Лесная герцогиня - Вилар Симона - Страница 25

• Предыдущая
• 25/108
• Следующая

Как оказалось, Седулий был единственным, кого Эврар посвятил в тайну, кем на самом деле является его «дочь».

– Вы не должны беспокоиться, что я выдам ваш секрет. Хотя мои люди едва ли отдают себе отчет, кто такой герцог Ренье.

Эмма осторожно порасспросила настоятеля, что именно поведал о ней Эврар. Оказалось, он даже сообщил, что она – дочь короля Эда, но ни словом не обмолвился о ее жизни в Нормандии. Эмма же сама не спешила предаваться откровенности. Кажется, Седулий это понял. Заговорил о другом.

– Как женщине и принцессе вам трудно будет прижиться в этой глуши. И оставаться госпожой. Для этого вы слишком красивы, и хоть я изо дня в день повторяю на проповеди, что «если твое око соблазняет тебя – вырви его», плотские желания у моей паствы зачастую берут верх над благочестием.

Он умолк, заметив, как Эмма вздрогнула. Потом вспылила:

– Неужели, преподобный отче, вы думаете, что я дам кому-нибудь из колонов повод потешиться с дочерью короля?

Его поразила гневная страстность в ее голосе. Он сказал лишь, что будет рад, если она не забудет этих своих слов, а в остальном может полностью полагаться на его покровительство. Это успокоило Эмму. Она знала, как беззащитна женщина в этом мире, и ей не обойтись без покровителя, а Седулий явно пользовался авторитетом в округе.

Потом они заговорили о другом. Аббат поведал ей о жизни в лесах, о принятых здесь обычаях и нравах. Люди здесь дики, но благородны, и он старается всеми силами поддерживать в них почтение к религии, хотя и закрывает глаза на некоторые пережитки язычества – на почитание древних празднеств, на веру в леших и домовых. Лишить людей этого – значит, заставить их усомниться в милосердии Бога. Для них Отец Небесный должен являть пример сурового, но снисходительного наставника, но, боже упаси, не вызывать неприязнь. Когда Седулий только пришел в эти края, то был поражен тем нетерпением, с каким жители Арденн относились к истинной религии, почитая ее жестокой и унижающей. Об этом позаботились те, кто был здесь до него, и Седулию пришлось приложить немало сил, чтобы вызвать симпатию к новой вере. Конечно, и ему приходилось быть строгим и порой просто запугивать дерзких – таких, как Бруно, например, – но в основном за те двадцать с лишним лет, что он провел миссионером в глуши лесов, он все же добился желаемого: возвел монастырь и обратил в лоно истинной религии не одну языческую душу.

– И заслужили тем самым место в раю, – улыбнулась Эмма.

Настоятель вдруг помрачнел.

– Клянусь ранами Христа, мало, кто столь нуждается в милосердии небес, как я, и ни единый миг я не почитал себя достойным звания праведника!

Это было сказано с таким отчаянием, что Эмма невольно внутренне сжалась. Силы небесные, что же совершил сей достойный человек, если он столь непримирим к себе? Она не стала спрашивать, но, когда Седулий перевел разговор на другую тему и открыл ларь, в котором хранились книги, она заметила в нем и плетку для самобичевания с железными крюками на конце. Седулий поспешил закрыть ларь. Словно не замечая изумления молодой женщины, заговорил о древних фолиантах, что монахи-каллиграфы переписывали в скриптории.

– Это наследие прошлого – Гомер, Тацит, Сенека; конечно, все они были язычниками, но их поэзия, мудрость и стиль не должны кануть в Лету.

Нет, Эмме действительно понравился настоятель монастыря святого Губерта. И говорил он не как человек, выросший в глуши, а на прекрасной латыни, с изящными оборотами. Его ирландский акцент был почти незаметен. Но когда Эмма спросила его о прежней родине, лицо настоятеля стало мрачным. Да, он познал много зла и сам был причастен ко злу. Мир с его жестокостями был тяжелым воспоминанием для прелата. И все же он поведал Эмме о той своей жизни, когда он, уже будучи монахом, не раз брался за оружие и проливал кровь. Эмма вздрогнула, когда узнала причину этого – норманны, эти северные исчадия ада, набеги которых терзали изумрудно-зеленую родину Седулия. И тогда он бежал от них, бежал, чтобы найти тихий уголок, где мог молиться и нести в мир веру Христа.

Эмма вдруг поняла, что в ответ на откровенность Седулий ждет ее рассказа, но отводила глаза. Она поняла, что аббат таким образом желает вызвать ее на исповедь, дать ей возможность облегчить душу. И подсознательно она сама желала исповедаться, но не могла признаться человеку, взгляд которого только что так полыхал яростью при одном упоминании о северянах, что именно среди них она оставила столько друзей, столько тепла и нежности. И она была благодарна прелату, что он не стал настаивать на исповеди, а перевел разговор на другую тему.

Они проговорили дотемна. Свеча, которую зажег Седулий, придала холодной келье мирный и уютный вид, а речи – Эмме давно не приходилось ни с кем так разговаривать по душам – внесли покой в ее душу. Голос настоятеля словно убаюкивал ее, гасил в ней боль, страх и озлобленность на весь мир, что владели ею все последнее время. И она чувствовала, что в ней вновь просыпаются силы для жизни.

Уже совсем стемнело, и Эмма с охотой приняла предложение Седулия заночевать в монастыре.

– Вы можете приезжать сюда, когда пожелаете. Ибо отныне для вас весь мир будет ограничен нашей обителью и Белым Колодцем. Я говорю это исходя из слов Эврара. Ибо отныне только Богу известно, когда вы снова вернетесь в мир.

Лучше бы он не говорил этого, ибо в Эмме вдруг что-то полыхнуло, как зарница, и погасло. И тогда пришла тоска. Она ничего не хотела знать о своем будущем, но теперь отчетливо увидела бесконечную вереницу дней, когда она словно в заточении будет коротать время в глуши и безвестности.

Но разве еще недавно она не желала покоя? Нет. Теперь она ясно видела, что, когда бурный поток жизни занес ее в тихую заводь, она испугалась. Она так любила мир с его страстями и событиями, что покой пугал ее. Застыть, замереть, исчезнуть после всего, что она пережила?.. Это будет успокоение, оно излечит боль, но… «Только Богу известно, когда вы снова вернетесь в мир». Видать, у Эврара были причины так говорить. Он знал больше о намерениях Ренье. Для герцога она жена, но жена, которую он был готов отдать на растерзание палачу. В лучшем случае забыть. И тогда Меченый оказал ей единственную милость, какую мог себе позволить, – он спрятал ее в глуши, он уготовил ей тихое существование. И забытье… Ее хотели забыть – и она оказалась спрятанной в Арденнах, словно заточенной.

Она вздохнула, дрожь пронзила ее тело. Когда познавший все искушения мира оказывается загнанным в угол – он может завыть от тоски. Но ему обещают покой. Покой в прозябании.

Она думала об этом, когда поздним вечером стояла под сенью галереи монастыря. Видела, как монахи с песнопениями попарно шли в церковь. Высокий силуэт Седулия возглавлял шествие. Эмма подумала, что этот человек хотел уйти от мира и обрел здесь покой. Но разве это так? Разве его жизнь не наполнена делами и заботами?

«Я буду такой же, – решила для себя Эмма. – Я сделаю свою жизнь яркой и насыщенной. Даже здесь».

Взявшись обеими руками за столбики колонн галереи, она вглядывалась в тихую лунную ночь. Вдали, за селением, иссиня-черная, поросшая лесом горная гряда сливалась со следующими. Она была как граница, отрезавшая ее от жизни, закрывшая доступ в мир, подавлявшая, лишавшая надежды на счастье. Счастье с тем, кого она навсегда потеряла.

Эмма вдруг словно с каким-то удивлением поняла, что, даже выходя замуж за Ренье, даже уезжая, она где-то в подсознании надеялась на встречу со своим викингом. Ведь их любовь была так необычна, огромна, всепоглощающа. И даже думая о разлуке, о вечной разлуке с Ролло, она знала, что хоть изредка будет получать весточку о нем, что какие-то слухи станут долетать и до него и, когда утихнет боль обид, придавленный ненавистью цветок любви вновь подымет головку. И она все же надеялась, что хоть когда-нибудь, хоть через вечность, они встретятся. Глупости, она не верила в это, но ждала этого. И надеялась… Теперь же она словно оказалась в какой-то новой жизни. Она затеряется в ней, и никто никогда не узнает о Птичке. И Ролло – полюбит ли он Гизеллу или утешится другими женщинами, – но даже если личико Гийома и напомнит ему о прежней любви, никогда и ничего он не узнает о ней. Она просто исчезнет…

• Предыдущая
• 25/108
• Следующая