Проклятие чародея - Вольски Пола - Страница 49

— Все. И одно больше всего. — При этих словах патриарх стал самую малость ярче. Открыть кому-то душу было для него редким удовольствием.

— Настолько сильно сопротивление людей?

— Напротив. Они безропотно принимают поражение. Я ожидал, что встречу отпор, мощное противодействие. Однако Тень уже сделала все за нас, принеся немощь, ужас и отчаяние. Люди повержены еще до нашего нападения. Неужто в этом наше великое предназначение — в истреблении беспомощных, в убийстве земледельцев, их детей и стариков? Не напоминай мне об убиенных Предках, сородич-учитель. Их горе — и мое горе. Но разве это хоть сколько-нибудь оправдывает нас?

— Есть еще что-то.

— Ты видишь меня насквозь, сородич-учитель. Да, это не все. Познал ли ты волю самого первого Грижни?

Инрл выгнул пальцы назад, не приподнимая руку с ложа.

— Ни разу. Разве кто-нибудь из нас углублялся столь далеко?

— Со мной бывало. Если на то пошло, мне часто бывает проще общаться с дальними Предками-людьми чем с более близкими по времени и природе вардрулами.

Окологлазные валики Инрла болезненно расширились.

— Послушай, сородич-учитель, первый патриарх Грижни, лантийский маг, со всей настойчивостью подстрекает нас к истреблению ему подобных. Я чувствовал силу его воли не раз и не два.

— Чтобы человек жаждал гибели своего рода? Не понимаю.

— Не могу до конца понять его мотивы: они так чужды и так напоены злобой. Чувствую неописуемую дисгармонию… разлад… гнев такой же жгучий, как свет солнца… жажду мести. Причины этой ненависти мне неведомы. Я всегда полагался на мудрость Предков, таков обычай. А первый Грижни… он ведь великий благодетель, создатель магических огней, без которых многие наши пещеры остались бы необитаемы. Конечно же нельзя не уважать волю такого Предка. Этим путем я всегда и шел, не задаваясь вопросами.

— А теперь, Грижни Трж?

— Теперь не могу. Я веду войну… уничтожаю и убиваю… и сомневаюсь в справедливости Предков. Об этом я могу говорить лишь с тобой, Грижни Инрл, ведь ты — единственный мой сородич, и только тебе дано меня понять. Завоевывая Поверхность, мы лишь возвращаем то, что в далеком прошлом было отнято у наших Предков — и это, безусловно, справедливо. Но если для восстановления справедливости нужно истребить невинных, моя совесть бунтует.

— Невинных, Грижни Трж? Опомнись, ты говоришь о людях.

— Скажи, ты никогда не ощущал родство с ними?

— Это неизбежно. В нас есть их кровь.

— Не только. Мы во многом на них похожи. Настолько, что союз человека и вардрула породил многочисленное потомство. Для меня воевать с людьми — все равно что ополчиться против членов родного клана. Ты понимаешь меня, сородич Грижни? Если ты не поймешь, то кто же?

Некоторое время Инрл лежал молча, закрыв большие, черные, как у всех Грижни, глаза. Наконец его веки приподнялись, и он ответил:

— Ты говоришь о вещах, которые сам я всю жизнь гнал из своего сознания. Сейчас, накануне воссоединения с предками, мое тело и ум слишком обессилели, чтобы решить для себя этот вопрос. Патриарх, твои противоречивые порывы непримиримы. Ты должен сам выбрать путь.

— Сделать выбор несложно. Куда труднее не свернуть с пути.

— Обратись за поддержкой к Предкам. Познай их волю, и твоя решимость укрепится. Здесь, у нашей погребальной заводи, Познание всегда доступно.

Патриарх сплел пальцы. Свечение Инрла стало чуточку ярче.

— И попроси их за меня, Грижни Трж. Скажи, устал ждать.

— Сородич-учитель, я попрошу, чтобы они поспешили.

Не проронив больше ни слова, архипатриарх начал внутреннее путешествие во времени. Мышцы окологлазных валиков расслабились, на лице появилось отсутствующее выражение. Грижни предельно сконцентрировался, но даже близость погребальной заводи не облегчала встречу с Предками. Однако настойчивость патриарха была столь велика, что для Предков они не прошли незамеченными. Наконец мертвенная бледность тела патриарха озарилась слабым сиянием. Прошло несколько мгновений, свет то становился ярче, то угасал, словно пробуя свои силы. И вдруг хиир Грижни воспылал, каждая клеточка его тела воссияла, знаменуя достижение Познания. На этот раз голоса вардрулов были почти неслышны. Патриарх с большей силой, чем когда-либо, чувствовал железную волю и яростную целеустремленность других его прародителей — людей. Их неистовая решимость бурлила в его крови, страстные порывы овладели его умом.

Страстные? Непостижимые? Чуждые? Не вполне. Даже находясь в глубине Познания, Грижни сохранил крохотную цитадель собственного самосознания, и глубоко в душе ощущал, насколько близки ему человеческие инстинкты и желания. Они жили в нем. Жили всегда.

Общение с Предками продлилось приблизительно восьмую долю багрянца. По истечении этого времени архипатриарх Грижни вышел из транса, укрепившись в правоте своего дела, хоть и не вполне избавившись от тревоги. Задержавшись затем лишь, чтобы пожелать Грижни Инрлу скорейшего и радостного воссоединения, он поспешил в комнату Белых Туннелей и, ступив на трансплату, вернулся к своим войскам. К этому времени вардрулы сосредоточились на берегу живой воды Мфра, которую люди называли рекой Иль.

— Где же моя дочь, Ваксальт? — простонал герцог Бофус, и голубые глаза несчастного отца наполнились слезами. — Где моя Кара?

— В полной безопасности, уверяю вас, ваша милость, — поспешил успокоить его Глесс-Валледж.

— Отчего вы так уверены? Моя ненаглядная Кара покинула город, и кто знает, какие несчастья могут выпасть на ее долю в чужих краях? Времена, что ни говорите, тревожные!

— Не такие уж тревожные, ваша милость. Безусловно, доходящие до нас слухи существенно искажают ситуацию.

— Дай Бог, чтобы вы были правы! Дай-то Бог! — герцог Бофус мерил шагами комнату для аудиенций, бесцельно слоняясь от стены к стене. На мгновение остановился у окна, глядя на многолюдную набережную Лурейского канала, затем вновь возобновил тщетные скитания. — Но ведь что-то происходит, Ваксальт! Что-то ужасное! Нет смысла притворяться, будто это не так!

— Да, что-то происходит, — согласился маг. — Того я никогда не отрицал. Я ничуть не сомневаюсь в существовании некоего необычного атмосферной явления, приближающегося к Ланти-Юму. Но неужели это может служить достаточным поводом для всеобщей паники? Дражайший мой господин, невежды всегда страшатся неизвестного, как правило, без каких бы то ни было на то оснований. Убежден, вы, как человек в высшей степени образованный и эрудированный, презреете досужие страхи. — В его тоне слышалось мягкое увещевание, почтительность. По его виду нельзя было догадаться о диком раздражении, которое вызывало в нем это непрерывное хождение взад-вперед.

— Прошу простить меня, Ваксальт, но я вас разочарую… Я ничуть не презираю их, напротив, весьма встревожен, даже очень встревожен. Посудите сами. Как быть с беженцами? Каждый день они сотнями прибывают в Ланти-Юм. Бедняжки, они так несчастны и бездомны. И безумно голодны. В городе не хватает продовольствия, чтобы накормить всех желающих, и обстановка становится напряженной Большинство этих людей — чужестранцы, и их обычаи для нас непривычны, а некоторые — к примеру, поведение этих кошмарных зуши — и вовсе внушают не лучшие чувства. Чужаки запрудили наши улицы и переулки, они не знают правил передвижения по каналам, говорят на тарабарских языках, всячески досаждают и обижают моих родных лантийцев. Пожалуй, ради блага Ланти-Юма им стоило давать от ворот поворот, но мы не настолько бессердечны. Они охвачены таким отчаянием! Стоит порасспросить тех, кто владеет цивилизованной речью, слышишь одно и то же — про страшную ползущую Тьму, про населяющих ее белых чудовищ. Они ведь не могут ошибаться все сразу, верно?

— Не вполне так. У страха, как вам прекрасно известно, глаза велики, — парировал Глесс-Валледж. — Простому люду, да еще необразованному, да к тому же из иных земель или в лучшем случае из провинции, все неведомое внушает безотчетный страх. Тьму, уж вы мне поверьте, можно отвратить. Что до «белых чудовищ» — когда тьма рассеется, нашим глазам предстанет какая-нибудь жалкая горстка альбиносов-головорезов, бандитствующих под покровом темноты, дабы поживиться за счет незадачливых поселенцев. Таким преступникам — жестоким, но все же не сверхъестественным — не тягаться силами с верными гвардейцами вашей милости.