Кол Будды - Белов Руслан Альбертович - Страница 39

• Предыдущая
• 39/48
• Следующая

– В самом деле!? – испуганно посмотрела Наташа.

– В самом. А что касается вас, гражданка, то перед гаданием заплатить надо, а то он наврет.

– А сколько?

Цыганка объяснила – она уже все знала, – и ушла, не желая мешать коллеге. Женщина сняла рюкзак, достала из косметички пятьсот рублей, благоговейно глядя, протянула Смирнову. Тот взял, сунул в карман, посмотрел на старшину, стоявшего как у кассы в получку, вручил ему сто рублей из первого гонорара и отправил прочь мановением руки. Спустя минуту гаданье было в разгаре – по крайней мере, так казалось со стороны. Началось оно следующей мыслью-наблюдением:

– Господи, какая ножка! И стопа, наверное, розовая, как у ребенка.

Стопа была розовой, как у ребенка. Ноготки тоже были розовыми. Пальчики вызывали в душе сладостные чувства.

Завороженный Евгений Евгеньевич не мог ни о чем думать. Он едва сдерживал руки, сдерживал, чтобы не погладить нежную упругую голень, он покусывал губы, чтобы они не кинулись к ножке в страстном желании хотя бы на мгновение прикоснуться к ней.

Стопа была гладенькой. Линии говорили, что принадлежат ласковой кошечке.

– Ну что, что вы видите? – встревожено спросила Наташа.

Подняв глаза, Смирнов увидел –женщине ей приятны его благоговейные прикосновения.

– Вы ласковая кошечка. Пока. Сейчас вы не принадлежите себе, вас гонят обстоятельства, но очень скоро вы станете полновластной хозяйкой жизни. И не только своей.

– Это я знаю, – в голосе женщины послышалось разочарование. – А сколько я проживу, и столько у меня будет детей?

У Смирнова появился повод вновь заняться ножкой женщины.

– Семьдесят девять лет я вижу. Потом пять лет маразма и смерть от крупозного воспаления легких, – отомстил он за разочарование. – Но вы не волнуйтесь – большинство долгожителей умирает от простуды, ибо у них ослаблен иммунитет. А что касается детей, то их будет двое, мальчик и девочка.

– Будет двое? – чуть сузила глазки.

Евгений Евгеньевич посмотрел на обнаженный животик женщины и сбоку увидел едва заметные растяжки.

– Будет еще двое. Девочка у вас уже есть. Она сейчас у знакомых.

Посерьезнев, Наташа отняла ногу.

– Ну уж извините, – смущенно улыбнулся Смирнов. – Я понимаю, в отпуске хочется забыть обо всем, в отпуске хочется чувствовать себя свободной женщиной. Вы куда с рюкзаком направляетесь?

– Вы меня спрашиваете?!

– Извините, забыл, что я при исполнении. Дайте-ка вашу очаровательную ножку, если бы вы знали, как она меня вдохновляет.

Наташа протянула ножку и Смирнов, нежно поводив по ней ладонями, сказал:

– Вы… вы идете в Лиманчик, всроссийскую гм…

– Трахалку.

– Да, трахалку, идете говорить о Костанеде. Там стоят ваши друзья. Идете с палаткой, пуховым спальным мешком и лапшей "Доширак". Вы чего-то страшитесь, вероятно, нехороших людей, но вы решились и потому все будет так, как вы хотите. Кстати, я иду в ту же сторону. Правда, я экстремал, ни палатки, ни мешка у меня нет.

– Вы хотите проводить меня? – спросила Наташа, вглядываясь в Смирнова, как женщины вглядываются в мужчин, определяя их пригодность в качестве кавалера.

– А почему бы и нет? Буду вас охранять, буду спать, как пес, у входа в ваш шалаш. Буду ловить вам крабов и рыбу, жарить мясо на углях и носить кофе в постель.

– И это все?

– Конечно, нет. Я буду вашим рыцарем печального образа, буду тайно любить вас и писать вам на песке прекрасные стихи.

– И чем все это кончиться?

Смирнов потянулся к ступне. Подержав ее в изнывающих от вожделения руках, сказал:

– Вам будет хорошо. А потом, через тысячу лет, мы расстанемся. Вы останетесь на земле, а я… а я исчезну.

Наташа задумалась, очаровательно выпятив губки. Подошел старшина, протянул ей мороженое на палочке и знающе спросил, с уважением разглядывая нежное личико женщины:

– Вдвоем уходите?

– Да, – покивала она, разворачивая мороженое.

Евгений Евгеньевич не верил своим ушам. Старшина почувствовал себя лишним и, пожав счастливчику руку, удалился. Наташа проводила его огромную фигуру уважительным взглядом, лизнула мороженое и спросила:

– Кстати, как вас зовут, мой верный Дон Кихот?

– Я не Дон Кихот, Я – Петрарка де Бержерак ибн Ромео по имени Евгений, – поднял грудь Смирнов. – Давайте отойдем в сторону и переложим тяжелые вещи из вашего рюкзака в мой?

Наташа улыбнулась, отрицательно покачала головой и, взяв его руку в свою, теплую и мяконькую, направилась к морю.

Некоторое время они шли молча. Мысли Смирнова метались, и первой заговорила она:

– А как ты научился гадать?

– Я не учился. Это дано мне свыше…

– Свыше?

– Ну да. Дар снизошел на меня в десятом классе. Нагадал, дурак, однокласснице, что родит в четвертой четверти, и она родила. Дальше – больше…

– По ладони ноги гадал?

– Нет, по картам. Но по-своему и за юбилейный рубль.

– Как это по-своему?

Он шел за ней. Спрашивая, она оборачивалась, и он видел ее лицо, такое близкое, и острую грудь, такую завораживающую.

– Ну, давал клиенту колоду карт и предлагал выбрать три самые лучшие, три самые красивые, и три самые тревожные. И отмечал, как он на меня смотрит, на карты, как выбирает их. Наблюдал, короче.

– Так ты не гадал, а тестировал?

– Можно и так сказать. Самый классный тест был, когда я вручал клиенту карты и говорил: "Сделай с ними что-нибудь"…

– Ну и что они делали? – обернулась Наташа.

– В основной массе они цепенели на такой оригинальности, некоторые начинали напряженно думать, а третьи – их было меньшинство – выбрасывали карты в мусорное ведро или в форточку на снег. Короче, десяти-пятнадцати вопросов хватало, чтобы будущее человека становилось для меня непреложным и зримым.

– Ты угадывал?!

– Да… Это было нетрудно. Тем более, я могу посмотреть на человека и увидеть его старым. Или не увидеть. Это легко, – улыбнулся, – мне легко. Я смотрю на него, пожившего, и вижу его жизнь, написанную морщинами, складками кожи, выражением глаз, осанкой, точечными угрями…

– Точечными угрями?

– Да. У бесхозных стариков их много на лице. Зрение слабое, у старухи тоже, дети не приходят или им все равно. Короче, по ним видно, следит ли человек за собой или следят ли за ним…

– Ужас… – покачала головой Наташа.

– Этот метод называется у меня "Вычитание", – кичливо улыбнулся Смирнов. – Потому что я вычитаю клиента из увиденного старика и получаю жизнь.

– Ты мог бы зарабатывать неплохие деньги… – поменяла тему женщина, не пожелав представить себя дряхлой старухой. Или предстать таковой перед глазами мужчины.

– Мог бы… Но однажды, – я, окончив университет, уже работал геологом, – мне пришло в голову, что я ничего не угадываю. Пришло, потому что я был убежденным материалистом и был уверен, что угадать дату смерти кого-либо невозможно. Или рождение девочки Маши под Пасху, а мальчика Виталия под Новый год. Я пришел к выводу, что я не угадываю, а просто люди делают то, что я им говорю. И еще одно… К этому времени было несколько случаев, когда я желал человеку зла, и через некоторое время – обычно через два-три месяца – он погибал, попадал в неприятные ситуации или просто в пожизненную лузу. И я сказал себе "Стоп! Хватит. Хватит гадать и желать зла. А если ты его пожелаешь, то оно упадет на голову твоих детей".

Смирнов остановился, изловчившись, вытащил из кармана рюкзака бутылку с "Анапой", отхлебнул добрый глоток, и пошел дальше, держа ее за горлышко.

– Ну и что? Падало?

– Да… – Глаза Евгения Евгеньевича стали жалкими. Он хлебнул еще. И с уважением посмотрел на бутылку – вино было приятным на вкус.

– Как?

– Мне не хочется говорить. Сама увидишь.

– Ты мне гадаешь на будущее?

– Не понял?

– Ты сказал: "Сама увидишь". Я поняла это как предсказание, что я увижу и узнаю твоих детей.

• Предыдущая
• 39/48
• Следующая