Возвращение короля - Вершинин Лев Рэмович - Страница 26

• Предыдущая
• 26/26

А корчма, она еще чем хороша: мимо целовальникова уха новости не проходят. Цена же вестишкам по нынешнему-то времени ой какая высокая! Ведь бродят еще по Златогорью недобитые ватаги, да и тут, в степи, банды шастают. А ко всему – разговорчики: жив, мол, Багряный, ушел, вырвался. Вредные слухи, дурные. Разносчиков-то, понятно, поймав, – на сук, да много ли пользы? Вот ведь отчего подкатывается иной раз каффар-корчмаришка к бычьему пастуху: скажи-де людям все, как есть, ведь видел же сам, ну и скажи, а тебе от его светлости, глядишь, поблажка выйдет. Тоббо, однако, молчит. И раньше был неразговорчив, а сейчас подавно, слова не вытянешь. Разве что про баб или о быке.

…Тоббо проснулся рано, задолго до зари, от смутной тревоги. Привстал на локте, прислушался. Тихо. Или примстилось? Нет, прошуршала трава. Таятся. Кто бы это? Управитель вчера уж был, соседям ни к чему, да и какие там соседи? – четверть дня до деревни. Степные? Те не стучат. К жилью выходить стерегутся, боятся графских лазоревых. Много нынче степных, да все жалкие какие-то, помятые, вожаки все грызутся. Граф Вудрин иной раз в облавы ходит, это у него ловко, даром, что ли сам…

Тоббо вздрогнул. Тсссс… как можно? Вспомнилась последняя встреча с графом. Тот завернул, охотясь. Перекусил, угостил огнянкой, расспросил, растет ли бык да злой ли? И уже на пороге: «Ты, Тоббо, помни… Сам виноват, сам судьбу выбрал. И болтай поменьше». Подмигнул и уехал.

Граф Вудрин дан-Баэль. Вудри Равный. Вудри Степняк.

Мразь. Предатель.

Мелькнуло перед глазами то, что виделось во снах: падающий шестопер, кровь, петля. И – в красном цвете: обугленные руины, кольчужники-лазоревые, задравшие лапы к небу. Белое, искаженное ужасом мясогубое лицо. Кровавая полоса поперек бороды.

Получи!

Нет. Забудь, Тоббо. Забудь.

В пепле деревни. А те, кто уцелел – пашут. А те, кто не согнулся – в степи, в Златогорье, в Поречье – бродят волками, каждый сам по себе. Нет вожаков.

Забудь.

Все прошло. И не повторится.

Эх, Багряный, Багряный…

Шуршание за дверью, словно кто-то отползает. Тоббо опустил ноги с лежанки, нащупал растоптанные башмаки, натянул исподнее. Взял топор. Оказалось, зря. Потому что за дверью было пусто. Степь серебрилась и переливалась темно-зеленым, на востоке начинало светлеть. До утра еще было долго.

– Кто здесь?

Молчание. Но куст у калитки слегка примят. Кто там: друг или враг? Неважно. Скорее всего, несчастный бродяга, бегущий в степь.

Тоббо раздвинул кусты.

И увидел.

Они лежали кучкой, аккуратно сложенные.

Круглый щит с золотым колосом. Меч. Латы.

Все – багряное, точно отблеск заката.

И поверх всего – глухой шлем с узкими прорезями для глаз, увенчанный глубоко насаженной короной, сплетенной из колосьев.

На глазах Тоббо плавилось все это и текло в пламени костра под утробный вой, несущийся из-под расплывающегося шлема. Потом почернело и стало похоже не на латы, а на громадный нарост на боку старого дерева. Умерла в огне колдовская сталь.

Но вот же – лежат. Багряные, гладкие, словно только что из кузни…

Тоббо поднял шлем. Он был странно легким. И таким же – панцирь. И не тяжелее – щит. И меч тоже – легкий и тупой. Так вот почему Багряный никогда не обнажал его… С поддельным мечом шел. Крови лишней, выходит, не хотел. Жалел мразей. А они его пожалели?

Лицо пастуха стало страшным. Прав был отец Ллан. Вот только больно уж мягок был…

Тоббо повертел бесполезную двуручную игрушку. Зашвырнул далеко в траву. Вернулся в хижину. Жена, сидя на лежанке, глядела испуганно. Не умеет иначе, хотя Тоббо давно уж не бьет ее: слишком ясно помнятся ласковые руки, вытирающие горящие клейма влажной тряпицей, пахнущей травами. Тогда, встав на ноги, он впервые поцеловал жену.

– Собери поесть. Да побольше.

Жена негромко охнула.

– Тихо!

Затвердевший голос мужа сорвал женщину с места, она засуетилась у печи. Мясо, сыр, пряные травы. Тоббо опустился на колени и, подсунув нож в щель, оттянул присыпанную землей доску.

Меч. Настоящий. Тяжелый, с простой рукоятью.

С месяц назад неведомый бедолага так и не смог отбиться от стаи. Наутро Тоббо закопал останки и прихватил то, что не погрызло зверье. Взял и меч, хотя за такую штуку по нынешним временам не поздоровится даже бычьему пастуху.

Зачем взял? Так. Степь все же.

А оно вот как обернулось.

С котомкой в одной руку и мечом в другой, он оглянулся. Захотелось сказать что-то хорошее, но Тоббо не знал особенных слов и поэтому сказал только:

– Не плачь…

А она, уловив в голосе непривычное, всхлипнула чуть громче. И попросила:

– Не уходи…

Тоббо потоптался на месте. Распахнул дверь.

– Не могу. Нужно.

Помолчал. И, уже шагнув за порог, добавил:

– Вернулся король.

• Предыдущая
• 26/26