Трикк-тррак - Верн Жюль Габриэль - Страница 1

• 1/3
• Следующая

Трикк! Взбесившийся ветер распорол тучи.

Тррак! Водопадом хлынули потоки ливня.

Шквал, обрушившийся на вользинийское[1] побережье, с ревом трепал кроны деревьев, клоня их до земли, и — вдалеке — вступал в единоборство с неприступными склонами Криммских гор. Волны огромного Мегалокридского моря разбивались о могучие скалы, высившиеся вдоль линии прибоя, оставляя на них следы своей незаметной, но разрушительной работы.

Трикк!.. Тррак!..

В глубине залива спрягался городок Луктроп: несколько сотен домов с зеленоватыми верандами, что кое-как защищают от ветра с моря, да четыре-пять поднимающихся в гору улиц. Улицы эти, больше похожие на ущелья, вымощены камнями и усыпаны шлаком, о вулканическом происхождении которого нетрудно догадаться по конусообразным вершинам, мрачно украшающим местный пейзаж. Вулкан Ванглор находится неподалеку. Днем над его жерлом можно увидеть лишь струйку серных испарений; ночью, каждую минуту — огромные сполохи пламени. Как гигантский маяк, хорошо заметный в радиусе 150 миль, Ванглор указывает порт Луктропа баркам, шхунам, каботажным[2] и другим судам, бороздящим воды Мегалокридского моря.

На окраине города любопытный путешественник обнаружил развалины построек криммерийской эпохи. Далее — предместье, застроенное в арабском стиле, цитадель с круглым куполом, белыми стенами и галереями, залитыми солнцем, и, наконец, нагромождение разбросанных в беспорядке каменных кубов — настоящая куча игральных костей, крапленых самим временем.

Среди других построек выделяется Шесть-на-Четыре, причудливое сооружение с квадратной кровлей, шесть окон которого разбросаны по фасаду, а четыре — по боковой стене.

Над городом возвышается колокольня Св. Филфилена. Рассказывают, что колокола, подвешенные в проемах стен, порой начинают раскачиваться во время бури. Это дурной знак. Тогда страх закрадывается в сердца людей.

Таков Луктроп. А дальше начинаются убогие хижины, раскиданные среди зарослей дрока[3] и вереска, повсюду, как в Англии. Но это не Англия. Может быть, Франция? Не знаю. Европа ли? Остается только догадываться. Во всяком случае, не ищите Луктроп на карте, даже в лучшем стейлеровском атласе.

Тук!..

Кто-то робко постучался в узкую дверь дома Шесть-на-Четыре со стороны улицы Мессагльер. Это был один из самых благоустроенных домов — если только сие слово применимо к Луктропу, — и один из самых богатых — если средний годовой доход в несколько тысяч фрейцеров можно назвать богатством.

В ответ на стук раздался оглушительный лай, тот дикий лай, в котором слышатся волчьи подвывания. Затем окошко над дверью приотворилось.

— Ко всем чертям! Как вы мне надоели! — раздался голос, полный раздражения и злости.

Укутанная в жалкое подобие плаща, вздрагивающая под проливным дождем, у двери стояла девочка. Она пришла узнать, дома ли доктор Трифульгас.

— Дома он или нет — это смотря для кого!

— Помогите, умирает мой отец!

— Где же он умирает?

— На побережье Валь Карину, в четырех милях отсюда.

— Как его зовут?

— Ворт Картиф.

Тяжелый человек этот доктор Трифульгас! Не обременяя себя состраданием, он лечил лишь тех, кто платил звонкой монетой и притом вперед. Старый Урсоф — помесь бульдога со спаниелем, — и то, должно быть, носил в сердце больше человеколюбия, чем его хозяин. Двери дома, негостеприимного для бедных людей, открывались лишь для состоятельных пациентов. Цены за лечение были заранее определены: столько-то — брюшной тиф, столько-то — за инсульт,[4] столько-то — за перикардит[5] и другие болезни, которые медики выдумывают дюжинами.

Но Ворт Картиф был бедняком, почти нищим. Всю жизнь он продавал на базаре приманку для рыб — маленьких водяных блошек, собранных в прибрежном песке. Но какое до этого дело доктору Трифульгасу, да еще в такую ночь?

«Разбудить меня из-за сущего пустяка, — пробормотал доктор, ложась в постель, — это уже стоит десять фрейцеров!»

Но не прошло и двадцати минут, как стук молоточка у двери Шесть-на-Четыре раздался вновь. Выбранившись сквозь зубы, скупец поднялся с кровати и выглянул во двор.

— Кто здесь? — крикнул он.

— Я жена Ворта Картифа.

— Этого нищего с Воль Карину?

— Да, и если вы не придете, он умрет!

— Ну так вы станете вдовой.

— Здесь двадцать фрейцеров…

— Ха! За двадцать фрейцеров тащиться в Воль Карину, за несколько миль отсюда!

— Ради Бога!

— К черту!

И окошко снова захлопнулось.

Двадцать фрейцеров, ничего себе! Не хватает еще за эти двадцать фрейцеров подхватить насморк или ломоту в суставах. Тем более что завтра его ждут и Калтрено, у богача Эдзингова, страдающего подагрой и всегда готового заплатить пятьдесят фрейцеров за визит.

И с этими приятными мыслями доктор Трифульгас уснул еще крепче, чем накануне.

Трикк!.. Тррак!.. И — тук, тук, тук!

На этот раз к завываниям бури прибавились уже три удара молоточка, более уверенных, чем прежде.

Доктор проснулся, но в каком расположении!

В распахнутое окно ураган влетел, как заряд картечи.

— Это по поводу Ворта Картифа, продавца водяных…

— Опять этот нищий!

— Я его мать!

— Чтоб его мать, жена и дочка сдохли вместе с ним!

— У него начался приступ!..

— Эка невидаль! Пусть обороняется.

— У нас осталось немного денег от продажи дома… Если вы не придете, моя внучка останется без отца, ее мать — без мужа, а я потеряю единственного сына!

Жалкое и жуткое зрелище представляла собой эта старуха. Ледяной ветер пронизывал ее до костей. Потоки ливня нещадно секли дряблую кожу несчастной.

— Приступ?.. Это будет стоить двести фрейцеров, — ответил бессердечный Трифульгас.

— Но у нас осталось только сто двадцать!

— Спокойной ночи! Окошко захлопнулось.

«Однако сто двадцать фрейцеров за полтора часа ходьбы и полчаса консультации — это шестьдесят фрейцеров в час, один фрейцер в минуту. Хоть и невелик барыш, а грех отказываться!»

И вместо того, чтобы снова лечь спать, доктор облачился в свой черный костюм, натянул самые высокие болотные сапоги, закутался в вельветровую накидку, надел зюйдвестку,[6] варежки и, оставив на столе зажженную лампу и рецептурный справочник, раскрытый на странице 197, толкнул дверь и остановился на пороге.

Старуха ждала, опираясь на палку, — сгорбленная, истощенная годами нужды и лишений.

— Сто двадцать фрейцеров?..

— Вот они… И да воздаст вам Бог сторицей!

— Бог! Боговы деньги! Кто-нибудь видел, какого они цвета?

Доктор свистнул Урсофа, вложил ему в пасть маленький фонарик и зашагал по дороге к морю. Старуха ковыляла сзади.

• 1/3
• Следующая