Священник в 1839 году - Верн Жюль Габриэль - Страница 5

• Предыдущая
• 5/31
• Следующая

Вместо того, чтобы, не доезжая до угла Жьювери, повернуть налево и поехать по переулку к улице Клавюрери, кучер взял направо и направил фиакр по темной, узкой улице, которая вела прямо к старой церкви.

Туман все сгущался, а фиакр поехал несколько быстрее. Молодая девушка, измученная всем пережитым, крепко спала на руках матери, не зная, что происходит снаружи. Мать, подложив руку под голову дочери, чтоб той было поудобнее, глубоко задумалась. Отец тоже погрузился в размышления.

— Друг мой, — обратилась женщина к мужу, — если тебе не трудно, протри стекло и посмотри, не рассеивается ли туман. Здесь душно. Боюсь, как бы это не навредило Анне. Сегодня не слишком холодно. Думаю, вполне можно приоткрыть окно.

— Я как раз хотел это сделать, дорогая.

Отец опустил стекло, и все почувствовали удовольствие от свежего ветерка.

— Мы должны скоро быть на месте. Видимо, мы находимся на улице Л'Эмери. Слишком уж темно. Почему не зажгли фонари? Где мы? — Он выглянул из окна. — О, Боже! Где мы находимся? Кучер, кучер! Стой, стой, несчастный! На помощь!

— Это он?! — проснувшись, воскликнула девушка. — Отпустите меня! Он расправится со мной!

Мать перепугалась до полусмерти.

— На помощь! На помощь! — закричал отец. — Убивают!

В нескольких домах зажглись огоньки, из открывшихся окон послышались голоса.

— Ради Бота, простите, господин. — Кучер вынужден был остановиться. — Я просто не расслышал названия улицы. Вы сказали: улица Клавюрери? Я немедленно доставлю вас туда. Все в порядке, все в порядке, успокойтесь, ничего не произошло! крикнул он выбежавшим из домов людям.

Копыта зацокали по мостовой, и не позже чем через две минуты фиакр прибыл на улицу Клавюрери, № 19. Все окончилось благополучно.

Отец вынес дочь на руках — она еще была слаба. Он хотел расплатиться, но фиакр, рванув что есть мочи, умчался в темноту.

Если уважаемый читатель не боится чересчур утомить себя, последуем за таинственным фиакром; я думаю, нагнать его будет нетрудно.

Посмотрите-ка, экипаж остановился. Опять мы видим его перед старой церковью, на узкой и кривой улочке, возле черной двери, испещренной красными и белыми рисунками, мерцающими во тьме. Рисунки изображали нечто вроде шабаша[26] на вершине горы, и было в них что-то пугающее, дьявольское. К тому же густые сумерки и мокрый снег, не прекращавшийся весь вечер, сгущали страхи.

В трущобах всегда не хватает тепла и света. День здесь похож на ночь, словно саваном окутывающую кашу грешную землю. Тут, как нигде больше, легко представить себе преддверие ада. Известная надпись на вратах подземного царства: «Оставь надежду всяк сюда входящий» — как раз подошла бы к этим районам города. И, тем не менее, именно у ворот старой церкви остановился фиакр, в котором несколькими минутами раньше ехали Анна и ее родители. Дверь храма отворилась, и на пороге появился незнакомец.

— Итак, она с тобой? — спросил он.

— Нет.

— Она с ним? — послышался визгливый голос из-за спины незнакомца.

— Нет!

— Будь он проклят!

— Женщина, тащи мешок!

Судя по всему, мешок был достаточно тяжелым. Там явно находилось живое существо. Неприятное зрелище; нечто бесформенное то сжималось, то распрямлялось, то скручивалось, то раскручивалось, издавая какие-то странные хриплые звуки.

Кучер спустился с козел. Из дома, наконец, появилась, опираясь на руку мужчины, старуха. Глаза ее, словно адские молнии, светились в темноте. Им удалось втащить мешок на первую ступеньку фиакра.

Существо внутри точно взбесилось. Оно так неистово сопротивлялось, что, в конце концов, свалилось на землю, причем раздался сухой звук, будто содержимое мешка состояло из одних костей.

— Черт бы тебя побрал, презренное дитя Сатаны, попридержи своих лошадей, а не то они вот-вот рванут и сомнут нас! — воскликнула старуха.

Мальчик-слуга подбежал к лошадям. Тем временем незнакомец и кучер сумели-таки забросить в фиакр выпавший на мостовую мешок.

— Ну, трогай, увези от нас это. Да возвращайся поскорее. Не забудь веревки. Отвезешь куда велено, и сразу же назад, не то гореть тебе в аду.

Мальчишка пустил лошадей галопом. А оставшиеся начали карабкаться по кривой, подгнившей лестнице, держась за засаленную, узловатую веревку. Двигались молча, тщательно выверяя каждый шаг и все же постоянно спотыкаясь. Ступени глухо скрипели под ногами.

Наконец вся компания подошла к двери, которая на первый взгляд казалась выкрашенной в белый цвет, но вблизи было видно, что дверь просто обшарпана, искромсана, изломана и расшатана.

— Потише, потише, не шумите, — шептала старуха, — ей-богу, Пьер, сынок, ты так топаешь! Не ровен час разбудишь Мертвую Голову, а она ведь сегодня спит: говорит, не выспалась, дел много, лишний раз не поспишь.

— Тем хуже, разбужу и пристроюсь рядышком!

— Замолчи, грубиян! Сегодня вечером все шло из ряда вон плохо. А тебе бы только о любви думать. Не до того, надо придумать другой план. Закрой дверь!

— Мордом, ты? Вид у тебя что-то неважный. Отчего грустишь, старый неудачник?

— А… — Мордом махнул рукой. — Старая, ты, наверное, ждала нас на пороге этого логова Сатаны целую вечность? Зажигай свет! Ворчать будешь после. Ох, Мертвая Голова меня возбуждает.

— Успокойся, успокойся, Мордом. Мы пришли поговорить о делах. — Старуха принялась обнюхивать все вокруг; она то вставала на корточки, то поднималась вновь, что-то ища, но тщетно. — Пусть тень Вельзевула все поставит вверх дном!

— Торопись, женщина, время бежит быстро, тень приближается, а мне еще предстоит далекий путь.

— Подожди, я спущусь к себе, подожди!

Абракса пнула дверь ногой, та отворилась, и старуха скрылась во тьме.

— Да, — вздохнул Мордом, — первая попытка провалилась. Мы слишком поторопились: дважды за один вечер. Терпение, терпение, осторожность и еще раз осторожность.

— Замолчи, — воскликнул Пьер, — не трави душу, ты делаешь мне больно… Подождем Абраксу. Она знает всякие заклинания, от которых становится покойно на душе. А еще ей ведомо дьявольское средство, чтобы подавить чувство, которое меня убивает. Черт возьми! Я люблю тень, я обожаю сумерки. Свет слишком волнует меня! Замолчи!

Старая Абракса тем временем возвращалась. Она еще не успела войти, а слабый свет свечи уже разогнал тени. Стало не так темно, как раньше. Время от времени внизу, на ступеньках, можно было увидеть огонек. Он то появлялся, то исчезал, вновь появлялся и опять исчезал. Наконец старуха появилась на пороге. В руках она держала череп, служивший в этом адском логове подсвечником.

— Вы ведь не слишком долго ждали. Мне пришлось потрудиться. Ведьмы и демоны затеяли войну в заколдованном круге, где хранится мой огонь. Понадобилось немало слов и знаков. Во всяком случае, как я могла понять, речь идет об одном ублюдке, по-моему, гермафродите,[27] который родился, не знаю когда и не знаю где — впрочем, это и не важно. Вы же знаете, что демоны забирают к себе женщин, а ведьмы — мужчин (превратившись в мужчин и женщин, проще предаваться плотским утехам). А тут они никак не разберутся, кому принадлежит это самое существо. Спорят, бранятся, дерутся. Мне еле удалось от них избавиться.

— Абракса, мне кажется, у тебя хорошее настроение. Можно подумать, что у нас больше поводов петь, чем плакать. Сегодня действительно было много мертвых. По твоему совету мы приготовили чудесное угощение… Но мне стыдно, Абракса!!!

— Сейчас, сейчас ты успокоишься, влюбленный мой Пьер, — бормотала старуха, готовя какое-то зелье. — Ну вот, все готово…

Огонь с шумом взвился вверх, ярко осветив всю комнату, и тут же вновь стих, превратившись в беспомощный язычок пламени; комната погрузилась в полумрак.

• Предыдущая
• 5/31
• Следующая