Паровой дом - Верн Жюль Габриэль - Страница 9

• Предыдущая
• 9/63
• Следующая

Переворот этот был делом лорда Стэнлея. Титул губернатора заменен титулом вице-короля; центральное правительство, избираемое вне ост-индской службы, образуют государственный секретарь и пятнадцать членов; губернаторы Мадраса и Бомбея непосредственно назначаются королевой; чиновники английской службы и главнокомандующий по выбору государственного секретаря — таковы главные черты новой правительственной системы.

Что касается военных сил, королевская армия была увеличена на семнадцать тысяч человек против той численности, которая была до восстания сипаев; в состав ее вошли пятьдесят два полка пехоты, девять полков фузилеров и значительной артиллерии, полагая по пятьсот сабель на кавалерийский полк и семьсот штыков для пехотных. Численность туземной армии определена в сто тридцать семь пехотных полков и пять кавалерийских, но вся артиллерия последних почти исключительно имеет европейский персонал.

Вот картина настоящего положения полуострова с военной и административной точки зрения, и таковы действительные военные силы, оберегающие территорию в четыреста тысяч квадратных миль.

«Англичанам, — как справедливо замечает Грандидье, — посчастливилось найти в этой обширной и великолепной стране кроткое, трудолюбивое и цивилизованное население, привыкшее ко всевозможным гнетам. Но пусть они остерегутся, и у кротости существуют пределы; плохо, если ярмо станет невыносимым, головы могут выпрямиться и разбить его».

К несчастью, это была правда: магарадский принц Данду-Пан, приемный сын Байи-Рао, Пешива Пунье, одним словом, Нана Сахиб, быть может, единственный из предводителей сипаев, оставшийся в живых, покинул неприступные убежища Непала; храбрый, отважный, привычный к борьбе, мастер скрывать свои следы, одаренный необычайной хитростью, он сумел пробраться в провинции Декана, движимый жгучей ненавистью, усилившейся после жестокого подавления восстания 1857 года.

Ненависть Нана Сахиба к завоевателям Индии была из тех, что гаснут в человеке вместе с жизнью. Он был наследником Байи-Рао, но после смерти Пешива в 1851 году ост-индская компания отказалась выплачивать пенсию в восемь тысяч рупий, на которую он имел право. Это было одной из причин вражды, которая породила столь страшные последствия.

На что же теперь мог рассчитывать Нана Сахиб? Ровно восемь лет, как восстание сипаев было подавлено окончательно.

Английское правительство, постепенно оттеснив достопочтенную ост-индскую компанию, стало на ее место и держало весь полуостров в несравненно более крепких руках, чем минувшее господство торгового товарищества. От прежнего мятежа даже в рядах туземной армии, преобразованной на новых основаниях, не осталось и следа.

Надеялся ли Нана Сахиб посеять семена национального брожения в низшие классы населения? Планы его выяснятся скоро.

Во всяком случае, он уже знал, что о присутствии его в Аурангабадской провинции известно, что генерал-губернатор донес об этом вице-королю в Калькутту и что голова его оценена. Ему оставалось только бежать и вторично найти такое надежное убежище, где бы он мог укрыться от усиленных розысков англо-индийской полиции.

В ночь с 6 на 7 ноября Сахиб не потерял ни минуты. Он знал страну в совершенстве и решился достичь Эллоры, находящейся в двадцати пяти милях от Аурангабада, и там соединиться с одним из своих сообщников.

Ночь была темная. Убедившись, что погони нет, мнимый факир направился к мавзолею, воздвигнутому в некотором отдалении от города в честь магометанина ШаСуфи, святого, мощи которого, по народному поверью, имеют дар исцелять болезни. В мавзолее царила полная тишина, и Сахиб мог пройти, не опасаясь назойливых расспросов священников и богомольцев.

Было не настолько темно, чтобы взор не мог различить гранитную глыбу, находящуюся на четыре лье севернее и служащую пьедесталом неприступному форту Даулутабаду. При виде форта набоб вспомнил, что один из его предков, падишах Декана, намеревался превратить в столицу город, некогда расстилавшийся у подножия форта.

Действительно, позиция была неприступна и как нельзя лучше приспособлена, чтобы служить центром восстания в этой части Индии. Но крепость была в руках врагов, и взгляд, который бросил на нее Нана Сахиб, выразил одну лишь ненависть.

Пройдя равнину, он вступил в холмистую местность. Это были предвестники гористого края. Сахиб, человек в полном цвете, без труда взбирался на склоны: в эту ночь он намеревался пройти двадцать пять миль, то есть все расстояние от Эллоры до Аурангабада, и только там он надеялся отдохнуть в полной безопасности. На заре беглец обошел селение Рауза, где находится совершенно простая могила величайшего из могольских падишахов Ауранзеба. Он уже был близко от знаменитой группы пещер, носящих имя соседней деревни Эллоры.

Холм, в котором вырыты тридцать пещер, имеет вид серпа. Четыре храма, двадцать четыре буддийских монастыря и несколько менее значительных гротов составляют достопримечательности группы. Рука человека прилежно разрабатывала базальтовую каменоломню. Камни были вырыты с целью образовать пустые пространства в толще скалы, и эти пространства превращены по усмотрению в «шейтиа» или в «вигара». Самый обширный из базальтовых храмов — храм Каблас, представляющий из себя глыбу в сто футов вышины и шестьсот футов окружности. Эта громадная скала была вырезана с замечательной смелостью в самых недрах горы и затем изолирована среди обширного двора в триста шестьдесят футов длины и сто восемьдесят шесть футов ширины. Отделив глыбу, архитекторы работали над ней резцом, как скульптор работает над куском слоновой кости. Снаружи они выточили колонны, вырезали пирамидки, закруглили куполы, выделали барельефы, изображающие слонов, размерами превосходящих живых. Слоны эти словно поддерживают на своих плечах все здание. Внутри был сделан обширный зал, окруженный часовенками, со сводом, подираемым колоннами, составляющими также часть общей глыбы. Словом, монолит был превращен во храм, в прямом смысле слова не построенный человеческими руками, а вытесанный из камня. Храм мог соперничать с лучшими зданиями Индии и даже с подземными сооружениями Древнего Египта.

Храм, почти покинутый теперь, носил уже следы времени. Некоторые части его испорчены: барельефы, как и поверхность скалы, из которой они выдолблены, выветрились. Этому храму всего тысяча лет. Но то, что для произведения природы не более как младенчество, для творений рук человека — уже старость. В цоколе левого притвора появилось несколько трещин, и в одну из них, полуприкрытую туловищем слона, проскользнул никем не замеченный Нана Сахиб.

Трещина внутренней стороной сообщалась с темным ходом, пролегавшим вокруг оснований и углублявшимся под стену храма. Ход этот кончался пещерой или, скорее, цистерной, в данный момент сухой, но обыкновенно служившей водоемом для стока воды.

Едва только Сахиб очутился в подземелье, он свистнул как-то особенно, и тотчас раздался ответный свисток. Во мраке блеснул огонек, и вслед за тем показался индус с небольшим фонарем в руке.

— Не нужно огня! — проговорил Сахиб.

— Это ты, Данду-Пан? — спросил индус, гася фонарь.

— Я, брат!

— Неужели?..

— Прежде всего, дай поесть, — ответил Сахиб, а потом можем и поговорить. Но ни для еды, ни для разговоров не нужен свет. Возьми меня за руку и веди.

Индус взял руку Сахиба, ввел его в тесное подземелье и помог улечься на постель из сухих трав, на которой сам отдыхал до тех пор.

Этот человек, вполне привыкший двигаться впотьмах, тотчас отыскал кое-какую провизию: хлеб, пирог «муржи», приготовляемый из цыплят, кушанье очень любимое в Индии, и фляжку араки — крепкого напитка из сока кокосовых орехов.

Сахиб ел и пил молча, он умирал от голода и жажды.

Вся жизнь сосредоточивалась в его глазах, сверкавших в темноте, как зрачки тигра. Индус ждал не шевелясь, пока набоб соблаговолил заговорить. Человек этот был Балао-Рао, родной брат Нана Сахиба.

• Предыдущая
• 9/63
• Следующая