Флаг Родины - Верн Жюль Габриэль - Страница 12

• Предыдущая
• 12/40
• Следующая

Через несколько часов я получу представление об этом новом способе судоходства и о непонятном, таинственном двигателе.

Не менее удивительно и то, что здесь совершенно не ощущается ни бортовая, ни килевая качка. Залив Памлико обычно не бывает таким спокойным. Достаточно одних приливов и отливов, чтобы вызвать постоянное волнение на его поверхности.

Правда, в эти часы мог наступить штиль, — ведь береговой бриз, помнится, стих с наступлением вечера. Нет! Все равно это кажется мне необъяснимым, так как на любом судне, приводимом в действие двигателем, независимо от скорости движения, всегда ощущается легкое дрожание корпуса, а я этого совершенно не чувствую.

Все эти мысли неотступно преследуют меня. Несмотря на неодолимое желание заснуть, несмотря на гнетущее оцепенение, охватившее меня в этом спертом воздухе, я твердо решил не поддаваться сну. Я буду бодрствовать до утра, хотя бы утро настало для меня не раньше, чем в мою камеру проникнет дневной свет. Мне мало отворенной двери, я буду ждать пока меня освободят из этой дыры и выведут на палубу…

Я сажусь на пол в углу и прислоняюсь к стене, — ведь здесь нет даже скамьи. Но почувствовав, что веки слипаются и меня одолевает дремота, — тут же вскакиваю на ноги. В ярости начинаю бить в стену кулаками, звать на помощь… Напрасно я расшибаю руки о стальные заклепки обшивки: на мои крики никто не приходит.

Нет!.. Это недостойно. Я же дал слово держать себя в руках, и вот с самого начала теряю самообладание и веду себя глупо, как ребенок…

Отсутствие килевой и бортовой качки несомненно доказывает, что корабль еще не вышел в открытое море. Быть может, вместо того чтобы пересечь залив Памлико, он пошел вверх по течению Ньюса?.. Нет!.. Зачем ему забираться в глубь страны? Выкрав. Тома Рока из Хелтфул-Хауса, похитители без сомнения намеревались увезти его из Соединенных Штатов, — вероятно, на один из далеких островов Атлантического океана или в какой-нибудь порт Старого Света. Значит, наш корабль не идет вверх по короткому руслу реки Ньюс. Мы находимся в водах лагуны Памлико во время мертвого штиля.

Пусть так! Но, выйдя в открытое море, корабль не может избежать качки, всегда ощутимой даже при полном безветрии на судах средних размеров. Разве только я нахожусь на борту крейсера или броненосца… а это совершенно невероятно!

Вдруг мне почудилось… В самом деле, я не ошибаюсь… Снаружи слышится шум… шум шагов. Шаги приближаются к железной переборке, к той стене, где находится дверь моей камеры… Вероятно, это кто-нибудь из команды. Отопрут ли мне дверь наконец! Я прислушиваюсь… Люди разговаривают, я слышу голоса, но не могу разобрать им слова. Они говорят на совершенно непонятном языке… Я зову, я кричу… Никакого ответа!

Мне остается только ждать, ждать, ждать! Я твержу это слово, и оно отдается в моей больной голове, словно удары колокола!

Попробуем высчитать, сколько прошло времени.

Судно снялось с якоря не меньше четырех-пяти часов тому назад. По-моему, сейчас уже далеко за полночь. К несчастью, в этой кромешной тьме мои карманные часы не могут мне помочь.

Итак, если мы плывем около пяти часов, корабль должен был уже выйти из залива Памлико, через проток Окракок или Гаттерас — безразлично. Стало быть, он уже ушел на добрую милю в открытое море. И, однако, я не ощущаю никакой качки.

Вот что необъяснимо, вот что невероятно!.. Полно… Неужели я ошибся? Неужели я поддался обману чувств? Разве я не заперт в глубине трюма на некоем неведомом корабле?

Проходит еще час, и вдруг судовые машины прекращают работу. Я совершенно убежден, что теперь судно стоит неподвижно. Неужели оно прибыло на место назначения? В таком случае мы зашли в какой-нибудь порт на побережье, к северу или к югу от залива Памлико. Однако мало вероятно, что, похитив Тома Рока из Хелтфул-Хауса, преступники собираются тут же высадить его на берег. Тогда похищение неизбежно обнаружится, и виновники рискуют попасть в руки американской полиции.

Впрочем, если корабль прибыл на стоянку, я вскоре услышу лязг якорной цепи, пропускаемой через клюз, а когда отданный якорь коснется грунта, последует толчок… Я жду этого толчка, я его почувствую… Это должно случиться скоро… всего через несколько минут.

Я жду… я напрягаю слух.

На судне царит томительная, тревожная тишина. Невольно задаю себе вопрос, есть ли здесь живые существа, кроме меня?

Я чувствую, как мною овладевает странное оцепенение… Воздух отравлен… Мне не хватает дыхания… Грудь давят какая-то тяжесть, и я не в силах сбросить ее.

Пытаюсь бороться… Невозможно… Воздух накалился до того, что я принужден растянуться на полу и скинуть с себя верхнюю одежду. Веки мои тяжелеют, смыкаются, я чувствую полный упадок сил и, наконец, забываюсь глубоким тяжелым сном…

Сколько времени я спал? Не знаю. Ночь теперь или день? Понятия не имею. Прежде всего я замечаю, что мне стало легче дышать. Воздух, наполняющий легкие, уже не отравлен углекислотой.

Значит ли это, что помещение проветрили, пока я спал? Неужели дверь отпирали? Неужели кто-то входил в эту тесную камеру?

Да, и тому есть доказательство.

Моя рука случайно натыкается в темноте на какой-то предмет — сосуд с жидкостью, распространяющей приятный аромат. Я подношу его к пересохшим губам; меня так мучит жажда, что я готов выпить даже соленой морской воды.

Это эль, превосходный эль, — я выпиваю залпом целую пинту — он освежает меня, подкрепляет мои силы.

Однако если тюремщики не дали мне умереть от жажды, не обрекли же они меня, надеюсь, на голодную смерть.

Нет… в углу оставлена корзинка, а в ней круглый хлеб и кусок холодного мяса.

Я принимаюсь за еду, ем с жадностью, и силы мои постепенно восстанавливаются.

Значит, меня не бросили на произвол судьбы, как я боялся. Какие-то люди входили в мою темную конуру и впустили в дверь свежего воздуха, кислорода, без которого я бы задохнулся. Кто-то позаботился о том, чтобы я мог утолять голод и жажду до тех пор, пока меня не освободят.

Как долго продлится мое заточение? Несколько дней? или месяцев?

Впрочем, я не могу ни сосчитать, сколько времени я спал, ни определить, хотя бы приблизительно, который теперь час. Правда, я позаботился завести свои карманные часы, но это часы без боя. Попробую нащупать стрелки… Да, мне кажется, часовая стрелка стала на цифре восемь… вероятно, сейчас восемь часов утра.

В чем я действительно уверен, так это в том, что судно стоит на месте. Внутри не ощущается ни малейшего сотрясения, — по-видимому, двигатель бездействует. Между тем время идет, тянется, проходят бесконечные томительные часы, и я спрашиваю себя, неужели мои тюремщики дожидаются ночи, чтобы снова войти в камеру, проветрить ее, оставить провизию, пока я сплю… Да, они хотят воспользоваться моим сном.

На этот раз я твердо решил бороться с дремотой. Я даже притворюсь спящим… и кто бы ни вошел, я заставлю его ответить на мои вопросы!

Наконец-то я на свежем воздухе и могу дышать полной грудью. Наконец-то меня выпустили из душной каморки и вывели на палубу корабля… Окинув взглядом морскую даль, я нигде не вижу земли. Ничего, кроме круговой линии горизонта, ничего, кроме моря и неба! Нет! Не видно даже смутных очертаний материка на западе, с той стороны, где тянется на тысячи миль побережье Северной Америки.

Заходящее солнце озаряет косыми лучами водную гладь океана… Сейчас, должно быть, около шести часов вечера… Я смотрю на циферблат… Да, шесть часов тринадцать минут.

Вот что произошло за эту ночь, ночь на 17 июня.

Как уже было сказано, я ждал, чтобы отперли дверь моей камеры, твердо решив не поддаваться сну. Я не сомневался, что день уже наступил, но время тянулось, и никто не приходил. От провизии, которую мне принесли, не осталось ни крошки. Я начал страдать от голода, но не от жажды, так как сохранил немного эля.

Вскоре я почувствовал легкое покачивание корпуса судна. Очевидно, шхуна снова вышла в море, проведя ночь на стоянке, должно быть в какой-нибудь пустынной бухте у берега, так как раньше я не ощущал характерных толчков, обычных при бросании якоря.

• Предыдущая
• 12/40
• Следующая