Три полуграции, или Немного о любви в конце тысячелетия - Вильмонт Екатерина Николаевна - Страница 40
- Предыдущая
- 40/59
- Следующая
– Курицу с яблоками жарю.
– Курицу – с яблоками? Разве так делают? С яблоками, кажется, утку жарят или гуся?
– Курица тоже вкусно, можешь мне поверить.
– Да, Наталья, тут у твоей двери я вот что подобрал…
Он протянул ей небольшую связку ключей с брелочком в виде якоря.
– Где ты их взял? Это не мои.
– Да вот прямо на коврике у двери валялись.
– Кто-то потерял, наверное. Вечером Ирка придет, попрошу повесить объявление. Хотя, может, кто-то уже обыскался… Сейчас спрошу у соседей.
На площадке было четыре квартиры. Никто из соседей ключей не признал.
– Скорее всего, гущинская мамаша посеяла, – предположила Тата.
– Ну и черт с ней!
– Да нет, неудобно, вдруг человек ищет… Надо все же позвонить.
– Ты слишком добрая, Наталья.
– Олег, о чем ты говоришь! – поморщилась Тата. – Что же мне, припрятать чужие ключи потому, что Гущин рукопись забрал?
– А вот Светка бы ни за что не отдала, – задумчиво произнес Олег Степанович. – Она бы их лучше в мусоропровод выбросила.
– Не выдумывай! Просто ты сейчас зол на нее. Но ты же все-таки женился на ней, прожил почти четыре года…
– Это было помрачение какое-то… Да ну, не хочу я о ней вспоминать. А твоя курица скоро зажарится?
– Сейчас вот картошку почищу и через полчасика буду тебя кормить.
– Нет, картошку я сам почищу! – вызвался Олег Степанович. – Это я как раз умею!
– Откуда?
– Из армии. Знаешь, сколько я этой картохи перечистил?
– Валяй, – обрадовалась Тата. – А я пока мадам Гущиной позвоню. Может, это не она потеряла.
Тата набрала номер, подошел Гущин. Она бросила трубку, и почти тут же раздался звонок.
– Наталия Павловна, это Гущина, извините, пожалуйста, я у вас случайно ключи не выронила?
– Так это ваши? С якорем?
– Да-да, мои, слава богу. Можно, я заеду за ними?
– Пожалуйста.
– Ну вот, теперь еще какая-то тетка явится, – недовольно проворчал Олег Степанович.
– Да я суну ей связку в дверь и весь разговор… О, а ты и вправду виртуозно картошку чистишь, даже я так не умею! Послушай, Олег, я все-таки не понимаю…
– Чего ты не понимаешь?
– Почему Гущин у меня рукопись отобрал? Не эту, а ту, первую? Ты от меня ничего не скрываешь? Должен же он был как-то объяснить… Меня это мучает.
– Наталья, клянусь, ничего я не знаю. Ну не вдумывался я в тот момент, я опаздывал на встречу в Министерстве печати, не до Гущина мне было. Ну хочешь, я сейчас эту тетку к стенке припру?
– Между прочим, она, перед тем как первый раз сюда прикатить, соврала, что сынок в отъезде, а он преспокойно дома сидит…
– Слушай, плюнь ты. Подумаешь, великое дело, а ты уж нюни распустила… Ты в него влюблена, что ли? У нас поговаривали, что он за тобой ухлестывает! – почему-то рассердился Олег Степанович. – Это правда?
– Ну да… То есть он вроде как ухаживал за мной, но я же не виновата, он ведь совсем еще молодой, я и не думала…
– Ты на меня не обижайся, но мой дед всегда говорил: сучка не схочет, кобель не вскочит.
– Олег, ты что, с ума сошел? – Глаза Таты наполнились слезами.
– Прости, прости, я не хотел, – окончательно расстроился он. – Как-то само вырвалось… Наверное, я просто ревную…
– Ревнуешь? – разинула от удивления рот Тата. – Ты меня ревнуешь? С какой стати, Олег?
Он вдруг густо покраснел и страшно смутился.
– Ну, я не то что-то ляпнул. Не то имел в виду… Мне за тебя обидно, вот это будет точно, – проговорил он и вздохнул с облегчением: выкрутился, кажется. – А давай я сейчас позвоню этому типу и прямо его спрошу, в чем дело. Хочешь?
Тата на мгновение задумалась.
– Хочу!
– Нет проблем! Набирай номер!
Тата нажала на повтор.
– У тебя есть вторая трубка? Возьми, послушай сама, чтобы потом я не пересказывал… Алло! Павел Арсеньевич? Здравствуйте, вас Дюжиков беспокоит. Извините, что в выходной день…
– Здравствуйте, Олег Степанович, – услышала Тата, и у нее больно сжалось сердце. – Что-то случилось? – Голос звучал настороженно и даже испуганно.
– Нет, все нормально, просто хотелось бы кое-что прояснить.
– Слушаю вас.
– Когда в последний раз мы с вами виделись, я очень спешил и толком даже не спросил, почему, собственно, вы отказались работать с Тропининой? Она у нас лучший редактор, с ней все считаются, никогда подобных инцидентов не было – и вдруг… Мне как главному редактору необходимо знать, в чем дело. Может, Наталья Павловна вас чем-то оскорбила, тогда я должен…
– Олег Степанович, ну не стоит все это выеденного яйца, поверьте! Скажем так – мы не нашли общего языка. Вас такая формулировка устроит?
– Нет, Павел Арсеньевич, не устроит. Если Тропинина заслуживает наказания, мы ее накажем, а если нет, то я должен знать, чтобы в коллективе не было разброда и шатания. А то уже идут разговоры…
Гущин как-то странно хмыкнул:
– Хорошо, я скажу. Олег Степанович, я могу быть с вами откровенным, как мужчина с мужчиной?
– Ну?
Тата обмерла.
– Наталия Павловна… как бы это помягче выразиться… ну имела на меня определенные виды, а я не мог соответствовать, как говорится… Дело житейское, и ее не за что наказывать…
Тата похолодела. Боже, что он говорит?
– Послушайте, это не слишком порядочно с вашей стороны, – охрипшим голосом произнес Олег Степанович.
– Я понимаю, но и вы меня поймите. Дело только в этом. Я, может, и рад бы утешить даму, но, что называется, не мой тип.
Тата выронила трубку.
– Всего наилучшего, мне все ясно, – сухо сказал Олег Степанович. – Хотя еще два слова. Я у Вики тоже отберу рукопись, а то, не дай бог, и она на вас глаз положит.
– Не обязательно, – рассмеялся Гущин. – И потом, это совсем другой случай. Она такая молоденькая, хорошенькая…
– Я не намерен шутить по этому поводу, мне глубоко противен этот разговор, но я предупреждаю, что Валерий Иванович, который будет вести вашу книгу, – мужчина сугубо традиционной ориентации, поэтому не советую обвинять его в приставаниях. Не поверю! До свидания!
Он швырнул трубку с такой злостью, что чуть не расколошматил ее.
– Наталья! Немедленно иди сюда! Ты все слышала? Ты довольна?
– Олег, какой ужас… Я…
– Молчи лучше. Думаешь, я не понимаю, что ты сейчас чувствуешь? Ой, только не смей реветь, я этого не выдержу… Черт, не надо было тебе слушать…
– Олег, но я… все было не так… все наоборот, – в отчаянии лепетала Тата, а по лицу ее текли крупные слезы. – Олег, ты веришь? За что он меня так…
В этот момент в дверь позвонили.
– Кто это? – испуганно спросила Тата.
– Наверное, его мамаша за ключами… Сиди, я сам открою.
Он решительно шагнул к двери. Женщина немного удивилась:
– Я за ключами.
– Вот возьмите!
– А вы супруг Наталии Павловны? – приветливо улыбнулась дама.
– Да! Супруг! Извините, всего хорошего.
– У вас, по-моему, что-то горит.
Действительно, из кухни тянуло горелым.
– Наталья! – закричал Олег Степанович. – Обед накрылся! – Он кинулся в кухню, выключил духовку, распахнул форточку. – Ну смотри, из-за этого скота мы теперь голодными останемся!
Тата заглянула в духовку и при виде почерневшей курицы разрыдалась так горько, так отчаянно, что у Олега Степановича сердце облилось кровью и он поклялся себе, что Гущину это даром не пройдет.
– Наталья, умоляю, прекрати плакать, а то я сам разревусь, и что это будет тогда?
– Олег, Олег, ну что же мне делать? Я дура, я никуда не гожусь, мне плохо, одиноко, я не знаю, как быть… Я думала, я надеялась… Но ничего, ничего не получается! Только хамство, мерзость… Вся жизнь к чертям собачьим… И Лушка погибла, и… и… этот Гущин… Он такой талантливый, но вот это… А еще курица сгорела…
Олег смотрел на ее залитое слезами лицо, вздрагивающие плечи, и душа его наполнялась нежностью. Кажется, я ее люблю, ошеломленно подумал он. Подошел, погладил по голове:
– Перестань, прошу тебя…
– Я не могу, – пробормотала она и вдруг икнула.
- Предыдущая
- 40/59
- Следующая
