Проклятие чародея - Вольски Пола - Страница 52

Домбулис проплывал мимо колокольни Ка-Неббинон, мимо дворцов и особняков, купающихся в приглушенном свете гаснущего вечернего зарева, мимо памятника Кройно-Дету и далее, по каналу Во, который, в свою очередь, питал Прямоводный канал. Потом проскользнули под мостом Нищих презрев мольбы сгрудившихся там попрошаек; мимо некогда пышных усадьб, к ближней окраине садов Шоннета. Герцогский домбулис причалил к пирсу Юна. А оттуда рукой подать до знаменитого хрустального истукана.

Лантийцы, собравшиеся на площади, смотрели на статую философа и чародея как на последнюю надежду. Любопытствующих становилось все больше, и теперь памятник окружало уже несколько сотен людей. Земля была усеяна одеялами, корзинами, пустыми бутылками, обглоданными костями. Кто-то уснул тут же на траве у самого подножия пьедестала, но в основном паломники терпеливо ждали. В предшествующие часы появились некоторые признаки, предсказывающие появление чуда. Около полудня кто-то видел призрачную ауру, обволакивающую статую. Позднее, опять же по рассказам очевидцев, глаза хрустального чародея засияли. А совсем недавно многие видели, как задрожали губы и подбородок Юна. Прибытие правителя с гвардейцами лишь укрепило уверенность лантийских граждан. Возможно, не желая говорить с простым людом, Юн произнесет заветные слова в присутствии герцога.

По толпе пробежал ропот, и люди расступились пропуская герцога с его свитой. Бофус шел вперед часто останавливаясь, чтобы пожать тянувшиеся к нему со всех сторон руки. Приблизившись к постаменту, он остановился, устремив голубые глаза на лицо Юна. Хрустальный лик не обнаружил ни малейших признаков жизни, и герцог мысленно ужаснулся. Что, если маг откажется с ним говорить? Что, если он унизит его молчанием на глазах у подданных?.. Какой выйдет конфуз! Если б только рядом была Кара! Она бы подсказала ему, как поступить. Но Каравайз не было, приходилось решать самому. Украдкой облизнув губы, Бофус заговорил почти спокойным голосом:

— Великий Юн, мы приветствуем тебя и выражаем свое глубочайшее почтение и восхищение. Желаем тебе радости и вековечного хрустального покоя.

Статуя не ответила.

— Зная о твоем благодушии, мы обращаемся к тебе за советом. Внемли мольбам, поделись мудростью своей в час нашей беды.

Молчание. В толпе началось перешептывание.

Бофус, снедаемый чувством острой неловкости, переступил с ноги на ногу.

— Как герцог Ланти-Юма, я молю тебя о помощи. Именем всех твоих соотечественников-лантийцев прошедших и грядущих веков я заклинаю тебя, великий Юн, твои братья и сестры ждут твоего пророческого слова. Прошу тебя, не обмани их ожиданий, — заключил герцог, исчерпав запасы своего красноречия. Неожиданно статуя озарилась ярким светом, и все собравшиеся в этот миг на площади дружно ахнули. Многие, включая некоторых гвардейцев, поспешно отошли назад. Бофус продолжал стоять, стиснув руками лицо, его озарила радостно-изумленная улыбка Юн же светился в сгустившихся сумерках, подобно луне. Хрустальную голову озарил нимб, по земле прокатилась легкая дрожь, заставившая многих броситься врассыпную. Гвардейцы, все, как один, обнажили шпаги. Но герцог Бофус даже не вздрогнул, не видя никакой для себя опасности.

Бесцветные глаза светились умом, прозрачный рот приоткрылся, по неподвижным рукам побежали искорки силы.

— Научи нас, Юн, — попросил герцог Бофус. — Посоветуй.

Земля содрогнулась еще от одного толчка, и, прежде чем гул от него утих, из неподвижных губ зазвучал громовой голос Юна.

— Время идет.

Молчание, воцарившееся на площади, свидетельствовало о всеобщем внимании.

— Время шло.

Толпа отозвалась недоуменным гулом.

— Время прошло.

Дрожь под ногами утихла. Потрескивающая огоньками аура начала гаснуть. Видя, что хрустальный мудрец собирается снова замолчать на века, герцог встревожено вскричал:

— Великий Юн, не покидай нас! Научи! — Пауза, словно статуя обдумывала, так ли уж необходимо продолжать беседу, и затем: — Лантийцы, спасайтесь. Бегите.

— Покинуть наш город?

— Он уже не ваш…

— Наши дома?

— Обречены.

— Имущество?

— Отнимут.

— Не слишком ли все мрачно? Я хочу сказать, вы точно знаете?

— Достаточно точно.

— Куда же нам бежать?

— За море.

— Не можем, великий Юн. У нас не так много судов, чтобы увезти всех. Что ждет тех, кто останется?

— Смерть.

— Не может быть!

— Поверишь, когда сам увидишь.

— Как же невинные?

— Падут вместе с виновными.

— Но это несправедливо, ужасно!

— Не кручинься, герцог. Смерть — не самое худшее. Привыкнете, как я привык.

Ответ герцога потонул в реве голосов. По дорожке сада стремглав бежала четверка одетых в темно-бордовые мундиры людей. Судя по смахивающим на горшки головные уборы и окаймленные стальными полосками эполеты, то были офицеры Гард-Ламмиса. За ними по пятам неслась толпа разъяренных лантийцев. Горожане, вооруженные палками, камнями, кулаками, дубинками и сломанными веслами, настигли их в каких-то сотне футов от статуи Юна. Один из офицеров вытащил кремневый пистолет и выстрелил. Только что угрожающе размахивающий веслом здоровяк рухнул замертво. Его товарищи на миг застыли, уставившись на убитого, потом шок сменился яростью, воздух огласился проклятиями, и ламмийцы оказались окружены со всех сторон. Дальнейшая их участь была незавидна.

С возвышения у подножия статуи герцог взирал на эту картину в беспомощном замешательстве.

— Что это на них нашло? Что они делают? Они сошли с ума!

В отчаянии Бофус повернулся к Риш-Фрейнеру, командиру гвардейцев:

— Пойдите к ним! Положите конец этой безобразной драке. И выясните, что происходит!

Командир Фрейнер четко отсалютовал и, оставив при герцоге надежную охрану, направился с остальными гвардейцами к бузотерам. Но в этот момент раздался резкий свист, и на площадь вышел патруль темно-бордовых ламмийцев. Не решаясь стрелять в толпу из опасения ненароком попасть в кого-нибудь из соотечественников, они пустили в ход штыки и за короткое время уложили с дюжину врагов.

Видя, что ситуация становится неуправляемой, командир Фрейнер отдал приказ, и гвардейцы с готовностью ринулись в атаку. Их напор был столь неожиданным и неистовым, что ламмийцы тут же оказались сломлены, их стройная бордовая шеренга порвалась, как гнилая нить. Простой люд с торжествующими криками двинулся вперед. Оставшиеся в живых ламмийцы не выдержали и, побросав оружие, бросились наутек. Гвардейцы не стали их преследовать, чего не скажешь о группке разгневанных граждан, проводивших ламмийцев с криками и улюлюканьем до самой крепости.

Пока бушевало это недолгое сражение, герцог Бофус в страшном волнении наблюдал за происходящим. Вокруг него стеной стояли верные гвардейцы Но из-за их спин он видел кровавые сцены насилия и всеобщего смятения. Многие горожане, искавшие укрытия подле статуи, бросились на помощь товарищам. Кое-кто счел за лучшее не вмешиваться и дождаться исхода событий. Бофус смотрел на бегущих и падающих людей, перекошенные от злобы лица, страх, муку, свирепое ликование. До его ушей доносились вопли боли и ненависти, которые затем сменились ревом триумфа.

— Хочу поговорить с одним из моих подданных, — сказал герцог ближайшему к нему гвардейцу.

Тот сделал шаг вперед и ухватил за руку пролетавшего мимо подростка, который принялся отчаянно отбиваться и брыкаться, но, поняв, что силы неравны, угомонился.

— Не стоит обращаться с мальчиком так грубо, — пожурил герцог. — Думаю, его можно отпустить.

Гвардеец неохотно повиновался.

— Вам нет нужды бояться меня, юноша, — мягко заверил своего пленника Бофус.

— А я и не боюсь, — не кривя душой, ответил юнец.

— В таком случае будьте добры, разъясните мне причину этих ужасных беспорядков.

— Все из-за горшечников, ваша милость! Этих ламмийских ублюдков надо разорвать на части.

— Что случилось?

— Мы поймали на верфях их офицеров, они пытались договориться насчет переправы всего гарнизона.