В стране мехов - Верн Жюль Габриэль - Страница 35
- Предыдущая
- 35/93
- Следующая
Так прошла целая неделя. К счастью, у оленей и собак корма было вдоволь, и наведываться к ним не было нужды. Восемь дней зимовщики жили, как настоящие затворники. Для людей, привыкших к вольному воздуху, — солдат и охотников, — это был долгий срок. И, надо сознаться, даже чтение утратило для них половину своей прелести, а игра в «криббэдж» в конце концов показалась просто скучной. Ложились спать, надеясь при пробуждении услышать последние, слабеющие завывания бури, но надежда всякий раз оказывалась тщетной. Снег по-прежнему заносил окна, по-прежнему крутилась метель, ледяные горы рушились с громовыми раскатами, дым гнало в комнаты, и от этого люди, не переставая, кашляли, а буря все не унималась, и казалось, она вообще никогда не утихнет.
Наконец, 28 ноября барометр-анероид, висевший в большой зале, показал близкую перемену погоды. Он сильно поднялся. В то же время ртуть в наружном термометре упала до четырех градусов ниже нуля по Фаренгейту (-20°C). В значении этих признаков трудно было ошибиться. И действительно, 29 ноября по внезапно наступившей тишине жители форта Надежды поняли, что буря прекратилась.
Все поспешили выйти на воздух — заключение длилось слишком долго. Дверь невозможно было отворить — пришлось вылезать в окно и отгребать сугробы. Но теперь это уже не был прежний рыхлый снег — мороз превратил его в твердую, оледенелую массу, и ее пришлось разбивать ломом.
На это ушло полчаса, и скоро все зимовщики за исключением миссис Мак-Нап, которая еще не поднималась с постели, разгуливали по двору.
Мороз был крепкий, но давал себя меньше чувствовать, ибо ветер совершенно утих. Однако разница между температурой нагретого помещения и наружной была около пятидесяти четырех градусов (30°C), и все оделись потеплее, чтобы без ущерба для здоровья выдержать этот резкий переход.
Было восемь часов утра. По небу, от зенита, где сверкала Полярная звезда, и до самого горизонта горели яркие созвездия. С первого взгляда казалось, будто их миллионы, хотя на самом деле звезд, видимых невооруженным глазом, на всем небесном своде насчитывается не больше пяти тысяч. У Томаса Блэка то и дело вырывались восторженные восклицания. Он готов был рукоплескать этому звездному небосклону, не подернутому нигде ни облачком, ни туманом. Еще ни перед одним астрономом не открывалось такого великолепного неба!
Пока Томас Блэк, равнодушный к делам земли, предавался своим восторгам, его товарищи уже добрались до укрепленной ограды. Тут снег был твердый, как камень, и притом очень скользкий, так что люди все время падали, однако без неприятных последствий.
Нечего и говорить, что весь двор был завален снегом. Только крыша дома едва заметным холмом возвышалась над абсолютно ровной, сглаженной могучим нивелиром ветра поверхностью. Виднелись только верхушки столбов частокола, и в таком виде он не был препятствием даже для самого ничтожного из грызунов! Но что было делать? О том, чтобы на таком громадном пространстве разгрести сугробы затвердевшего снега в десять футов толщиной, нечего было и думать. Самое большее, можно было попробовать убрать его с наружной стороны ограды, чтобы получился отвесный ров, который все-таки послужил бы некоторой защитой. Но зима была только в начале, и можно было опасаться, что новая буря в несколько часов доверху заметет этот ров.
В то время как лейтенант осматривал укрепления, которые не могли уже служить защитой фактории до тех пор, пока лучи солнца не растопят снеговую кору, миссис Джолиф вдруг воскликнула:
— А наши собаки! А олени!
И правда, надо было немедленно убедиться, живы ли они. Псарня и стойла, менее высокие, чем дом, были совершенно погребены под снегом, и весьма возможно, что животным не хватило воздуха. Зимовщики бросились кто к псарне, кто к оленьим стойлам, но все опасения тотчас же рассеялись. Ледяная стена, соединявшая северный угол дома с выступом мыса, отчасти прикрыла собой обе постройки, и снежные сугробы около них были не выше четырех футов. Даже «глазки», проделанные в стенах, не были занесены; животные оказались в полном здравии, и как только открыли дверь, собаки выскочили во двор, заливаясь долгим, радостным лаем.
Тем временем мороз начал чувствительно покалывать, и после часовой прогулки каждый уже с удовольствием подумывал о благотворном тепле печки, весело трещавшей в зале. Делать во дворе было больше нечего. Осмотреть капканы, погребенные под десятифутовой толщей снега, пока было нельзя. Все вернулись в дом, закрыли окно и уселись по своим местам за столом, ибо наступил час обеда.
Понятно, разговор вертелся вокруг внезапно нагрянувшей стужи, так быстро сковавшей льдом весь толстый снеговой покров. Это было досадное обстоятельство, до некоторой степени угрожавшее безопасности форта.
— Мистер Гобсон, — спросила миссис Барнет, — разве не может на несколько дней наступить оттепель? Тогда весь этот лед растаял бы.
— Нет, сударыня, — ответил лейтенант, — оттепель в это время года маловероятна. Скорей всего, мороз еще усилится, и очень жаль, что мы не имели возможности убрать снег, пока он был рыхлый.
— Как! Неужели вы думаете, что температура еще понизится?.
— Без всякого сомнения, сударыня. Четыре градуса ниже нуля (-20°C) — разве это мороз для такой высокой широты!
— Что ж было бы, если б мы находились на полюсе? — спросила миссис Полина Барнет.
— Весьма возможно, сударыня, что полюс не является самой холодной точкой на земном шаре: ведь многие мореплаватели утверждают, что море там свободно ото льдов. По-видимому, вследствие ряда географических и гидрографических причин средняя годовая температура всего ниже в пункте, расположенном на девяносто пятом меридиане и на семьдесят восьмом градусе северной широты, — иными словами, на северном побережье Джорджии. Там средняя годовая температура не превышает двух градусов ниже нуля (-19°C). Этот пункт так и называется «полюсом холода».
— Однако, мистер Гобсон, — возразила путешественница, — ведь наш форт отстоит на целых восемь градусов от этого страшного места!
— Потому-то, — ответил Джаспер Гобсон, — я и рассчитывал, что у мыса Батерст мы не будем так страдать от холода, как страдали бы, если бы находились в северной Джорджии. Я нарочно рассказал вам о «полюсе холода», чтоб вы не связывали представление о самой низкой температуре с географическим полюсом. И вообще сильные холода бывают и в других пунктах земного шара. Только они там не так длительны.
— Где ж это, мистер Гобсон? — спросила миссис Барнет. — Должна сознаться, вопрос холода меня сейчас сильно занимает!
— Если мне не изменяет память, — ответил лейтенант Гобсон, — на острове Мелвилл полярные исследователи отметили температуру в шестьдесят один градус ниже нуля, а в порту Феликс — в шестьдесят пять.
— Но ведь остров Мелвилл и порт Феликс, кажется, расположены на более высокой широте, чем мыс Батерст!
— Безусловно, сударыня, но широта в иных случаях еще ничего не доказывает. Другой раз достаточно соединения нескольких атмосферных явлений, чтобы уже наступило сильное похолодание. Помните, сержант Лонг, кажется в тысяча восемьсот горок пятом году… Ведь вы были тогда в форте Релайанс?
— Как же, лейтенант, — ответил Лонг.
— Так вот, в этом году и, по-моему, в январе мы отметили чрезвычайное понижение температуры.
— Да, — ответил сержант, — я отлично помню, как термометр показал семьдесят градусов ниже нуля (-56,7 C).
— Что? — воскликнула миссис Полина Барнет. — Семьдесят градусов в форте Релайанс, на Невольничьем озере?
— Так точно, сударыня, — сказал лейтенант, — а он всего на шестьдесят пятом градусе северной широты, то есть на параллели Христианин или Санкт-Петербурга.
— Значит, мистер Гобсон, нужно быть готовым ко всему!
— Вы правы, сударыня, — действительно ко всему, когда зимуешь в Арктике!
Ни 29, ни 30 ноября мороз не смягчился, и в печах приходилось все время поддерживать сильный огонь, иначе скопившаяся по всем углам дома сырость неминуемо обратилась бы в лед. Но дров было вволю, и их можно было не экономить. В комнатах вопреки угрозам стужи постоянно сохранялась средняя температура в пятьдесят два градуса по Фаренгейту (+11°C).
- Предыдущая
- 35/93
- Следующая
