И умереть некогда - Виалар Поль - Страница 35

• Предыдущая
• 35/63
• Следующая

Лоранc в ужасе посмотрела на него. Двадцать миллионов! Даже представить себе такое трудно. Уже и десять казались ей огромным бременем, — ведь у них же не было десяти миллионов. А Гюстав подумал: «До сих пор я собирался ограничиться контрольными функциями и не встревать в итальянское дело. Но ради дома я на все пойду».

— Двадцать миллионов — оно, конечно! — проговорил агент. — Надо было вам сразу мне сказать. За двадцать миллионов можно получить нечто совсем другое.

— Что же, например?

— Роскошные дома с парками…

— А участки? Они у вас тоже есть?

— Ах, мосье, у меня-как раз есть великолепный участок, повыше, над Симьезом. Редкостный. Засажен великолепными деревьями — сосны, пробковый дуб, эвкалипты. Такое не часто встретишь… но дорого. Владелец просит семнадцать…

— Покажите мне его, — сказал Гюстав.

Они снова сели в машину, поехали вверх; Лоранс молчала, потеряв дар речи.

Вышли они на площадке, венчавшей холм и господствовавшей над всей округой. Да, место было поистине великолепное. Они прошли за ограду из колючей проволоки — она была повалена в одном месте: должно быть, соседские мальчишки устроили лаз в этот рай и играли там в индейцев или в войну. Гюстав, широко шагая, молча пробирался сквозь заросли, Лоранс следовала за ним. Дойдя до того места, откуда открывался вид на безбрежное море, Гюстав, не оборачиваясь к агенту, бросил:

— Даю четырнадцать.

— Не пойдет, мосье. Владелец…

— Я сам поговорю с ним. Устройте мне свидание на будущей неделе.

— Завтра, если хотите.

— Нет. Завтра я уезжаю в Италию.

— А ты же говорил мне… — начала было Лоранс.

— Я решил это сейчас. В таком случае, я доведу дело до конца, когда вернусь оттуда.

— Но… Гюстав… подумай!

— О чем же думать? Мне здесь нравится. А дом мы сами себе построим.

— А деньги?

— Это будет обычная финансовая операция, к тому же в данном случае, по-моему, неплохая.

— Да, но… деньги… деньги!.. — повторяла Лоранc, словно плакальщица, причитающая над гробом.

— Не волнуйся, — сказал он тихо, мягко, привлекая ее к себе. — Не волнуйся, я уже знаю, где я их возьму.

В тот же вечер Гюстав позвонил Фритшу. Он уже заметил, что человек этот, будучи педантом, начисто лишен чутья и воображения. Настоящий же делец непременно должен обладать двумя качествами: чувством меры и духом созидания, умением точно рассчитывать и широко смотреть на вещи. Следовательно, с Фритшем надо начинать с «азов», надо навести его на след каких-нибудь козней, — тогда все пойдет как по маслу.

Гюстав решил прикинуться трусом и дураком.

— Господин Фритш, — сказал он ему по телефону (слышно было очень плохо, и это не облегчало понимания), — господин Фритш, я позволил себе позвонить вам, потому что нахожусь в крайней растерянности и, будучи, как и вы, французом, чувствую, что должен попросить у вас совета.

Таким образом Гюстав намеренно втягивал в игру этого Фритша, который на другой день после заседания учредительного совета канул в небытие. О, втягивал ненадолго, пока Фритш будет нужен ему.

— Господин Фритш, — продолжал он, — у меня сложилось впечатление, что, взвалив на себя обязанности генерального секретаря, я взялся за очень трудное, очень тяжелое дело, которое каждую минуту ставит передо мной все новые проблемы.

— Что такое?

— Я говорю — новые проблемы… — повторил Гюстав более громко.

— Какого рода?

— Господин Джонсон уехал в Италию.

— Ну и что?

— Я знаю, что у меня здесь много работы, но вы не можете не вспомнить, как вы хвалили меня за то, что, еще не участвуя в вашем деле, а будучи всего лишь шофером и переводчиком Джонсона, я играл при нем роль сдерживающей силы… смею даже сказать, силы… контролирующей…

— Мы все признали…

— Да, все. Иными словами: вы, немец, О'Балли и Беллони. Что же до Фридберга…

— Я знаю. Фридберг с Джонсоном…

— Вот именно. Именно это я и хочу сказать. И как раз об этом я подумал, прочитав телеграмму, которую Джонсон получил вчера от господина Фридберга перед своим отъездом в Италию.

— Ага!.. Вы, значит?..

— Телеграмма случайно попала мне в руки. Должен сказать — надеюсь, вы меня поймете, господин Фритш, — что при той ответственности, которую возложили на меня, при том, что я обязался перед всеми вами защищать общие интересы дела, я должен стараться быть в курсе всего, что замышляется… во всяком случае, американцами.

— Я могу лишь одобрить ваше желание.

— Я знал, что вы одобрите. Так вот сейчас положение таково, что Джонсон уехал один и он один на один встретится там с Беллони. Если Беллони начнет плясать под его дудку, вы потеряете большинство в совете: тогда соотношение будет три против трех… и Фридберг, который вложил в дело самый крупный куш, станет подлинным его хозяином. Он и в телеграмме не скрывает своего удовлетворения по поводу того, что если Джонсон, он… и Беллони объединятся, — а он настаивал на том, чтобы Джонсон этого добился, — то в конечном счете они приобретут в деле право диктата и решающего голоса. Как только я узнал об этом, мне стало ясно, что положение мое становится крайне затруднительным. Для чего вы меня назначили? Чтобы я был арбитром, своего рода регулировщиком механизма, подобно рычагам, которые ходят вдоль оси и регулируют движение паровой машины, — вы, конечно, видели это в школьных учебниках.

— Да… да… — Тут в разговор ворвался третий голос — голос женщины. — Нет… нет… не прерывайте нас… мы еще не закончили… Слушаю вас, Рабо, ближе к делу.

— Мне кажется, я достаточно ясно все сказал. Джонсон отбыл в Италию. Там он приберет Беллони к рукам. И они вместе с Фридбергом обделают дельце за вашей спиной, как это было со СКОПАЛом, а это, должен вам сказать со всею честностью, хоть я тут и в выигрыше, — это золотой телец, которого увели у вас из-под носа.

— Но мы же — компаньоны!

— Совершенно верно. И тем не менее предосторожность никогда не бывает излишней.

— О чем это вы?

— Я-то ведь не в Италии: Джонсон намеренно оставил меня в Ницце.

— Понятно.

— А для пользы дела мне следовало бы находиться рядом с ним.

— Не рядом, а между ним и Беллони.

— Ну, хотя бы сбоку. Раз Джонсон не взял меня с собой, значит, он не хотел, чтобы я там был… значит, у него есть на то основания.

— Вам совершенно необходимо туда поехать.

— Но Джонсон — мой патрон, и он решил…

— Да, черт возьми, но мы-то ведь тоже ваши патроны!

— Вот именно. Конечно. Но даже если вы хотите, чтобы я поехал, я не могу это сделать по своему почину.

В эту минуту Гюстав подумал, что в общем-то мог бы, что занимаемый им пост оправдывал бы такую поездку, но если он присоединится к Джонсону по своей инициативе, он лишний раз подчеркнет то, что уже позволил себе однажды ему сказать, а именно: что хочет быть в курсе всех сделок, которые тот заключает. Если же ему будет велено поехать, он, прибыв в Рим, с наивным видом скажет: «Меня послали», — и, поскольку он явится по настоянию другого клана, Джонсону придется терпеть его присутствие: он ведь не сам навязался.

— Что для этого требуется?

— Сегодня же вечером позвоните О'Балли в Нью-Йорк. Свяжитесь также с гамбуржцем. Договоритесь с ними и, подчеркнув их согласие в тексте, пришлите мне сюда такую телеграмму: «Требуем участия генерального секретаря всех итальянских переговорах. Настаиваем вашем немедленном присоединении Джонсону Риме». Подпишите эту телеграмму от имени всех троих. Можете еще добавить, если хотите: «Рассчитываем получении еженедельного отчета господина Гюстава Рабо».

— Прекрасно, я тотчас этим займусь. В течение ночи вы получите вашу телеграмму.

Гюстав получил телеграмму утром. Он показал ее Лоранс, чтобы она знала, что он покидает ее не по своей воле. И, сев в «бьюик», уехал. В общем-то Джонсон даже обрадуется, что у него будет там своя машина, подумал он с легким смешком. Перед отъездом он наказал Лоранс:

• Предыдущая
• 35/63
• Следующая