Дети капитана Гранта - Верн Жюль Габриэль - Страница 35

• Предыдущая
• 35/138
• Следующая

– Роберт! Несчастный! – крикнул Гленарван.

Но этого крика не расслышал даже индеец: раздался ужасающий вой. Волки, бросившись за лошадью, с невероятной быстротой помчались на запад.

Талькав и Гленарван выбежали из рамады. На равнине уже снова водворилась тишина; лишь вдали среди ночного мрака ускользала смутная волнообразная линия.

Подавленный, ломая в отчаянии руки, Гленарван упал на землю. Он поднял глаза на Талькава. Тот улыбался со свойственным ему спокойствием.

– Таука – хорошая лошадь! Храбрый мальчик! Спасется… – повторял патагонец, подкрепляя слова кивками головы.

– А если он упадет? – сказал Гленарван.

– Не упадет!

Несмотря на эту уверенность Талькава, несчастный Гленарван провел ночь в страшной тревоге. Он даже не думал о том, что с исчезновением стаи волков для него исчезла и опасность. Он хотел скакать на поиски Роберта. Индеец не пустил его и дал ему понять, что с их лошадьми догнать Роберта немыслимо, что Таука, конечно, опередила своих врагов и найти ее в темноте невозможно. Словом, по его убеждению, надо было ждать рассвета и только тогда начинать поиски Роберта.

В четыре часа утра стала заниматься заря. Сгустившийся у горизонта туман вскоре окрасился бледным золотом.

Прозрачная роса пала на равнину, и утренний ветерок закачал высокие травы. Пришло время отправляться.

– Поедем! – сказал индеец.

Гленарван молча вскочил на лошадь Роберта. Вскоре оба всадника неслись галопом прямо на запад, навстречу второму отряду.

Целый час они бешено мчались, ища глазами Роберта и все боясь увидеть его окровавленный труп. Гленарван немилосердно всаживал шпоры в бока своей лошади. Вдруг послышались ружейные выстрелы, раздававшиеся через определенные промежутки времени, как будто кто-то подавал сигналы.

– Это они! – воскликнул Гленарван.

Оба всадника еще быстрее погнали своих лошадей. Несколько минут спустя они соединились с отрядом Паганеля. У Гленарвана вырвался крик: Роберт был здесь, живой и невредимый, верхом на великолепной Тауке! Лошадь радостно заржала, завидев своего хозяина.

– Ах, мальчик мой, мальчик! – с невыразимой нежностью воскликнул Гленарван.

И они с Робертом, соскочив с лошадей, бросились на шею друг другу.

Затем наступила очередь индейца прижать к груди мужественного сына капитана Гранта.

– Он жив! Он жив! – восклицал Гленарван.

– Да, – ответил Роберт, – благодаря Тауке!

Но еще до того, как индеец услышал эти полные признательности слова, он стал благодарить своего коня: говорил с ним, целовал его, словно в жилах этого благородного животного текла человеческая кровь.

Затем Талькав повернулся к Паганелю.

– Храбрец! – сказал он, указывая на Роберта. И, пользуясь индейской метафорой для выражения отваги, добавил: – Шпоры его не дрогнули.

– Скажи, дитя мое, почему ты не дал ни мне, ни Талькаву сделать эту последнюю попытку спасти тебя? – спросил Гленарван, обнимая Роберта.

– Милорд, – ответил мальчик, и в голосе его звучала горячая благодарность, – разве я не должен был пожертвовать собой? Талькав уже спас мне жизнь, а вы спасете жизнь моего отца!

Как ни радостна была встреча, но после первых же излияний Паганель, Остин, Вильсон, Мюльреди – все, кто оставались позади, за исключением, быть может, одного майора Мак-Наббса, почувствовали, что умирают от жажды. К счастью, Гуамини протекала невдалеке, и путешественники немедленно двинулись дальше. В семь часов утра маленький отряд достиг загона. Нагроможденные у входа волчьи трупы красноречиво говорили о том, как яростно нападал враг и с какой энергией оборонялись осажденные.

Путешественники с лихвой утолили жажду, а потом им предложили в ограде загона роскошный завтрак. Филе нанду было признано великолепным, а броненосец, зажаренный в собственном панцире, – восхитительным блюдом.

– Есть такие вкусные вещи в умеренном количестве было бы неблагодарностью по отношению к провидению, – заявил Паганель. – Долой умеренность!

И географ действительно объелся, отбросив всякую умеренность, но его здоровье не потерпело от этого никакого ущерба благодаря воде Гуамини: по мнению ученого, она способствовала пищеварению.

В десять часов утра Гленарван, не желая повторять ошибку Ганнибала, чрезмерно задержавшегося в Капуе[63], подал сигнал к отправлению. Бурдюки были наполнены водой, и отряд пустился в путь. Освеженные и сытые лошади охотно мчались вперед легким галопом. Земля становилась более влажной, а потому и более плодородной, но оставалась такой же пустынной.

2 и 3 ноября прошли без всяких приключений, и вечером второго дня путешественники, уже привыкшие к длинным переходам, сделали привал на границе между пампасами и провинцией Буэнос-Айрес. Отряд покинул бухту Талькауано 14 октября. Значит, он совершил в двадцать два дня переход в четыреста пятьдесят миль; иными словами, преодолел уже две трети пути.

На следующее утро путешественники перешли условную границу, отделявшую аргентинские равнины от пампасов. Здесь Талькав надеялся встретить тех кациков, в руках которых, как он думал, находятся Гарри Грант и два его товарища по плену.

Из четырнадцати провинций, составляющих аргентинскую республику, провинция Буэнос-Айрес самая обширная и самая населенная. На юге, между 64° и 65°, она граничит с индейской территорией. Почва этой провинции удивительно плодородна, а климат необыкновенно здоровый. Это простирающаяся до подножия гор Сьерра-дель-Тандиль и Сьерра-Тапальке почти идеально гладкая равнина, покрытая злаками и бобовыми растениями.

Покинув берега Гуамини, путешественники, к своему немалому удовольствию, заметили, что температура становится все умереннее: в среднем было не более семнадцати градусов по Цельсию. Причиной этого понижения температуры были постоянные холодные ветры из Патагонии. И животные и люди, столько претерпевшие от засухи и зноя, теперь не имели ни малейшего повода жаловаться. Путешественники ехали бодро и уверенно. Но, вопреки ожиданиям Талькава, край казался совершенно необитаемым или, вернее сказать, обезлюдевшим.

Путь к востоку вдоль тридцать седьмой параллели, по которому двигался отряд, часто проходил мимо небольших озер то с пресной, то с солоноватой водой или пересекал эти озера. У воды порхали под сенью кустов проворные корольки и пели веселые жаворонки; тут же мелькали танагры – соперники колибри по разноцветному блестящему оперению. Все эти красивые птицы весело хлопали крыльями, не обращая внимания на скворцов с их красными погонами и красной грудью, расхаживавших по краю берега, точно солдаты на военном параде. На колючих кустах раскачивались, как креольский гамак, подвижные гнезда птиц, носящих название «аннубис»; по берегам озер, распуская по ветру огнецветные крылья, бродили целыми стаями великолепные фламинго. Здесь же виднелись их гнезда, тысячами расположенные близко друг от друга, имевшие форму усеченного конуса примерно в фут вышиной и образовывавшие целые колонии.

Приближение всадников не очень встревожило фламинго, и это не понравилось ученому Паганелю.

– Мне давно хотелось увидеть, как летают фламинго, – сказал он майору.

– Вот и прекрасно! – отозвался майор.

– И конечно, раз представляется случай, я им воспользуюсь.

– Разумеется, Паганель!

– Тогда и вы со мной, майор, и ты, Роберт, тоже. Мне нужны свидетели.

И Паганель, пропустив остальных, направился в сопровождении майора и Роберта к стае фламинго. Приблизившись к ним на расстояние выстрела, географ выпалил из ружья холостым зарядом – он был не способен пролить напрасно даже и птичью кровь, – и вот фламинго, словно по сигналу, разом поднялись и улетели. Паганель внимательно следил за ними через очки.

– Ну что, вы видели, как они летают? – спросил он майора, когда стая исчезла из виду.

– Конечно, видел, – ответил Мак-Наббс. – Только слепой не увидел бы этого.

• Предыдущая
• 35/138
• Следующая