Клодиус Бомбарнак (часть сб.) - Верн Жюль Габриэль - Страница 35

• Предыдущая
• 35/52
• Следующая

«Ужасная катастрофа… Нападение на поезд Великой Трансазиатской магистрали… Удары когтей и ружейные залпы… Пятьдесят жертв… Ребенок, съеденный на глазах у матери…»

И все это вперемежку с многоточиями.

Так нет же! Туркестанские хищники не захотели доставить мне такого удовольствия. Я вправе их теперь презирать. Не тигры они, а безобидные кошки!

На этом участке пути были две остановки — на десять и пятнадцать минут — в Янги-Гиссаре и Кызыле, где дымят несколько доменных печей. Почва тут железистая, о чем говорит само название станции «Кызыл», то есть «Красный».

Местность здесь плодородная, земля хорошо возделана, особенно в восточных районах Кашгарии. Поля засеяны рожью, ячменем, просом, льном и даже рисом. Куда ни кинешь взгляд, стоят стеною могучие тополя, ивы и тутовые деревья; тянутся обширные пашни, орошаемые многочисленными каналами, и зеленые луга с разбросанными там и сям стадами овец. Не будь на горизонте суровых Памирских гор, эта страна казалась бы не то Нормандией, не то Провансом. Правда, ее сильно опустошила война. В ту пору, когда Кашгария сражалась за свою независимость, ее земли были залиты потоками крови. Почва вдоль полотна усеяна могильными курганами, под которыми покоятся жертвы патриотизма. Но не для того я приехал в Центральную Азию, чтобы любоваться французскими пейзажами! Подавайте мне, черт возьми, что-нибудь новенькое, неожиданное, впечатляющее!

Так и не испытав никаких приключений, в четыре часа пополудни мы остановились на вокзале в Яркенде.

Хотя Яркенд не является официальной столицей восточного Туркестана, он, несомненно, самый крупный торговый центр этой провинции.

— Просто диву даешься: и здесь два смежных города! — говорю я майору Нольтицу.

— Да, — отвечает он, — но и на сей раз новый город образовался без участия русских.

— Новый или старый, — отвечаю я, — боюсь, что они будут близнецами тех, что мы уже видели: земляная стена, несколько десятков прорытых в ней ворот, глинобитные хижины, ни настоящих домов, ни интересных памятников, и неизменные восточные базары!

И я не ошибся. Даже четырех часов оказалось более чем достаточно для осмотра обоих Яркендов, из которых новый опять называется Янги-Шар. К счастью, жительницам Яркенда теперь не возбраняется, как то было во времена «дадква» или губернаторов провинции, свободно ходить по улицам города. Теперь яркендские женщины могут доставить себе удовольствие на людей посмотреть, и себя показать, к великой радости «фаранги» — так называют здесь иностранцев, к какой бы нации они ни принадлежали. Очень красивы эти азиатки, с длинными косами, поперечными нашивками на лифах, в разноцветных ярких одеждах из хотанского шелка, украшенных китайскими узорами, расшитых сапожках на высоких каблуках и кокетливо повязанных тюрбанах, из-под которых виднеются черные волосы и соединенные в одну линию черные брови.

Китайских пассажиров, вышедших в Яркенде, тотчас же сменили другие, тоже китайцы; среди них было человек двадцать кули. В восемь часов вечера локомотив снова развел пары.

За ночь мы должны проехать триста пятьдесят километров, отделяющих Яркенд от Хотана. Я побывал в переднем багажном вагоне и с радостью удостоверился, что ящик стоит на прежнем месте. Кинко мирно похрапывал в своем убежище, но будить его я не стал. Пусть грезит о своей прелестной румынке!

Утром я узнал от Попова, что мы шли со скоростью обычного пассажирского поезда и уже миновали Каргалык. Ночью было очень свежо. И неудивительно. Ведь путь пролегает на высоте тысяча двести метров. От станции Гума колея поворачивает прямо на восток, следуя приблизительно по тридцать седьмой параллели, той самой, что захватывает в Европе Севилью, Сиракузы и Афины.

За это время мы встретили лишь одну значительную реку — Каракаш. В нескольких местах я видел на ней паромы, а на каменистых отмелях — лошадей и ослов, которых табунщики перегоняли вброд. Железнодорожный мост через Каракаш находится километрах в ста от Хотана, куда мы прибыли в восемь часов утра.

Поезд здесь стоит два часа, и, так как этот город уже немного походит на китайский, я решил хотя бы мельком на него взглянуть.

С одинаковой справедливостью можно сказать, что Хотан — мусульманский город, построенный китайцами, или китайский, построенный мусульманами. И на домах, и на людях заметен отпечаток того же двойственного происхождения. Мечети похожи на пагоды, а пагоды на мечети.

Потому я нисколько не удивился, что супруги Катерна, не захотевшие пропустить случая впервые ступить на китайскую землю, были заметно разочарованы.

— Господин Клодиус, — обратился ко мне комик, — я не вижу здесь декорации для спектакля «Ночи Пекина».

— Но мы еще не в Пекине, мой милый Катерна!

— Вы правы, надо уметь довольствоваться малым.

— Даже совсем малым, как говорят итальянцы.

— Ну, раз они так говорят, значит, они далеко не глупы.

В ту минуту, когда я собираюсь подняться в вагон, ко мне подбегает Попов:

— Господин Бомбарнак!

— Что случилось, Попов?

— Меня вызвали в телеграфную контору и спросили, не едет ли в нашем поезде корреспондент «XX века».

— В телеграфную контору?

— Да, и когда я подтвердил, телеграфист велел вам передать вот эту депешу.

— Давайте!.. Давайте!

Я беру депешу, которая ждала меня в Хотане уже несколько дней. Не ответ ли это на мою телеграмму относительно мандарина Иен Лу, посланную из Мерва?

Вскрываю депешу… читаю… она выпадает у меня из рук.

Вот что в ней сказано:

— Миллионы! В так называемом траурном вагоне не покойник, а миллионы!

У меня вырвалась эта неосторожная фраза, и тайна императорских сокровищ тотчас же стала известна всем — и пассажирам поезда, и железнодорожным служащим. Для отвода глаз правительство, по соглашению с китайским, распустило слух об умершем мандарине, тогда как в действительности в Пекин переправляют сокровища стоимостью в пятнадцать миллионов франков!..

Какой я сделал непростительный промах! Каким я оказался глупцом! Но почему мне было не поверить Попову, и почему Попов должен был заподозрить во лжи персидских чиновников! Да и кому бы пришло в голову усомниться в подлинности этого покойного мандарина Иен Лу?

Мое репортерское самолюбие тем не менее глубоко уязвлено, и полученный выговор очень меня огорчает. Но о своем злоключении я, разумеется, никому ничего не рассказываю, даже майору. Слыханное ли дело? О том, что происходит на Великой Трансазиатской магистрали, «XX век» в Париже осведомлен лучше, чем его собственный корреспондент, который едет по этой дороге! Редакции известно, что к хвосту поезда прицеплен вагон с императорской казной, а Клодиус Бомбарнак пребывает в блаженном неведении! О репортерские разочарования! А теперь все узнали, что казна, состоящая из золота и драгоценных камней и находившаяся в руках персидского шаха, возвращается ее законному владельцу, китайскому богдыхану.

Понятно, почему Фарускиар сел в наш поезд в Душаке. Один из директоров Компании, заранее предупрежденный о ценном грузе, он решил сам сопровождать императорские сокровища до места назначения. Вот почему он так старательно охранял «траурный вагон» вместе с Гангиром и тремя монголами. Вот почему он был так взволнован, когда этот вагон отцепился и так настойчиво требовал вернуться за ним, не теряя ни минуты… Да, теперь все объясняется.

Понятно, почему в Кашгаре взвод китайских солдат пришел на смену монгольским стражникам. Понятно, почему Пан Шао ничего не мог сказать о мандарине Иен Лу: ведь такого мандарина в Поднебесной Империи и не существовало!

• Предыдущая
• 35/52
• Следующая