Тайна Леонардо - Воронин Андрей Николаевич - Страница 35
- Предыдущая
- 35/80
- Следующая
Они разместились в джипе в прежнем порядке – Гаркуша за рулем, рядом с ним Кот, а Сиверов, Клава и Бек – втроем на заднем сиденье, которое здесь, слава богу, было попросторнее, чем в "Жигулях".
– С богом! – громко объявил суеверный Гаркуша и включил передачу.
Ехали они совсем недолго. Как только джип выполз из просеки на лесную дорогу, Гаркуша опять нажал на тормоз.
– В чем дело? – недовольно спросил Кот.
– Славянская хитрость, – туманно ответил Гаркуша. – У меня дед, между прочим, всю войну партизанил. Давай, Бек!
– Партизанил, – недовольно проворчал Бек, который уже успел пригреться в углу и не очень хотел снова вылезать из машины. – У старух хлеб с салом отнимал, партизан хренов...
С этими словами он извлек откуда-то топор, выбрался наружу и, хрустя валежником, скрылся в лесу, мигом исчезнув из вида за порослью колючего елового молодняка.
– Что еще за фокусы? – подозрительно спросил Кот.
Глеб улыбнулся: Кот сам был тем еще фокусником и потому видел во всем, чего не понимал, попытку обмана.
– А сейчас, – сказал внук партизана, – все сами увидите. Спокойно, все будет в полном ажуре...
Из леса, с той стороны, где скрылся Бек, донеслось тюканье топора. Потом в лесу что-то длинно затрещало, послышался нарастающий шум, как от сильного порыва ветра, откуда-то сверху посыпались лепешки слипшегося снега, и вдруг огромная, увешанная гирляндами шишек, мохнатая, разлапистая ель, явно подпиленная заранее, гулко ухнув, треща ломающимися ветвями, разбрасывая комья снега, рухнула поперек просеки, откуда они только что выехали.
– Идиоты, – проворчал Кот, – партизаны из дурдома... Как я теперь оттуда выеду?
– Главное, чтоб было на чем выезжать, – рассудительно возразил Гаркуша. – Зато теперь ее никто не уведет. А дерево мы вшестером в два счета уберем, не волнуйся.
– Кретины, – безнадежно сказал Кот, который, в отличие от Гаркуши, вовсе не рассчитывал вернуться сюда вшестером.
Бек, очень довольный, с головы до ног обсыпанный тающим снегом, швырнул под ноги мокрый топор и плюхнулся рядом с Глебом на сиденье. Его дурное настроение как рукой сняло.
– Поехали, шеф! – заорал он, как подвыпивший пассажир такси.
Гаркуша тронул машину. Глеб подавил вздох и стал смотреть в забрызганное грязью окно, за которым проплывал неохотно выходящий из зимней спячки сосновый лес. У него было такое чувство, будто он сам спит и видит скверный сон о том, что собирается ограбить Государственный Эрмитаж в веселой компании клинических дебилов.
Возня в зале, где разместилась привезенная из Испании выставка золотых украшений и драгоценных камней, стихла уже за полночь, а технический персонал – говоря по-русски, уборщицы – разошелся еще позже, поскольку должен был прибрать за теми, кто целый день мусорил, распаковывая и размещая многочисленные экспонаты. Наконец последняя стружка была сметена с драгоценного царского паркета и последняя уборщица, бормоча себе под нос и шаркая растоптанными туфлями, удалилась по длинному коридору в сторону служебных помещений. Когда ее шарканье и бормотанье стихло в анфиладе роскошных, увешанных картинами залов, Ваулин, стоя в дверях, в последний раз окинул взглядом ряды таинственно отсвечивающих в полумраке застекленных витрин и посторонился, давая смотрительнице возможность запереть и опечатать помещение. Представитель испанской стороны, носатый чернявый мужичонка в мятом пиджаке, с виду – вылитый мусульманин, ваххабит девяносто шестой пробы, разве что гладко выбритый, придирчиво осмотрел печать и что-то такое горячо пролопотал по-своему. Видно было, что ему до смерти охота подергать дверь, но он, бедняга, сдерживается, понимая, что это бессмысленно. Смотрительница что-то ответила ему по-испански, и он немного успокоился. Вид у нее был усталый и измученный, испанцы ее сегодня здорово укатали, но Ваулина это не касалось: у каждого своя работа, своя ответственность и свои трудности. Конечно, чаи в кабинетике распивать да трепаться об искусстве куда как легче! В общем, это как у дедушки Крылова: "Ты все пела? Это дело! Так пойди же попляши!"
Доложив по рации начальнику смены и получив подтверждение, что доклад принят, он отправился в обход, который, если бы не это дурацкое золото каких-то дурацких инков, завершился бы уже часа полтора назад. На груди у него трещала и похрипывала рация, ремень привычно оттягивала тяжесть кобуры. В слабом свете дежурных ламп поблескивал полированный мрамор колонн, тускло отсвечивала позолота, редкие огни, как в стоячей воде, отражались в натертом до блеска паркете, который завтра, прямо с утра, опять затопчут толпы плохо одетых провинциалов. Картины на стенах в таком освещении выглядели просто прямоугольниками тьмы, заключенными в тяжелые золоченые рамы, и из этой тьмы лишь кое-где выступали бледные пятна лиц. Мраморные мужики и бабы загадочно улыбались Ваулину с высоты своего нечеловеческого роста или равнодушно смотрели мимо слепыми каменными бельмами глаз.
К картинам, статуям и прочей подобной ерунде Ваулин был равнодушен с самого детства. Эрмитаж для него был всего-навсего местом работы, объектом, который надлежало охранять, и все, что он мог, не кривя душой, сказать по поводу окружавших его бесценных сокровищ мировой культуры, сводилось к одной-единственной фразе: "А недурно жили цари!"
Цари действительно жили ого-го, хотя поначалу, только-только устроившись на эту работу, Ваулин, хоть убей, не мог понять, как тут можно было жить. Нет, насчет империи, величия и подобающей роскоши он вроде бы все понимал, а вот как могли живые люди считать этот колоссальный мраморный сарай своим домом. На кой ляд одной семье, пусть даже и большой, такое количество комнат? Их ведь за день пешком не обойдешь, в сортир на автомобиле ездить надо!
Но недоумевал он только поначалу, а после обтерся, привык и окончательно потерял к охраняемому объекту всякий интерес, помимо профессионального. Служба ему досталась непыльная, да и знакомые девки, узнав, что он охраняет не склад какой-нибудь и не здание районной администрации, а Государственный Эрмитаж, сразу делались гораздо сговорчивее. И ведь вот что странно: из десяти этих телок едва ли половина побывала в Эрмитаже хотя бы один раз, и Ваулин помнил только один случай, когда знакомая попросила бесплатно провести ее в музей через служебный вход. Да и то Ваулину тогда показалось, что интересовала ее вовсе не экспозиция, а всего лишь возможность проникнуть куда-то, минуя длиннющую очередь, а главное – даром, на халяву. С точки зрения Ваулина, это было нормально и вполне естественно, он только не мог взять в толк, почему люди считают своим долгом охать, ахать и громко восхищаться тем, что им на самом деле даром не нужно. Свой высокий культурный уровень демонстрируют, что ли? Так Ваулину на него начхать, его в бабах не культурный уровень интересует, а совсем другие вещи...
Ноги сами несли его привычным маршрутом, и мысли тоже текли по привычному, давно проторенному руслу, никуда не сворачивая, и, как всегда, начав думать о бабах, он очень скоро обнаружил, что думает уже не столько о них, сколько об автомобилях, точнее, об автомобиле, которого у него пока нет и который ему очень не помешал бы. Тех же баб катать, к примеру, или еще для каких-нибудь целей...
Увы, автомобиль, даже плохонький, стоил денег, а их у Ваулина не было. Зато прямо тут, под боком, под его, понимаете ли, охраной было до черта вещиц, которые стоили очень приличных бабок. А в запасниках-то!.. Это была давняя мечта Ваулина – попасть в запасник и хотя бы на десять минуточек остаться там одному. А лучше на полчасика...
А с другой стороны, ну, попал он, допустим, в запасник, стырил там что-нибудь по-тихому и даже, предположим, без проблем вынес из музея. Ну и что дальше? Во-первых, где гарантия, что взял ты настоящую вещь, а не копию? Во-вторых, даже если вещь настоящая, как узнать, сколько она стоит на самом деле? А продать кому? В комиссионку? В скупку? Барыгам?
- Предыдущая
- 35/80
- Следующая
