Тайна Вильгельма Шторица - Верн Жюль Габриэль - Страница 18

• Предыдущая
• 18/30
• Следующая

— Ну, что, Генрих, ничего нового не слышал?

— Ничего, — неизменно отвечал ему я, и это была сущая правда.

Однажды он к своему вопросу прибавил замечание:

— Если бы ты даже и услышал что-нибудь в городе или от Штепарка…

— Поверь, я бы сейчас же тебе рассказал.

— Напротив, ты бы все это от меня скрыл.

— Даю тебе честное слово: я все тебе передам, как только узнаю что-нибудь. Но уверяю тебя, все перестали этим делом интересоваться. Никто ничего не говорит. Биржа спокойна, и бумаги идут вверх.

— Тебе хорошо шутить, Генрих…

— Мне хочется, чтобы и ты был повеселее, и хочется тебе показать, что я в самом деле не имею никаких оснований для беспокойства.

— Но если этот человек все-таки… — заговорил было Марк, сделав мрачное лицо.

— Поверь, он не настолько глуп, чтобы полезть в расставленную западню, — перебил я его. — Ведь его сейчас же вышлют из Венгрии, как только он объявится здесь. Не знать этого он не может.

— А в его сверхъестественное могущество разве ты совершенно не веришь?

— А ты веришь? Марк, ведь это же все сказки. Брось ты думать об этой чепухе, думай только о своем близком счастье. Блаженная минута для тебя ведь уже скоро наступит.

— Ах, Генрих, Генрих!..

— Какой ты неблагоразумный, Марк. Мира гораздо рассудительнее тебя.

— Она не знает того, что знаю я.

— А что ты знаешь? Сейчас ты знаешь только то, что врага твоего нет в Раче, что он явиться сюда не может и что ты больше никогда его не увидишь. Неужели этого еще мало для твоего спокойствия?

— Мало, Генрих. У меня есть предчувствие. Мне кажется…

— Марк, не сходи с ума! Знаешь что? Ступай-ка ты лучше к Мире. При ней у тебя сейчас же опять явится розовое настроение.

— Пожалуй, что так. Мне не следует отходить от нее ни на шаг.

Бедный Марк! На него было жаль смотреть. Тяжело было его слушать. По мере того как приближалась минута свадьбы, его опасения все росли. Что греха таить: я и сам ждал этого дня с большой тревогой.

Относительно брата я мог рассчитывать на Миру, что она поможет мне его успокоить, но с капитаном Гараланом я положительно не знал, что делать.

Когда он узнал, что Шториц находится в Шпремберге, я насилу его удержал от поездки туда. Между Шпрембергом и Рачем всего двести миль, то есть четыре дня пути в один конец. В конце концов нам удалось уговорить Гаралана, чтобы он туда не ездил, но он нет-нет да и порывался опять. Я все боялся, что он возьмет да и уедет тайком.

Как-то утром он зашел ко мне, и я с первых же его слов понял, что он опять решил ехать в Шпремберг.

— Нет, дорогой Гаралан, вы этого не сделаете! — воскликнул я. — Вы не должны встречаться с этим немцем. Умоляю вас остаться в Раче.

— Любезный Видаль, этого негодяя нужно наказать, — с мрачной решимостью настаивал капитан.

— Это успеется! — воскликнул я. — Но пачкать о него руки не следует порядочному человеку. Это уж обязанность полиции.

Капитан Гаралан чувствовал справедливость моих доводов, но все еще не сдавался.

— Любезный Видаль, мы с вами по-разному смотрим на вещи, — возразил он. — Оскорблена моя семья, в которую вступает ваш брат. Неужели я не должен вступиться за свою семейную честь и отомстить оскорбителю?

— Нет, потому что это дело можно передать в руки правосудия.

— А как же оно попадет в руки правосудия, если этот человек сюда больше не приедет? Видите, какое противоречие. Правосудие ждет его в Раче, а въезд в Рач ему запрещен губернатором. Значит, я должен ехать в Шпремберг или вообще туда, где его можно будет найти.

— Хорошо. Но, во всяком случае, необходимо дождаться, когда мой брат и ваша сестра будут обвенчаны. Потерпите еще несколько дней, и тогда я первый буду настаивать на том, чтобы вы ехали и даже сам, пожалуй, с вами поеду в Шпремберг.

Я убеждал его так горячо, что он дал мне наконец формальное обещание не прибегать до свадьбы ни к каким силовым мерам, но с условием, что после свадьбы я не буду больше его удерживать и даже сам поеду с ним искать Шторица.

Нестерпимо долгими, просто бесконечными казались мне часы, оставшиеся до 1 июня. Других я успокаивал, но сам тоже испытывал тревогу. Какой-то инстинкт, какое-то предчувствие тянуло меня аккуратно ходить каждый день на бульвар Текели и поглядывать на дом Шторица. Этот дом оставался по-прежнему запертым, с занавешенными окнами. На бульваре постоянно торчали агенты, наблюдавшие за домом. До сих пор никто не делал попытки войти в дом — ни его владелец, ни слуга владельца. И все-таки мое настроение было такого рода, что, если бы я вдруг увидел выходящий из трубы дым или чью-нибудь фигуру в окне бельведера, я бы нисколько не удивился.

В городе давно перестали говорить об этом деле, а между тем нам всем — Марку, мне, доктору и капитану — продолжал всюду мерещиться Вильгельм Шториц.

Тридцатого мая я пошел прогуляться на мост, который вел на остров Свендор. Когда я проходил мимо пристани, к ней только что подошло судно с пассажирами, прибывшее откуда-то сверху Дуная. Тут мне пришла на память встреча с немцем на «Доротее» и произнесенные им слова, когда я уже считал его высадившимся в Вуковаре. Эти слова произнес несомненно он. Я узнал его голос в доме у Родерихов. То же произношение, та же грубость и резкость тона.

Под влиянием этих мыслей я внимательно разглядывал пассажиров, высаживавшихся в Раче. Я высматривал, не появится ли бледное лицо со странными глазами и злым выражением. Нет, ничего подобного не было.

В шесть часов я занял свое место за семейным обедом. Мадам Родерих чувствовала себя теперь гораздо лучше, с тех пор как ее тревога улеглась. Марк возле Миры забывал обо всем на свете. Даже капитан Гаралан казался спокойнее, хотя и был в достаточной степени мрачен.

Я решил во что бы то ни стало всех развеселить, заставить забыть обо всех неприятностях. К счастью, мне помогла в этом Мира, так что вечер прошел чрезвычайно оживленно и приятно. Не заставляя себя просить, она сама села за клавесин и спела нам несколько старинных венгерских песен.

Когда мы уходили, она сказала мне на прощание:

— Не забудьте, Генрих, завтра мы должны собраться у губернатора.

— Ах да! За получением разрешения. Я помню.

— Вы ведь один из свидетелей со стороны вашего брата.

— А вот об этом я было и забыл. Хороню, что вы мне напомнили.

— Вы, я заметила, часто бываете очень рассеянны.

— Каюсь, да. Но завтра не буду рассеян, даю слово. За меня рассеянным будет Марк.

— Нет, я ему не дам забываться. Буду за ним следить. Итак, завтра ровно в четыре часа. Не забудьте.

— Разве в четыре часа, мадемуазель Мира? Я ведь думал, что в половине шестого. Хорошо. Будьте покойны. Явлюсь без десяти четыре, не опоздаю.

— До свидания, брат моего Марка!

— До свидания, мадемуазель Мира!

На другой день Марку нужно было сходить по делам в несколько мест. Я отпустил его одного, потому что он мне казался вполне успокоившимся, а сам отправился на всякий случай еще раз к начальнику полиции.

Штепарк меня принял, не заставив ждать ни одной минуты. Я осведомился, не узнал ли он чего-нибудь нового.

— Ничего решительно, мсье Видаль, — отвечал он. — Вы можете быть совершенно спокойны: этого человека в Раче нет.

— Он все еще в Шпремберге? — спросил я.

— Я знаю только, что четыре дня тому назад он там был.

— Это официально?

— Официально — от местной полиции.

— Это меня успокаивает.

— А мне так это очень досадно. По-видимому, этот господин не желает переезжать через границу.

— Тем лучше.

— Для вас, может быть, но не для меня, потому что мне хотелось бы арестовать этого колдуна и хорошенько допросить. Ну, да это еще успеется… после.

— После свадьбы — сколько угодно, господин Штепарк, но теперь я бы не желал, чтобы он был здесь.

Я ушел, сказав «спасибо» Штепарку.

В четыре часа мы собрались в гостиной дома Родерихов. На бульваре Текели нас дожидались две парадные кареты: одна для Миры, ее отца, матери и старинного друга их семьи-судьи Неймана, а другая для Марка, капитана Гаралана, его товарища, поручика Армгарда, и меня. Нейман и Гаралан были свидетелями со стороны невесты, а я и Армгард — со стороны жениха.

• Предыдущая
• 18/30
• Следующая