Красный Бубен - Белобров Владимир Сергеевич - Страница 65

• Предыдущая
• 65/147
• Следующая

Абатуров спрятал шкатулку в тайнике за иконой. Если уж Пророк и не поможет ему открыть шкатулку, то, во всяком случае, ее из эдакого места навряд ли стибрят односельчане. Через неделю Семен зашел в церковь проверить – как там шкатулка. Шкатулка по-прежнему не открывалась. Еще какое-то время Семен лазил в тайник проверять, а потом ему это надоело. Так она и лежала все эти годы на своем месте…

Абатуров взял шкатулку в руки и повертел. Зачем же она нужна дьяволу?.. Зачем?.. Столько людей дьявол из-за нее положил… Значит, худо без нее дьяволу, значит крышка ему без нее!.. Значит, никак нельзя допустить, чтобы попала шкатулка в его волосатые лапы… Ни за что не допущу я, чтобы дьявол силу набирал! Не помощник я сатане жопоногому!

Разволновавшись, Семен махнул рукой и выронил шкатулку. Шкатулка ударилась о каменный пол. Синяя искра взлетела вверх и погасла.

Ира и Юра одновременно подняли головы.

– Кто здесь?! – спросил Мешалкин.

А Коновалов тревожно перевернулся на другой бок и сказал во сне:

– Я не жид!

Юра вертел в руках шкатулку.

– Интересно как сделана… Видно, что как-то открывается, но непонятно как… Какие-то тут углы и вмятины…

– Вот и я говорю, – подтвердил Абатуров, – пятьдесят лет уже пытаюсь – и хрен!.. Прости, Господи! – дед перекрестил свой рот.

– Сколько же вам лет, дедушка? – спросила Ирина.

– А восемьдесят будет в 2000 году…

– А на вид вам больше шестидесяти пяти не дашь!

– Потому что в Бога верую и в русскую баню хожу, – ответил Семен поучительно. – Вот и выгляжу на пятнадцать лет моложе! И женилка у меня до сих пор работает!

Ирина пожала плечами.

– Я в кино видел, – сказал Мешалкин задумчиво, – такую же примерно шкатулку. Называлась «Шкатулка Лавкрафта». А фильм назывался «Восставшие из ада». Эта шкатулка открывалась очень хитроумно. Нужно было определенным образом повернуть плоскости, типа Кубика Рубика, и тогда она раскрывалась, как цветок. А в результате, раздвигался вход в натуральный ад. И можно было запросто туда попасть…

– А зачем же ее тогда вообще крутить, – спросила Ира, – если такой результат?

– Не знаю… Постойте… – Юра наморщил лоб, потер его ладонью, посидел немного, потом взял шкатулку, потряс ее над ухом и стал крутить туда-сюда.

Семен и Ирина, затаив дыхание, следили за его руками.

Юра несколько раз повернул грани шкатулки в одну сторону, потом в другую, потом опять назад. И вдруг шкатулка засветилась в его руках белым электрическим светом. Семен, Ирина и Юра зажмурились. А икона Ильи Пророка как будто насупила брови. И тут крышка шкатулки раскрылась, свечение попритухло. И люди увидели на дне шкатулки бледно мерцающий сморщенный желтый палец…

Юра сказал:

– Где-то я этот палец уже видел… Или не видел, а слышал… он задумался.

– И чего? – Абатуров насторожился.

– Погодите, дедушка… – махнул рукой Юра и потер лоб. – Погодите…

Ира поняла, что Мешалкин вот-вот что-то вспомнит, и сделала Абатурову знак, чтобы тот помолчал.

Коновалов забормотал что-то во сне, перевернулся на другой бок и громко пукнул.

Семен хотел сделать ему замечание, что в церкви пердеть грешно, но промолчал и только перекрестил Мишку правой рукой и подумал: Как верт – так пердь.

— Есть такая детская страшилка… – Юра медленно поднял голову. – про черного человека… Я еще в пионерском лагере ее слышал… – И он начал рассказывать: – К одной семье приехал жить черный человек…

– Негр? – перебил Абатуров.

– Нет… русский… По фамилии Никитин…

– А я думал – негр… Я негров не люблю… Они какие-то… – Абатуров на секунду задумался, – противные…

– А вы много их видели? – спросила Ира, которую возмущал русский расизм.

– Раза два видел… Один раз, в конце войны, когда с американцами бухали, а второй раз в Москве. Но мнение у меня есть.

– Интересно, – Ирина презрительно фыркнула. У нее в Америке было два роскошных черных любовника, которым белые в подметки не годились. Ирина подумала, что если бы Семен был женщиной, он бы так про негров не говорил. Но не рассказывать же об этом выжившему из ума восьмидесятилетнему старику!.. – Так что же черный человек? – спросила она Юру.

– … По фамилии Никитин, – повторил Мешалкин. – Но это ерунда… Просто детские сказки… В детстве же про что только не рассказывают… Черный человек привез с собой черный чемодан и предупредил всех, чтобы никто в чемодан не лазил… Но его не послушались… Сначала в чемодан слазил сын… Нашел там шкатулку, в которой лежал желтый палец, – Мешалкин показал на палец в шкатулке. – Никитин убил сына. Потом в чемодан залезла дочка, и Никитин ее тоже убил. Потом убил мать… А потом отец поджег дом вместе с Никитиным, и Никитин сгорел.

– А зачем ему нужен был этот палец? – спросил Абатуров.

– Не знаю, – пожал плечами Юра. – Об этом ничего не говорится. Но зачем-то Никитину было важно, чтобы никто не знал про палец.

– Сказка – ложь, да в ней намек, – Абатуров поднял палец и пошевелил им, – добрым молодцам урок!.. Пушкин сказал двести лет назад!

– Не мог Пушкин двести лет назад ничего сказать, – покачал головой Мешалкин. – Двести лет назад он только родился.

– Ишь ты! – ответил Абатуров.

– Я в этом году к юбилею поэта делал выставку малых форм, посвященную Пушкину… Пушкин и Золотой Петушок, Пушкин и Лермонтов на скамейке, Пушкин женится, Пушкин на Кавказе, Пушкин в Болдине, Пушкин в кружке декабристов, Пушкин чокается с няней Ариной Родионовной, Анни и Керн, Пушкин дает Дантесу пощечину за жену…

– А! – воскликнул Абатуров. – Вот это я знаю! Пушкин приезжает из командировки, а в шкафу сидит Дантес!

– Не хорошо так, дедушка, – нахмурился Мешалкин. – Старый человек, а такое про Пушкина говорите.

– А что я сказал? Разве неправда?

– Правда бывает разная, – ответил Юра.

– Ку-ка-ре-ку! – заголосил на улице первый петух.

Люди посмотрели друг на друга.

– Скоро рассвет, – сказал Абатуров.

Краешек солнца показался на востоке, как раз там, где за посадками тянулась железная дорога. Точно так солнце вставало миллионы раз до этого и освещало деревню дымчатым светом. Но в это утро свет солнца коснулся другой деревни. Неестественно тихо было кругом, не мычали коровы, не ругался матерно пастух, щелкая в воздухе кнутом. Стояла такая тишина, будто бы вся деревня, от мала до велика, решила спать до обеда.

У церкви дымились остатки самолета. А недалеко от дороги стоял в кустах пустой микроавтобус рок-группы «Собаки Лондона». На переднем сиденье спокойно валялся пакет с травкой.

Рядом с домом, в котором раньше проживала семья Мешалкиных, лежала перевернутая Юрина машина. Все четыре колеса были прокушены. Малые скульптурные формы из бардачка были разбросаны вокруг, поломаны и затоптаны в землю. Например, у выструганной из елового бревна лисы с виноградом кто-то отломал хвост и откусил голову – на деревянной шее отпечатались следы зубов.

Гигантская рыба, которую ночью поймал Юра, совершенно протухла, побелела, и вид у нее стал такой мерзкий, что никто бы не рискнул с нею теперь фотографироваться. Над рыбой кружил рой блестящих мух.

Деревня стала другая. Другие дома отбрасывали на другую землю другие тени. Другой воздух наполнился другими запахами.

И солнечный свет, падавший с неба, превращался в другой свет, какой-то совсем уже не солнечный, а так… Говно какое-то…

Заголосил где-то на окраине одинокий петух. Ему ответил другой, погромче. Третий петух крикнул совсем рядом. Петухи тоже кричали в это утро как-то не так. Как-то неуверенно они кричали, будто боялись, что за громкие крики им свернут шею.

• Предыдущая
• 65/147
• Следующая