Клодиус Бомбарнак (часть сб.) - Верн Жюль Габриэль - Страница 31

• Предыдущая
• 31/52
• Следующая

Эта безотрадная местность производит гнетущее впечатление, и оно еще более усиливается по мере того, как поезд, следуя по причудливым изгибам стальной колеи, достигает головокружительных высот. Ни сел, ни деревушек. Ничего, кроме редких хижин, где памирец ведет одинокое существование со своей семьей, своими лошадьми, стадами яков или «кутаров», то есть быков с лошадиными хвостами, мелких овец с очень густой шерстью.

Линька этих животных — естественное следствие климатических условий. Они периодически меняют зимнюю одежду на летний мех. То же самое бывает и с собаками — их шерсть выгорает от жгучего летнего солнца.

Поднимаясь по этим проходам, видишь иногда в туманной дали неясные очертания плоскогорья. Унылый пейзаж оживляют только небольшие группы берез и кусты можжевельника — основные виды древесной растительности Памира; на бугристых равнинах растут в изобилии тамариск и полынь, а по краям впадин, наполненных соленой водой, — осока и карликовое губоцветное растение, которое киргизы называют «терскенн».

Майор перечисляет еще некоторых животных, относящихся к довольно разнообразной фауне верхнего Памира. Приходится даже следить, чтобы на площадку вагона не вскочило ненароком какое-нибудь млекопитающее — медведь или пантера, — которые не имеют права на проезд ни в первом, ни во втором классе.

Легко вообразить, какие раздались крики, когда стопоходящие или представители семейства кошачьих вдруг выскакивали к рельсам с явно недобрыми намерениями. Было выпущено несколько револьверных зарядов — не столько из необходимости, сколько для успокоения пассажиров. Днем на наших глазах ловкий выстрел сразил наповал огромную пантеру в ту самую минуту, когда она собиралась прыгнуть на подножку третьего вагона.

— Прими мой дар, Маргарита, — воскликнул господин Катерна, повторяя реплику Буридана супруге дофина, а вовсе не французской королеве, как неправильно сказано в знаменитой «Нельской башне».[81]

Да и мог ли первый комик лучше выразить свое восхищение метким выстрелом, которым мы обязаны были нашему величественному монголу?

— Какая твердая рука и какой острый глаз! — говорю я майору Нольтицу.

Он окидывает Фарускиара подозрительным взглядом.

Памирская фауна, как я уже сказал, довольно разнообразна. Там водятся еще волки, лисы, бродят стадами «архары» — крупные дикие бараны с изящно изогнутыми рогами. Высоко в небе парят орлы и коршуны, а среди клубов белого пара, которые оставляет позади себя наш локомотив, кружат стаи воронов, голубей и желтых трясогузок.

День проходит без происшествии. В шесть часов вечера мы пересекли границу, сделав в общей сложности за четыре дня — от Узун-Ада — около двух тысяч трехсот километров. Еще двести пятьдесят километров — и будет Кашгар. Хотя мы уже находимся на территории китайского Туркестана, но только в Кашгаре перейдем в ведение китайской администрации.

После обеда, около девяти часов, все разошлись по своим местам с надеждой, скажем лучше — с уверенностью, что эта ночь будет такой же спокойной, как и предыдущая.

Но вышло совсем иначе.

В течение двух или трех часов поезд на быстром ходу спускался со склонов Памирского плоскогорья, а потом пошел с обычной скоростью по горизонтальному пути. Около часа ночи меня разбудили громкие крики. В ту же минуту проснулся и майор Нольтиц, проснулись и другие пассажиры.

Что случилось?

Пассажиров охватила тревога — волнующая и беспричинная тревога, которую вызывает малейшее дорожное происшествие.

— В чем дело? Почему кричат? — со страхом, спрашивал на своем языке каждый путешественник.

Первое, что мне пришло в голову, — мы подверглись нападению. Я подумал о Ки Цзане, монгольском разбойнике, встречи с которым я так легкомысленно пожелал… в интересах моей репортерской хроники.

Еще минута, и поезд резко затормозил. Сейчас он остановится.

Попов с озабоченным видом выходит из багажного вагона.

— Что произошло? — спрашиваю я.

— Неприятная история, — отвечает он.

— Что-нибудь серьезное?

— Нет, оборвалась сцепка, и два последних вагона остались позади.

Как только поезд остановился, несколько пассажиров, в том числе и я, выходят из вагона.

При свете фонаря легко убедиться, что обрыв сцепки произошел не от злого умысла. Но как бы то ни было, два последних вагона — траурный и хвостовой багажник, оторвались от состава. Когда это случилось и в каком месте?.. Этого никто не знает.

Трудно даже представить, какой шум подняли монгольские стражники, приставленные к телу мандарина Иен Лу! Пассажиры, едущие в их вагоне, и они сами не только не заметили, когда оборвалась сцепка, но подняли тревогу спустя только час или два…

Оставалось лишь одно: дать задний ход и дойти до оторвавшихся вагонов.

В сущности, ничего нет проще. Но Фарускиар ведет себя в этих обстоятельствах довольно странно: он настойчиво требует, чтобы приступили к делу не теряя ни минуты, пристает к Попову, обращается к машинисту и кочегарам. И тут я впервые услыхал, что он хорошо говорит по-русски.

В конце концов спорить не о чем. Все понимают, что нужно идти задним ходом для соединения с отцепившимися вагонами.

Лишь немецкий барон пытается протестовать. Снова задержка!.. Опять опоздание!.. Жертвовать драгоценным временем ради какого-то мандарина, да к тому же еще мертвого!..

Но его упреки пропускают мимо ушей.

А сэр Фрэнсис Травельян только презрительно пожимал плечами, и казалось, что с уст его вот-вот сорвутся слова:

«Что за администрация!.. Что за подвижной состав!.. Ну разве могло бы такое случиться на англо-индийских железных дорогах!»

Майор Нольтиц, как и я, поражен странным вмешательством господина Фарускиара. Этот всегда невозмутимый, бесстрастный монгол, с таким холодным взглядом из-под неподвижных век, мечется теперь из стороны в сторону, охваченный какой-то непонятной тревогой, с которой, по-видимому, он не в силах совладать. Его спутник встревожен ничуть не меньше.

Но почему их так интересуют отцепившиеся вагоны? Ведь там у них нет никакого багажа. Может быть, они испытывают пиетет перед покойным мандарином Иен Лу? Не потому ли они так упорно наблюдали в Душаке за траурным вагоном? Что бы там ни было, но майор, кажется, их в чем-то подозревает!

Как только мы вернулись на свои места, поезд двинулся задним ходом. Немецкий барон снова пытается возражать, но Фарускиар кидает на него такой свирепый взгляд, что он немедленно замолкает и уходит ворчать в свой угол.

Прошло больше часа. На востоке уже занималась заря, когда в одном километре от поезда были замечены потерянные вагоны.

Фарускиар и Гангир пожелали присутствовать при сцепке. Наблюдая за этой торжественной процедурой, мы с майором Нольтицем обратили внимание, что они обменялись несколькими словами с тремя монгольскими стражниками. Впрочем, тут нечему удивляться — ведь они соотечественники!

Все расходятся по своим вагонам. Поезд трогается и набирает скорость, чтобы хоть отчасти наверстать потерянное время.

И все-таки в столицу китайского Туркестана мы прибываем с большим опозданием — в половине пятого утра.

• Предыдущая
• 31/52
• Следующая