-под маринованных огурцов! Еще в качестве одного из благ цивилизации в палате наличествовал трехпрограммный приемник, хриплый полуинвалид.

Не успела я как следует расположиться в своих новых апартаментах, как меня посетил первый визитер, весьма неожиданный, надо признать. Это был сам Пашков. В сопровождении Викинга. Этот, правда, остался в коридоре, но я успела рассмотреть его прямоугольные плечи и квадратную челюсть, пока Пашков протискивался в дверь. Кандидат в депутаты был неоригинален. Мне пришлось принять традиционные цветы, фрукты и конфеты и выслушать вопросы о самочувствии. После чего события стали разворачиваться в очень интересной плоскости.

— Капитолина Михайловна, — начал Пашков проникновенно, — у меня к вам очень конфиденциальный и непростой разговор, связанный с печальным происшествием, случившимся позавчера, в результате которого мы и встречаемся в таком… не самом подходящем месте. Я понимаю, что вы сейчас чувствуете, может, даже жалеете, что согласились участвовать в моей предвыборной кампании. Если это так, то я вас совершенно не осуждаю… Я бы сказал, такие события требуют недюжинного мужества, которого я не вправе требовать от вас…

Я догадывалась, в какую степь он клонил, но наблюдать за его маневрами было все равно любопытно. А тут еще его четкие, отточенные фразы. В последнее время к политикам часто приклеивают ярлык «харизматический», но пашковский случай совсем другой, заветной «харизмы» у него нет. Зато есть обаяние удава, берет он не взглядом, а завораживающе плавным потоком речи и приятным тембром голоса.

— …Я приношу вам глубокую благодарность за то, что вы были с нами в самые тяжелые моменты. Не сомневайтесь, мы возместим вам все потери, с этим связанные, в том числе и моральные…

Ого, да мне, кажется, дают отставку! И это при том, что я «проучаствовала» в предвыборной кампании целую неделю, стала свидетельницей одного убийства и одного избиения ногами и сама схлопотала пока не подтвержденное сотрясение, не говоря уже о нервном потрясении! Опять идиотские шуточки, прости меня Господи, дело-то не в этом, дело в другом, в том, что я ничего не узнала о Наташиной судьбе, даже не выяснила, связана ли она с Пашковым или это все мои фантазии. Признаться в этом трудно, но, похоже, я как была, так и осталась при смутных догадках и подозрениях. Ну что тут делать, может, и в самом деле спросить его напрямую: «Вам что-нибудь говорит имя — Наташа Русакова?»

Я таки открыла рот, но задала совсем другой вопрос:

— Вы больше не нуждаетесь в моих услугах? — (Если честно, то с моей стороны было хамством рассуждать о каких-то там услугах, потому что по большому счету я не выполняла и сотой доли обязанностей, кои предполагала громкая должность пресс-секретаря.) Наверное, Пашков думал приблизительно так же, потому что на его лице мелькнула тень растерянности, но он, надо отдать ему должное, быстро нашелся:

— Что вы, я имел в виду совсем другое, лишь то, что вам нужно время на то, чтобы восстановить силы, поправить здоровье. Все-таки это поважнее любых выборов и любой политики. Так что, пожалуйста, отдыхайте и постарайтесь поменьше думать о событиях, в которые вы оказались невольно вовлечены. Понимаю, это будет нелегко, у самого в голове до сих пор не укладывается, что Вениамина больше нет… Такие вот особенности национальных выборов…

Смотри-ка, а наш кандидат тоже шутник, оказывается! Вот только явился он ко мне не шутки шутить и не о моем подорванном здоровье справляться, это понятно даже мне. Что-то его томило, что-то еще оставалось у него за душой. Я немножко догадывалась, что именно, но не имела ни малейшего намерения оказывать ему помощь в поисках плавного перехода к интересующей его теме.

— Да, вот так, Капитолина Михайловна, вот так…

Я приподняла брови: надо же, как он мучился, бедняжка, даже слова-паразиты прокрались в его обычно гладкую, без сучка без задоринки, речь, чего я за ним прежде не замечала.

Наконец он, кажется, собрался с духом:

— У нас осталась еще одна проблема…

Я не удержалась — язвительно усмехнулась:

— Это не та ли, что сейчас слева по коридору, в реанимации, с переломами ребер, разрывом селезенки и еще Бог знает чем?

Серые глаза Пашкова лихорадочно заблестели:

— Да, я имею в виду именно это… Очень неприятная история, очень. Женщина странная, с кислотой. Очень жаль, что ее дикая выходка закончилась так печально, но ничего не поделаешь… Вообще какой-то совершенно нелепый случай…

— Или терроризм?..

Пашков покраснел и отвел взгляд в сторону.

— А вы ее разве не узнали? — спросила я. — Нападавшую?

— В каком смысле?

— В прямом. Вы же ее встречали в аэропорту, она была в аэропорту с Богаевской. Надеюсь, вы не забыли Богаевскую? Так вот, странная женщина с кислотой — Майя, ее концертмейстер.

• Предыдущая
• 52/70
• Следующая