Дорога во Францию - Верн Жюль Габриэль - Страница 19

• Предыдущая
• 19/34
• Следующая

Но вернемся к Готе. Я прошел несколько кварталов, где там и сям попадались церкви с рисовавшимися в тумане колокольнями… Положительно здесь слишком много солдат, точно это не город, а большая казарма.

Предъявив, как это требовалось, наши паспорта, я вернулся домой к 11 часам.

Господин де Лоране и Марта еще не выходили. Бедной девушке было, конечно, не до прогулок.

Да и что могла она видеть здесь интересного? Все в этом городе напоминало невольно о положении Жана! Где он? С ним ли госпожа Келлер? И если нет, то может ли она хоть следовать за полком? Как удалось ее путешествие? Что сделает она в случае, если сбудутся предвиденные ею несчастья? А господин Жан между тем идет как прусский солдат против любимой им страны, которую был бы так счастлив защищать своею кровью!

В гостиницу приходили закусывать немецкие офицеры, которых нам лучше было избегать, а потому господин де Лоране просил нас всех завтракать у него в комнате.

Завтрак этот, конечно, прошел довольно грустно. Встав из-за стола, я отправился взглянуть на лошадей, причем хозяин гостиницы сопровождал меня в конюшню.

Сейчас видно было, что этот молодец хочет заставить меня рассказать более чем было нужно о господине де Лоране, о нашем путешествии и вообще о вещах, совершенно его не касавшихся. Я имел, по-видимому, дело с болтуном, но притом таким, который не скажет ни одного слова без цели, так что я был настороже, и он остался с носом.

В три часа мы с сестрой вышли за покупками. Ирма, говорившая по-немецки, ориентировалась прекрасно, но тем не менее сейчас видно было, что мы французы, вследствие чего прием нам оказывали не особенно радушный.

Ходили мы по городу часа два, так что я успел познакомиться с главными кварталами Готы.

Я жаждал услышать что-нибудь о Франции, о ее внутренних и внешних делах, ввиду чего предложил Ирме прислушиваться к разговорам на улице и в лавках. Мы даже довольно неосторожно подходили к оживленно разговаривавшим кучкам людей, что, конечно, было не совсем благоразумно.

Откровенно говоря, все, что мы слышали, не могло быть приятно для французов, но, во всяком случае, лучше иметь хоть дурные вести, чем никаких.

По стенам расклеено было множество афиш. Большая часть их сообщала о передвижениях войск или о доставке провианта в армию. Сестра иногда останавливалась, читая первые строчки.

Одна из таких афиш в особенности привлекла мое внимание. Она была напечатана большими черными буквами на желтой бумаге. Я еще до сих пор вижу ее, прикрепленную к навесу около башмачной лавки.

– Посмотри, Ирма, – сказал я, – тут, кажется, какие-то цифры?

Сестра подошла к афише, начала читать, и вдруг вскрикнула. Хорошо, что мы были одни, и крика ее никто не слыхал.

Вот, что гласила афиша:

«1000 флоринов награды тому, кто разыщет солдата Жана Келлера из Бельцингена, приговоренного к смертной казни за оскорбление действием офицера Лейбского полка, временно стоящего в Магдебурге».

Как мы с сестрой вернулись в гостиницу, что говорили, я и припомнить не могу! Весьма возможно, что мы даже не произнесли ни единого слова? Ведь наше волнение легко могли заметить, обеспокоиться и препроводить нас к местным властям, которые стали бы расспрашивать нас и могли даже арестовать, узнав о нашем отношении к семье Келлер!..

Но, благодарение Богу, мы добрались до своих комнат, никого не встретив. Нам хотелось переговорить обо всем наедине, чтобы условиться, как поступить относительно господина де Лоране и Марты.

Мы молча стояли друг перед другом, боясь заговорить.

– Несчастный! Несчастный! Что он сделал? – наконец воскликнула сестра.

– Что сделал? – отвечал я. – Он сделал то, что сделал бы и я на его месте! Господин Жан, наверно, терпел издевательства и оскорбления от этого Франца, и когда уже не стало сил терпеть – ударил его. Рано или поздно это должно было случиться!.. Да, я поступил бы точно так же!

– Мой бедный Жан, мой бедный Жан! – шептала сестра со слезами на глазах.

– Ну, Ирма, не плачь, – сказал я. – Нужно бодриться.

– Приговорен к смерти!

– Да, но он бежал! Теперь он ускользнет от них, и, где бы он ни был, всюду ему будет лучше, чем было в полку этих негодяев фон Гравертов!

– А тысяча флоринов, обещанных за его выдачу, Наталис!

– Их еще никто не получил, Ирма, и, вероятно, никогда не получит.

– Но как же он может скрыться, мой бедный Жан! Ведь афиши расклеены по всем городам, по всем деревням! А разве мало негодяев польстятся на тысячу флоринов? Да и хорошие-то люди побоятся приютить его хотя бы на час.

– Не отчаивайся, Ирма, – увещевал я ее. – Еще не все потеряно! Пока ружья не нацелены…

– Наталис! Наталис!

– Да и когда нацелены, может случиться осечка! Это бывало! Не огорчайся так! Господин Жан бежал и скрывается вдали от больших дорог. Он жив и не из таких, которые попадаются!.. Уйдет!

Я так говорил не только с целью успокоить сестру, но и потому, что сам верил своим словам. Очевидно, самое трудное для Жана было бежать из полка; это ему удалось, и поймать его, должно быть, было нелегко, если за это обещали 1000 флоринов!

Сестра моя ничего и слушать не хотела, – но я не отчаивался.

– А госпожа Келлер! – повторяла Ирма.

Да, что-то с нею?! Встретилась ли она с сыном? Знает ли о случившемся? С ним ли она?

– Бедная женщина! Несчастная мать!.. – восклицала Ирма. – Если она застала полк в Магдебурге, то ей все известно. Она знает, что сын ее осужден на смерть! Боже мой! Боже мой! Какие страдания ты ей посылаешь!

– Ирма, – возражал я, – успокойся, прошу тебя. Тебя могут услышать! Ты ведь знаешь, что госпожа Келлер женщина энергичная. Может быть, сыну удалось разыскать ее!..

Это может показаться невероятным, но, повторяю, я говорил искренно. Поддаваться отчаянию не в моем характере.

– А Марта? – спросила сестра.

– По-моему, она не должна ничего знать, – отвечал я. – Так будет лучше, Ирма, а то она рискует потерять бодрость духа, необходимую для такого продолжительного путешествия. Ведь узнав, что господин Жан приговорен к смерти, что голова его оценена, что он бежал… она умрет! Она откажется ехать с нами дальше!

– Да, Наталис, ты прав. Господину де Лоране лучше тоже не говорить?

– Да, Ирма. Сказать ему, – ведь это ничему не поможет. Вот если бы мы могли приняться за розыски госпожи Келлер и ее сына, тогда, конечно, надо было бы все сообщить господину де Лоране. Но нам время дорого. Оставаться в Германии дольше определенного срока мы не можем, иначе нас могут арестовать, что едва ли принесет какую-либо пользу господину Жану… Ну, Ирма, надо быть благоразумной. В особенности чтобы Марта не заметила, что ты плакала.

– Но если она выйдет, Наталис, и прочтет афишу?

– Ирма, – отвечал я, – не думаю, чтобы они вышли из гостиницы вечером, если даже днем не выходили. К тому же в темноте трудно будет читать афиши; следовательно, можно рассчитывать, что они не узнают. Итак, сестра, возьми себя в руки, будь бодрее!

– Буду, Наталис. Я вижу, что ты прав. Да! Я сдержусь! Никто ничего не увидит, но в сердце…

– В сердце, Ирма, плачь, потому, что все это очень грустно. Плачь, но молчи. Вот мой пароль!

После ужина, за которым я старался говорить о том, о сем, чтобы отвлечь внимание от сестры, господин де Лоране и Марта остались у себя. Я предвидел это и был очень рад. Побывав в конюшне, я вернулся к ним и предложил лечь пораньше спать. Мне хотелось выехать ровно в 5 часов утра, потому что нам предстоял хотя и не особенно длинный, но очень утомительный переезд по гористой местности.

Все улеглись. Я спал довольно плохо: все пережитое в течение дня не давало мне покоя. Уверенность, бывшая у меня во время разговора с сестрой, казалось, теперь покидала меня… Дело складывалось скверно… Жана Келлера преследуют, найдут, выдадут! Всегда ведь, когда рассуждаешь в полусне, в голову лезут самые мрачные мысли.

• Предыдущая
• 19/34
• Следующая