Маньяк по вызову - Яковлева Елена Викторовна - Страница 2

• Предыдущая
• 2/46
• Следующая

А вот теперь пришла пора рассказать вам, кто такой Андрей, что он для меня значил и почему сцена в гастрономе произвела на меня такое неизгладимое впечатление. Андрей, точнее Андрей Белов, появился в моей жизни чуть больше года назад при довольно неординарных, если не драматических, обстоятельствах. Стараясь успеть на отходящий от остановки автобус, я поскользнулась на февральском гололеде и вывихнула ногу. Попытавшись встать, почувствовала острую боль и решила, что у меня перелом. Лежала на грязном снегу и думала о самом ужасном, а вокруг меня суетились какие-то старухи, которые даже не догадывались вызвать «Скорую».

Вот тут-то он и возник, будто из-под земли вырос, растолкал зевак, потрогал мою щиколотку, а потом отвез меня в больницу в своей заляпанной зеленой «девятке», которую он любовно называл «черепашкой-ниндзя». В больнице выяснилось, что у меня вывих, и после всех положенных в таких случаях процедур меня отпустили домой. Сама я, ясное дело, уйти не могла, а все машины «Скорой помощи» были в разъездах, и я почти впала в уныние, когда вдруг обнаружилось, что мой бескорыстный спаситель никуда не уехал и терпеливо дожидался, чтобы узнать, чем кончится дело. Так, собственно, все и вышло: он отвез меня домой, а через неделю заглянул ко мне поинтересоваться здоровьем. А потом стал наведываться, не часто, раза два-три в месяц, наши отношения сами собой перешли в иное качество, которое вполне устраивало Андрея и не совсем — меня.

Как каждая нормальная женщина, я, конечно, хотела определенности, но не выставляла никаких требований, поскольку умудрилась втрескаться в Андрея по самые уши, и лишь с трепетом ждала, когда же он сам заговорит о нашем будущем. Совместном, разумеется. Пару раз мне даже казалось, что заветные слова вот-вот слетят с его губ, но то ли они застревали на полпути, то ли врем» не настало. Так я, наивная, думала. Теперь-то, после известной встречи в гастрономе, все встало на свои места, и мне оставалось только удивляться собственной близорукости. Как же я раньше не догадалась, что он женат и приходит ко мне, чтобы немного отвлечься от семейной жизни. Такой ничего не значащий , мужской зигзаг, и не больше!

Не помню, сколько времени я провалялась на кровати в полной прострации, прежде чем в прихожей раздался пронзительный телефонный звонок. Нет, пронзительный — это еще мягко сказано, вернее было бы назвать его душераздирающим, так он подействовал на мои напряженные нервы. Я вздрогнула, но с места не сдвинулась. Даже если бы я и захотела, мне все равно не подбежать к телефону раньше, чем моя соседка, желчная и сухопарая коммунальная волчица Зинаида Прокофьевна. Не припомню случая, чтобы ей кто-нибудь когда-нибудь позвонил, но это не мешает ей всегда снимать трубку первой. При этом она неизменно сетует на то, что, кроме нее, к телефону никто не подходит. А когда тут успеешь?

— Слушаю, — донесся до меня ее визгливый дискант. — Кого-кого? — Непродолжительная пауза и раздраженное восклицание:

— Пастухова, к телефону! — Затем глухой стук брошенной на тумбочку трубки и недовольное бормотание:

— Ну никто, никто не подойдет…

Кое-как промокнув слезы, я выкатилась в прихожую и приложила трубку к уху. Я была почти уверена, что звонит Андрей, мужчина моих снов, теперь уже бывших, светлый образ которого заметно потускнел за последние два часа, и уже сладостно предвкушала, в каких именно выражениях я извещу его об этой метаморфозе, однако трубка заговорила со мной низким, с приятной хрипотцой женским голосом:

— Пастухова, это ты?

А мне и спрашивать не надо было, чтобы понять: на другом конце телефонного провода — Нинон.

По паспорту она, конечно, никакая не Нинон, а Нина Павловна Звонарева, по мужу Поварова, но это звучное имя как-то само собой приклеилось к ней раз и навсегда и воспринималось всеми, кто ее знал, совершенно спокойно и естественно. Нинон, она и есть Нинон. Лично я называю ее так уже двенадцать лет, с того дня, как в первый раз увидела под дверью аудитории, за которой шли приемные экзамены в иняз. Эта картинка до сих пор стоит перед моими глазами в красках и подробных деталях: полсотни девчонок-абитуриенток, закатив испуганные глаза, ошалело повторяют спряжение немецких глаголов и коршунами бросаются на всех выходящих из аудитории, два десятка мальчишек-абитуриентов рассредоточились по коридору и демонстрируют напускное хладнокровие, а чуть поодаль, в сторонке стоит абсолютно спокойное существо с пшеничной косой, с зелеными глазами-озерцами и мимолетной, никому конкретно не адресованной улыбкой на бледно-коралловых губах. Да, именно такой предстала Нинон перед впавшей в поголовную панику абитурой.

Честно говоря, я, мандражировавшая синхронно с прочими, тогда подумала, что у бедной Нинон просто крыша поехала от волнения, а посему до следующего экзамена ей не дожить. Каково же было мое удивление, когда через десять дней мы встретились с ней возле списка будущих студиозусов. Обнаружив в нем собственную фамилию, я долго не могла прийти в себя от счастья, в отличие от Нинон, принявшей известие о своем поступлении в институт с привычным хладнокровием, как нечто само собой разумеющееся. Она лишь провела пальцем по строчке, на которой было черным по белому написано — Звонарева Нина Павловна, и, повесив на плечо сумку, прогулочным шагом двинулась по парадной институтской лестнице на второй этаж, в учебную часть, где новоиспеченным первокурсникам уже выдавали новенькие студенческие билеты.

Ровно так же она вела себя в продолжение последующих пяти студенческих лет, всегда немного в стороне, не смешиваясь с толпой, и все с той же неуловимой полуулыбкой на губах. Учеба давалась ей легко, экзамены она щелкала, как семечки, хотя я до сих пор не уверена, что она к ним серьезно готовилась. Вероятнее всего, причина была в другом — в ее космическом спокойствии, производившем на преподавателей неизгладимое впечатление. Наверное, глядя на Нинон, они думали, что девушка с подобным выражением лица просто не может чего-то не знать, а потому в зачетке Нинон значились сплошные «отлично». С той же легкостью она получила красный диплом, а еще раньше окрутила лучшего парня с нашего курса, красавца Генку Поварова, по которому девчонки сохли поголовно. Я, кстати, не оказалась исключением, года полтора я незаметно бросала на него жадные взоры на лекциях, но в конце концов решила, что он для меня слишком хорош.

А вот Нинон так не думала, да скорее всего она вообще не забивала себе голову глупыми сомнениями и по Генке тайно не вздыхала. Он первым начал оказывать ей знаки внимания, которые она принимала с ее извечной невозмутимостью. Их платонический роман продолжался до пятого курса, и, насколько я понимаю в подобных делах, Генка тогда клокотал от страсти, как переполненный чайник на сильном огне, чего нельзя было сказать о Нинон. Но замуж за него она все-таки вышла. Может, потому, что Генка был москвич, а Нинон приехала учиться откуда-то из Оренбургской губернии?

Или, как и большинство моих однокурсниц, она стремилась устроить свою семейную жизнь прежде, чем ей придется влиться в какой-нибудь дружный учительский коллектив, где — ни для кого не секрет — с мужчинами серьезная напряженка.

По крайней мере, мною, помнится, руководили именно такие резоны, иначе разве я выскочила бы за Ивана (Иван — это мой муж, уже четыре года как бывший) после полуторамесячного знакомства? Моей маме он активно не понравился, причем до такой степени, что она даже решилась на совершенно немыслимый поступок: разменяла нашу двухкомнатную квартиру. В результате этой операции ей досталась однокомнатная квартира, а нам с Ванькой комната в коммуналке с двумя соседками, старыми грымзами.

Ванька сразу прозвал коммуналку «женским общежитием», но разбавлял его своим мужским духом недолго — меньше года, на большее не хватило ни его, ни меня. Самое интересное, что мы с ним не ругались и не пускали в ход сковородок, просто он уехал в длительную командировку, да так и не вернулся. То есть вернулся, но не ко мне, про что я узнала совершенно случайно, когда позвонила к нему на работу, чтобы уточнить, скоро ли кончится затянувшаяся командировка. Признаюсь как на духу, сильного горя я не испытала, скорее уж почувствовала облегчение, ибо наш брак трудно было назвать хорошо продуманным мероприятием.

• Предыдущая
• 2/46
• Следующая