Драма в Лифляндии - Верн Жюль Габриэль - Страница 5

• Предыдущая
• 5/41
• Следующая

Однако как же это сделать, не привлекая внимания мельника? При установившемся сильном ветре мельница пришла в движение. Мельник пробудет здесь всю ночь. Нечего и думать о том, чтобы спуститься в нижний этаж и проскользнуть незамеченным в одну из дверей… А нельзя ли вылезть в слуховое окно, добраться до рычага, поворачивающего крышу, и спуститься на землю?..

Такому ловкому и сильному человеку, как он, стоило сделать такую попытку, хотя вал, несущий крылья, уже пришел в движение и можно было попасть между зубчатых колес. Ему угрожала опасность быть раздавленным, но все же следовало попытаться.

Лишь бы удалось выждать один только час — и уже будет темно. А что, если мельник вздумает подняться на чердак, если ему там что-нибудь понадобится. Есть ли надежда остаться незамеченным?.. Такой надежды нет, если это произойдет засветло, да и если даже стемнеет. Ведь мельник тогда придет с фонарем.

Ну что ж. Если мельник поднимется на чердак и заметит спрятавшегося там человека, тот бросится на него, повалит его на пол, заткнет ему рот. Если мельник будет сопротивляться, если вступит в борьбу, если будет опасность, что крики его могут услышать на хуторах, — тем хуже для него… Нож беглеца заткнет ему глотку. Не для того этот человек проделал такой долгий путь, превозмог столько опасностей, чтобы-отступить, чтобы не решиться завоевать себе свободу любой ценой?

И все же он не терял надежды, что ему не придется, расчищая себе путь, прибегнуть к такой крайности, как убийство. Да и зачем мельнику подниматься на чердак?.. Разве не должен он присматривать за быстро вращающимися жерновами, приведенными в действие большими крыльями ветряка?

Прошел час; слышалось мерное постукивание вала, скрежет зубчатых колес, завывание ветра, скрип размалываемого зерна. Сумерки, обычно долгие под этими высокими широтами, начали утопать во тьме. На чердаке стало совсем темно. Приближались решительные минуты. Путнику предстоял утомительный ночной переход — не менее сорока верст, — и надо было выйти, не мешкая, как только это станет возможно.

Беглец проверил, легко ли скользит в ножнах нож, который он носил на поясе, и заменил в шестизарядном барабане револьвера расстрелянные в схватке с волками патроны.

Оставалась еще одна трудность, к тому же немалая, — пролезть через слуховое окно, не зацепившись за вращающийся вал, конец которого, всаженный в механизм, подходит вплотную к слуховому окну. После этого, держась за выступы крыши, можно будет без особого труда добраться до большого рычага.

Беглец уже пробирался к слуховому окну, как вдруг среди грохота жерновов и зубчатых колес послышался какой-то новый, явственный звук. Это был звук тяжелых шагов, под которыми скрипели ступеньки лестницы. Мельник с фонарем в руке поднимался на чердак.

Он появился в ту самую минуту, когда беглец, напрягши все силы, хотел броситься на него с револьвером в руке.

Но мельник, высунувшись по пояс над полом чердака, быстро сказал:

— Пора уходить, батюшка… не задерживайся… спускайся… дверь открыта.

Пораженный беглец не знал, что ответить. Значит, добрый человек знал, что он здесь? Значит, видел, как он спрятался на мельнице?.. Да, пока он опал, мельник поднялся на чердак, увидел его, но не стал будить. Разве не был беглец таким же русским, как и он сам… Славянин узнает славянина по чертам лица. Мельник догадался, что лифляндская полиция преследует этого человека… За что… Он не хотел об этом расспрашивать и не хотел выдавать его полицейским.

— Спускайся, — повторил он ласково.

Взволнованный, с бьющимся сердцем беглец спустился в нижний этаж, где одна из дверей была открыта.

— Вот немного еды, — сказал мельник, наполняя сумку беглеца хлебом и мясом. — Я видел, что она пуста, как и фляга. Наполни ее и ступай…

— Но… если полиция узнает…

— Постарайся сбить ее со следа, а обо мне не беспокойся… Я не спрашиваю тебя, кто ты такой… Знаю лишь, что ты славянин. А славянин никогда не выдаст славянина немцам-полицейским.

— Спасибо тебе… спасибо! — воскликнул беглец.

— Ступай, батюшка!.. Да укажет тебе путь господь, и да простит он тебя, коли есть за что прощать.

Ночь была темная; дорога у подножия холма — совершенно пустынная. Помахав мельнику на прощание рукой, беглец скрылся из виду.

По новому выработанному им маршруту, надо было за ночь дойти до местечка Фаллена, спрятаться в его окрестностях и отдыхать весь следующий день. Беглец пройдет эти сорок верст… и ему останется только шестьдесят верст до Пернова. Тогда, в два перехода, если его не задержит никакая нежелательная встреча, он прибудет в Пернов одиннадцатого апреля до полуночи. Там он спрячется, пока не добудет достаточно средств, чтобы оплатить проезд на борту какого-нибудь судна. Как только Балтийское море освободится ото льда, много кораблей выйдет в плаванье.

Беглец шел быстро, то по равнине, то по опушке окутанных мраком сосновых и березовых лесов. Иногда приходилось огибать подножие какого-нибудь холма, обходить узкие овраги, пересекать быстрые, наполовину замерзшие речушки, пробираясь через заросли камыша и карабкаясь на прибрежные гранитные скалы. Земля была здесь менее голой, чем возле Чудского озера, где желтая песчаная почва покрыта лишь скудной растительностью. От времени до времени попадались заснувшие деревни, лежащие среди ровных и однообразных полей, которые плуг подготовит скоро к посеву гречихи, ржи, льна и конопли.

Становилось заметно теплее. Полурастаявший снег превращался в грязь. Оттепель начиналась рано в этом году.

Около пяти часов утра, не доходя до местечка Фаллена, беглец нашел заброшенную лачугу, в которой, никем не замеченный, он мог приютиться. Провизия, подаренная мельником, подкрепила его силы. Сон довершит остальное. Ничто не потревожило его сна, и в шесть часов вечера он пустился в дальнейший путь. Если в эту ночь с девятого на десятое апреля он покроет половину расстояния в шестьдесят верст, остающихся до Пернова, то это будет предпоследний переход.

Так и произошло. На рассвете беглец вынужден был сделать привал, но на этот раз за неимением лучшего пристанища — в чаще соснового леса в полуверсте от дороги. Это было благоразумнее, чем просить приюта и пищи на какой-нибудь ферме или в корчме. Не всегда встречаются столь гостеприимные хозяева, как мельник с озера.

В тот же день после полудня, укрывшись в зарослях, путник заметил на дороге в Пернов полицейский патруль. Отряд остановился, словно собираясь обыскать сосновый лес. Однако, передохнув немного, полицейские удалились.

В шесть часов вечера беглец снова пустился в путь. Небо было безоблачно. Ярко сияла почти полная луна. В три часа утра путник вышел к левому берегу реки Перновы[5] в пяти верстах от Пернова. Продолжая идти вниз по течению, он скоро должен был достигнуть города, где собирался прожить в какой-нибудь скромной корчме до дня отъезда.

Радости его не было границ, когда он заметил, что ледоход на Пернове уже начался и льдины уносятся в залив. Еще несколько дней, и он покончит с бродячей жизнью, тяжелыми переходами, усталостью и опасностями. Так по крайней мере он надеялся…

Внезапно раздался окрик. Таким же окриком встретили его на лифляндской границе на Чудском озере. Этот окрик звучал в его ушах, как немецкое «Wer da?».

Только на этот раз кричал не таможенник.

Показался полицейский патруль из четырех человек под начальством унтер-офицера Эка, наблюдавший за дорогами в окрестностях Пернова.

Беглец остановился было на мгновение, затем бросился вниз по круче к реке.

— Это он!.. — заревел один из полицейских.

К несчастью, при ярком свете луны нельзя было скрыться незамеченным. Эк и его люди преследовали беглеца по пятам. Утомленный большим переходом, он не мог бежать с обычной скоростью. Нелегко будет ему обогнать полицейских, которые не натрудили себе, как он, ноги десятичасовой ходьбой.

«Лучше умереть, чем снова попасться им в руки!» — подумал он.

• Предыдущая
• 5/41
• Следующая