Клодиус Бомбарнак (часть сб.) - Верн Жюль Габриэль - Страница 16

• Предыдущая
• 16/52
• Следующая

Между прочим, и австриец, и испанцы, путешествовавшие в ящиках, тоже не были героями: это были скромные молодые люди, самые обыкновенные обыватели, и однако же они дали возможность репортерам заполнить немало газетных столбцов. То же будет и с моим славным номером 11. С помощью красноречивого вступления, эффектной завязки, преувеличений, антонимов, метафор, тропов и других риторических фигур я его приукрашу, возвышу, возвеличу, я проявлю его… как проявляют фотографическую пластинку.

К тому же совершить путешествие в ящике из Тифлиса в Пекин совсем не то, что съездить в Париж из Вены или из Барселоны, как это сделали Цейтунг, Эррес и Флора Англора.

Повторяю еще раз, что я не выдам моего румына и никому о нем не скажу. Пусть он не сомневается в моем умении держать язык за зубами и рассчитывает на мои добрые услуги, если его обнаружат. Но этого не должно случиться!

Интересно, что он сейчас делает? Подумать только, сидя на дне ящика, этот славный малый преспокойно ужинает при свете маленькой лампочки! На коленях у него коробка с консервами и сухарь, а из маленького шкафчика выглядывает несколько полных бутылок, кроме того, на стенке висят одеяло и плащ.

В общем, мой номер 11 прекрасно устроился. Он сидит в своем убежище, как улитка в раковине. Его «дом» едет вместе с ним, и он сэкономит на этом по меньшей мере тысячу франков, которые стоил бы проезд из Тифлиса в Пекин даже во втором классе. Я знаю, конечно, что это называется мошенничеством и что мошенничество преследуется законом. Пока же он может выходить из своего ящика, когда ему заблагорассудится, прогуливаться по вагону, а ночью даже выбираться на площадку. Нет, мне его совсем не жалко! Напротив, я охотно бы занял его место, место этого живого груза, адресованного на имя хорошенькой румынки.

Мне приходит в голову мысль — может быть, удачная, а может быть, и нет: слегка постучать в стенку ящика, завести разговор с моим новым попутчиком и узнать, кто он и откуда едет. А куда он направляется — мне и без него известно! Любопытство так и гложет меня… Я должен его удовлетворить!.. Бывают минуты, когда репортер уподобляется дочери Евы!

Бедный малый, а как он к этому отнесется? Не сомневаюсь, что очень хорошо. Нужно ему отрекомендоваться, сказать, что я француз, а ведь всякий румын прекрасно знает, что на француза можно положиться. Я предложу ему свои услуги, предложу скрасить тюремную скуку моим интервью и постараюсь пополнить его припасы какими-нибудь лакомствами. Ему не придется сожалеть о моих посещениях и опасаться моей неосторожности.

Решаюсь и — стучу в стенку.

Свет моментально гаснет.

Узник затаил дыхание.

— Откройте, — шепчу я по-русски, — откройте!..

Я не успеваю закончить фразы, как поезд резко содрогается и замедляет ход.

Между тем мы не доехали до станции Геок-Тепе.

В эту минуту я слышу крики.

Я поспешно покидаю вагон и закрываю за собой дверь.

Надо сказать, что сделал я это как раз вовремя.

Только я успеваю добежать до площадки, как открывается дверь служебного отделения и оттуда вылетает начальник поезда. Не заметив меня, он входит в багажный вагон и направляется к локомотиву.

Почти тотчас же поезд снова набирает нормальную скорость, а минутой позже показывается Попов.

— Что случилось?

— То, что случается довольно часто, господин Бомбарнак. Мы переехали верблюда.

— Бедное животное!

— Да, но из-за него поезд чуть не сошел с рельсов.

— В таком случае отвратительное животное!

Я вернулся в свой вагон раньше, чем поезд прибыл на станцию Геок-Тепе. Проклятый верблюд! Не попадись он так некстати на дороге, я бы уже свел знакомство с номером 11. Он бы отодвинул стенку, мы дружески побеседовали бы с ним и обменялись крепким рукопожатием… Представляю, как он теперь встревожен. Ведь он знает, что его обман открылся, что существует какой-то человек, чьи намерения ему неизвестны и которому ничего не стоит выдать его секрет… А тогда его извлекут из ящика, на следующей же станции отдадут под стражу, и напрасно мадемуазель Зинка Клорк будет ждать его в столице Поднебесной Империи!

Да, следовало бы успокоить его теперь же, этой же ночью… Но как это сделать? Скоро поезд остановится в Геок-Тепе, потом в Ашхабаде и выйдет оттуда уже на рассвете. На сон Попова рассчитывать больше не приходится.

Пока я предавался размышлениям, поезд прибыл в Геок-Тепе. Был час пополуночи. Никто из моих спутников не захотел покинуть своего ложа.

Спускаюсь на платформу и начинаю прохаживаться возле багажного вагона. Пытаться проникнуть в него было бы чересчур рискованно. Конечно, я бы с удовольствием побродил по городу, но в темноте ничего не увидишь. Судя по тому, что мне рассказывал майор Нольтиц, там еще остались следы от военных действий: солдаты генерала Скобелева, штурмовавшие Геок-Тепе 1 января 1881 года, снесли укрепления и разрушили бастионы… Но ничего не поделаешь. Остается только поверить майору на слово.

Поезд уходит в два часа ночи, приняв несколько новых пассажиров.

С площадки вагона угадываются неясные громады гор, окаймляющих горизонт где-то у персидской границы. На переднем плане зеленеют сады оазиса, орошаемого многочисленными каналами — «арыками». Затем поезд пересекает обширную, хорошо возделанную равнину. Дорога делает частые повороты, или, как говорят здесь, «петляет». Убедившись в том, что Попов и не собирается засыпать, я возвращаюсь в свое купе.

В три часа опять остановка. С платформы кричат: «Ашхабад! Ашхабад!» Не в силах усидеть на месте, я выхожу на вокзальную площадь и отправляюсь бродить по городу. Все мои спутники продолжают спать крепким сном.

Ашхабад — самая большая станция на Закаспийской железной дороге, и я весьма кстати вспоминаю, что писал о нем инженер Буланжье, совершивший интересное путешествие до Мерва. Мне же удалось только разглядеть по левую сторону от вокзала темный силуэт туркменского форта, возвышающийся над новым городом, население которого почти удвоилось с 1887 года. Очертания этого форта смутно проступают за густой завесой зелени.

В половине четвертого возвращаюсь на платформу. Как раз в эту минуту, не знаю зачем, Попов проходит в багажный вагон. Представляю, как тревожат молодого румына эти бесконечные хождения мимо его ящика.

Но вот Попов опять на платформе.

— Нет ли чего-нибудь новенького? — спрашиваю его.

— Нет, господин Бомбарнак, ничего нового, если не считать того, что подул свежий утренний ветерок.

— Да, ветерок свежий, — говорю я. — А нет ли, кстати, на вокзале буфета?

— Как же, есть, для удобства пассажиров.

— Надо думать, что и для удобства служащих? Не зайти ли нам туда, господин Попов?

И Попов не заставляет себя упрашивать.

Буфет открыт, но выбор блюд более чем скуден. Из напитков — один только «кумыс» — перебродившее кобылье молоко, имеющее вкус жидких чернил, правда, говорят, очень питательное. Мне трудно заставить себя попробовать эту жидкость, Попов же находит ее превосходной, а это самое главное.

Узбеков и киргизов, вышедших в Ашхабаде, в вагонах второго класса заменили другие пассажиры — афганцы. Это все купцы и, по большей части, контрабандисты, очень опытные в такого рода делах. Весь зеленый чай, потребляемый в Средней Азии, они доставляют из Китая через Индию и, несмотря на то, что это очень замедляет перевозку, ухитряются продавать его дешевле русского чая. Естественно, что багаж этих афганцев был осмотрен с большой тщательностью и даже с пристрастием.

Поезд отошел в четыре часа утра. Наш вагон по-прежнему напоминает спальню. Я завидую крепкому сну моих спутников, но делать мне в вагоне нечего, и я опять выхожу на площадку.

На восточном горизонте занимается заря. Мимо поезда мелькают то развалины древнего города, то окруженная высокими валами крепость, то ряд длинных портиков, которые тянутся более чем на полтора километра. Миновав несколько насыпей, необходимых здесь благодаря неровностям песчаной почвы, поезд мчится по гладкой степи.

• Предыдущая
• 16/52
• Следующая