Последний секрет - Вербер Бернард - Страница 70

На ноте «си»…

Этот мир видится кому-то во сне, а мы думаем, что он существует на самом деле. Время – часть этого сна, оно всего лишь иллюзия, но, если мы осмеливаемся думать, что время не непрерывно, значит, мы больше не ощущаем, что у всего есть начало, середина и конец. Я одновременно и зародыш, и молодая женщина, и старушка. Шире: я – один из сперматозоидов в мошонке моего отца и уже труп, похороненный на кладбище, с надписью на могиле: «Лукреция Немро». Еще шире: я – желание в разуме моей матери и воспоминание в умах тех, кто меня любил.

Она чувствует себя просветленной.

Я намного больше, чем «я».

Они продолжают лететь. Ни малейшего страха. На некоем уровне их сердца перестают биться.

Что происходит? – думает он.

Что происходит? – думает она.

Это длится несколько секунд, которые кажутся им годами.

Затем все идет назад. Сердце вновь начинает работать, отключается от мозга.

По мере того как они приземляются, они все забывают. Былое счастье исчезает, знание растворяется, потому что их время получить доступ к этому знанию еще не настало.

Все стихает.

Они достигли предела.

И как будто опьянели.

Они не смогут описать и даже вспомнить – до следующего раза – это ощущение, поскольку нет таких слов, чтобы описать его во всей полноте.

Они смотрят друг на друга и принимаются хохотать.

Напряжение ослабляется.

Приступы смеха накатывают, будто волны, и снова отступают.

Они смеются, так как понимают, что это – только насмешка.

Они смеются, потому что нельзя копить в себе трагическое. Они смеются, поскольку в этот момент они больше не боятся смерти. Они смеются, потому что в это мгновение они за пределами игр человечества, которые их окружают.

Они смеются от смеха.

Потом они приземляются. Слышатся всхлипы, похожие на всхлипы старых самолетных двигателей, которые понемногу задыхаются.

– Что нас толкнуло на это? – шепчет Лукреция.

– Меня – четырнадцатая потребность: любить Лукрецию Немро.

– Вы сказали «любить»?

– Нет, вряд ли.

Она снова посмеивается и встряхивает рыжей шевелюрой в мелких завитушках, мокрой от пота. Большие миндалевидные глаза меняют цвет от изумрудного до красновато-коричневого, с золотистым отливом. Все ее тело теплое и влажное. Лицо совершенно расслаблено, словно под кожей не напряжена ни одна мышца.

Лукреция понимает оговорку своего друга.

– Впервые это произвело на меня такой эффект.

– На меня тоже. Как будто я открывал новое ощущение, совершенно неизвестный мир.

– Обычно это тянет в лучшем случае, скажем… на шестнадцать из двадцати.

– А сейчас?

– Я бы сказала: восемь тысяч из двадцати.

– Четырнадцатая потребность, говорите?

– Думаю, нам удалось стимулировать и превзойти Последний секрет, не прибегая к трепанации и вживлению передатчика в мозолистое тело. Мы достигли этого так, – говорит он, снова целуя теплую кожу молодой женщины.

Лукреция улыбается и просит лакрицы, чтобы расслабиться. Он роется в кармане смокинга и протягивает ей пакетик.

– Не знаю, сумеем ли мы повторить этот трюк, но признаю: это поразительно! – говорит она, заглатывая несколько пластинок.

Они долго молчат, стараясь удержать в себе палитру того, что они испытали. Наконец Лукреция произносит:

– Как вы думаете, есть еще что-нибудь выше, пятнадцатая мотивация?

Он отвечает не сразу:

– Да.

– Какая?

– Только что я испытал странное чувство, волну чистого сладострастия, которая захлестнула меня. И тут же, словно рикошетом от этой волны, меня охватило другое ощущение. Ощущение полноты, от которого закружилась голова, как будто я мог объединить своей мыслью бесконечность мира. Будто, достигнув иной точки наблюдения, я понял, что у меня было ложное представление о значимости вещей.

Как у меня со временем. Он ощутил в пространстве то, что я почувствовала во времени, – думает Лукреция.

Исидор Катценберг пытается уточнить то, что испытал:

– Словно все было просторнее, чем кажется. Мой рост больше двух метров. Земля – не только планета. Все сияет и устремляется в бесконечность. В общем, все всепространственно.

Всевременно, – думает она, берет свою последнюю сигарету, зажигает ее, глубоко затягивается и выпускает завитки, превращающиеся в круги, затем в восьмерки, затем кольца Мёбиуса.

– Итак, ваш ответ на вопрос: что побуждает нас к действию?

Он вновь обретает свой нормальный голос:

– Можно было бы назвать новую мотивацию: расширение сознания. Она, вероятно, мощнее всех остальных мотиваций. Именно благодаря ей мы добились успеха. Это понятие вне слов, его трудно объяснить.

Она внимательно смотрит на него.

– И все же попытайтесь.

– Возможно, осознание, подобно тому, как капля воды переполняет океан…

Благодарности

Профессору Жерару Амзалагу, Франсуазе Шаффанель-Ферран, Ришару Дюкуссе, Патрису Ланой, Жерому Маршану, Натали Монжэн, Моник Паран, Максу Прие, Франку Самсону, Рейн Сильбер, Жану-Мишелю Трюонгу, Патрисии ван Эерсель, моему отцу Франсуа Верберу, научившему меня играть в шахматы, и моему ангелу-хранителю (если он существует).

Музыка, которую я слушал во время написания этого произведения: «Музыка к книге путешествий» Лоика Этьенна, «Инкантации» Майка Олдфилда, «White Winds» Андреаса Волленвейдера, «Shine on You Crazy Diamond» Пинк Флойд, «Ночь на Лысой горе» Модеста Мусоргского, «Real to reel» Марилион, «Moment of Love» Art of Noise, музыка к фильмам «Храброе сердце», «Водный мир», «Чайка Джонатан Ливингстон».

События, которые произошли во время написания романа и повлияли на него: плавание с дикими дельфинами на Акорских островах, съемки в Париже и Эрменонвиле фильма «Перламутровая королева» (первый опыт коллективного творчества), длинный поход в Долине Чудес в Провансе, наблюдение солнечного затмения в астрономической обсерватории в Ницце, наступление нового тысячелетия.

Об авторе

Бернард Вербер – самый читаемый писатель во Франции, его книги разошлись на родине писателя более чем 5-миллионным тиражом, в два раза больше экземпляров было продано за границей. Романы Вербера переведены на 30 языков мира.

В его книгах много пророческого, может быть, поэтому Вербер стал единственным писателем, удостоенным премии Жюля Верна.

Бернард Вербер родился в Тулузе в 1961 году. Начал писать в возрасте семи лет. В университете изучал право, специализировался в области криминалистики, это дало ему темы для будущих детективов. В 1982 году поступил в Высшую школу журналистики. Именно в это время открыл для себя Айзека Азимова, Филипа Дика и Херберта – писателей, которые во многом сформировали его мировоззрение, побудив обратиться к жанру, который традиционно считался вотчиной англичан: соединению элементов научной фантастики, приключенческого романа и философского эссе.

В 1983 году получил премию фонда News как лучший молодой репортер за материал о некоем виде муравьев, обитающем на Береге Слоновой Кости. Затем семь лет работал в журнале «Нувель обсерватер» – писал статьи на научные и околонаучные темы: о космосе, медицине, искусственном интеллекте, социологии. Пресытившись журналистикой, поступил на Высшие курсы сценаристов.

Первая книга из трилогии о муравьях «Муравьи», которую Вербер начал сочинять в 16 лет, вышла в свет в 1991 году, сделав писателя знаменитым. Правда, путь к успеху оказался тернист: шесть лет Вербер обивал пороги редакций и везде получал отказы, даже издательство «Албэн Мишель», прежде чем принять рукопись, отвергало ее дважды.

Несмотря на читательский успех, критика проигнорировала дебют. Ситуация несколько изменилась после выхода второй книги «День муравьев», переведенной на 33 языка и получившей Гран-при читательниц журнала «Elle». Появилась даже компьютерная игра о том, как муравьи выстраивают параллельную цивилизацию. Еще через несколько лет появился завершающий цикл трилогии – «Революция муравьев» (1996).