Путешествие к центру Земли - Верн Жюль Габриэль - Страница 29

• Предыдущая
• 29/49
• Следующая

Сознаюсь откровенно, до сих пор все шло хорошо, и я не имел права жаловаться. Если «в среднем» трудности не станут увеличиваться, то ничто не помещает нам достичь нашей цели. А тогда – какая слава! Я дошел до того, что рассуждал вроде Лиденброка. Удивительно! Неужели в этом сказывалось влияние необычайной среды, в которой я жил? Может быть.

В продолжение нескольких дней более крутая дорога, иногда даже ужасающе отвесная, завела нас глубоко в недра Земли. В иные дни мы проходили от одного до двух лье. Спуск был опасен, но ловкость и удивительное хладнокровие Ганса приходили нам на помощь. Этот исландец, никогда не терявший присутствия духа, оберегал нас с неизменной преданностью, и благодаря ему мы преодолели много трудностей, а это нам одним было бы не под силу.

Кстати, его молчаливость возрастала изо дня в день. Мне даже казалось, что он стал дичиться нас. Внешняя обстановка безусловно воздействует на мозг. Человек, который замыкается между четырех стен, утрачивает в конце концов способность владеть мыслью и словом. От долгого пребывания в одиночном заключении человек тупеет или становится сумасшедшим, не упражняя своих мыслительных способностей!

Прошло две недели после нашего последнего разговора, и за это время не произошло никаких событий, сколько-нибудь примечательных. Я припоминаю, и не без основания, лишь один значительный случай. Он слишком дорого мне обошелся, чтобы я мог забыть хотя бы малейшую его подробность.

Седьмого августа мы постепенно достигли глубины в тридцать лье, иначе говоря, над нашей головой нависла земная кора в тридцать лье толщи, со скалами, океаном, материками и городами. Мы были в это время, должно быть, на расстоянии двухсот лье от Исландии.

Теперь наклон туннеля едва чувствовался. Я шел впереди, дядюшка нес один из аппаратов Румкорфа, я другой. Я изучал гранитные стены и вдруг, оглянувшись, заметил, что остался один.

«Пустяки, – подумал я, – или я слишком быстро шел, или же Ганс и дядя остановились. Нужно их отыскать. К счастью, подъем не крутой».

И я вернулся обратно. Я шел четверть часа. Я оглядывался. Ни души! Я стал кричать. Никакого ответа! Голос мой терялся, сливаясь с многоголосым эхом. Беспокойство стало овладевать мною. Я дрожал с ног до головы. «Спокойствие прежде всего! – сказал я громко. – Я непременно найду моих спутников. Дорога только одна! Я шел впереди, вернусь обратно».

Целых полчаса я шел в обратном направлении. Я прислушивался, не позовут ли меня. При такой плотной атмосфере я мог уже издали услышать голоса. Мертвая тишина царила в бесконечной галерее.

Я остановился. Мне не верилось, что я нахожусь в полном одиночестве. Мне хотелось думать, что я заблудился, а не потерялся. А если я заблудился, то мы снова найдем друг друга!

Я беспрестанно повторял себе: «Раз дорога только одна, раз они идут по ней, я должен их нагнать. Нужно только идти назад! Впрочем, не видя меня и забыв, что я шел впереди, они, может быть, вздумали тоже вернуться назад? Ну что ж! даже в таком случае, стоит лишь поспешить, я нагоню их. Это ясно!»

Я повторил последние слова, далеко не убежденный в их правоте. Впрочем, мне понадобилось немало времени, чтобы довести до сознания эти столь простые вещи и поверить в них.

Сомнение овладевало мною. Действительно ли я шел впереди? Конечно! Ганс следовал за мною, а за ним дядюшка. Он даже остановился на несколько минут, чтобы лучше укрепить на спине свою ношу. Я припомнил все это. Вероятно, именно в это время я ушел далеко вперед.

«Впрочем, – подумал я, – у меня ведь есть надежное средство не заблудиться – мой верный ручей укажет мне путь в этом коварном лабиринте. Мне нужно идти вверх по его течению, и я обязательно найду своих спутников».

Я ободрился и снова двинулся в путь, не теряя ни минуты времени.

Как я хвалил теперь предусмотрительность дядюшки, не позволившего охотнику заделать отверстие, пробитое в гранитной стене! Ведь этот благодетельный источник, подкреплявший нас в дороге, теперь будет моим поводырем по лабиринтам земной толщи.

Прежде чем идти дальше, я захотел немного освежиться. Я нагнулся, чтобы окунуть лицо в ручей Ганса. Представьте себе мой ужас!

Я коснулся сухого и шершавого гранита! Ручей уже не протекал у моих ног!

Отчаяние мое было неописуемо. На человеческом языке нет слов, чтобы передать мои чувства. Я был погребен заживо; мне грозила смерть от мук голода и жажды.

Невольно я прикасался горячими руками к земле. Какой сухой показалась мне эта скала!

Но как мог я потерять русло ручья? Ручей исчез! Теперь я понял причину той необыкновенной тишины, поразившей меня, когда в последний раз прислушивался, не донесется ли зов моих спутников. Значит, когда я сделал первый неосторожный шаг по этому пути, я не заметил, что ручей исчез! Очевидно, дорога передо мной разветвилась, и я избрал одно направление, в то время как ручей Ганса безмятежно следовал по своему пути и вместе с моими спутниками устремлялся в неведомые глубины.

Как же вернуться? Никаких следов не было. На граните нога не оставляла отпечатка. Я ломал себе голову, стараясь найти решение этой неразрешимой задачи. Мое положение выражалось одним словом: конец!

Да, погиб в пропасти, казавшейся неизмеримой! Страшная тяжесть земной коры, в тридцать лье толщи, обрушивалась на меня. Я чувствовал себя раздавленным ею. Невольно мои мысли обратились к земным воспоминаниям. В моем взволнованном сознании быстро пронеслись Гамбург, дом на Королевской улице, моя бедная Гретхен, весь тот мир, от которого я оторвался! Я грезил наяву: все события нашего путешествия – морской путь, Исландия, встреча с г-ном Фридриксоном, Снайфедльс – я все пережил сызнова. Я говорил себе, что если бы я в моем положении мог сохранить хотя бы тень надежды, это было бы признаком сумасшествия, и что лучше было бы совершенно потерять всякую надежду!

В самом деле, какая человеческая сила могла вывести меня на поверхность Земли или раздвинуть эти гранитные своды, нависшие над моей головой? Кто мог направить меня на обратный путь и свести с моими спутниками?

«Ах, дядюшка, дядюшка!» – с отчаяньем, вскричал я.

Это было единственным упреком, который вырвался у меня, ибо я понимал, что должен был испытывать этот несчастный человек, в свой черед отыскивая меня.

Поняв, наконец, что нечего надеяться на человеческую помощь, лишенный возможности предпринять что-либо для своего спасения, я подумал о помощи неба. В моей памяти воскресли воспоминания детских лет, воспоминания о моей матери, которую я потерял в самые ранние годы своей жизни. Я стал молиться, хотя и не мог претендовать на то, чтобы бог, к которому я так поздно обратился, услышал мою горячую мольбу.

Воззвав к небу, я несколько успокоился и сосредоточил все свои душевные силы на том, чтобы еще раз обдумать мое трагическое положение.

Съестных припасов у меня оставалось еще на три дня, и фляжка еще была полна. А там конец. Но куда идти, вверх или вниз? Вверх, все вверх!

Так я доберусь до того места, где отклонился от источника, до злополучного разветвления.

Теперь, раз ручей будет моим путеводителем, я могу, поднимаясь все время вверх, достичь вершины Снайфедльс.

Как же раньше я не подумал об этом? Ведь тут, очевидно, и крылась надежда на спасение. Итак, прежде всего нужно было найти ручей Ганса.

Я встал и, опираясь на палку, пошел вверх по галерее. Подъем был довольно крутой. Я шел, полный надежды, без колебаний, как человек, у которого нет выбора.

Я шел уже полчаса и не встретил никаких препятствий. Я старался узнать дорогу по расположению туннеля, по выступам некоторых скал, по особенностям поворотов. Но мне не бросилось в глаза ни одного характерного признака, и я вскоре понял, что эта галерея не может довести меня до разветвления. Она не имела выхода. Я наскочил на непроницаемую стену и упал на гранитный покров галереи.

• Предыдущая
• 29/49
• Следующая