Ускользающие улики - Вентворт Патриция - Страница 2

• Предыдущая
• 2/54
• Следующая

Через боковую дверь по темному коридору Розаменд прошла в холл, слабо, точнее говоря, тускло освещенный единственной лампочкой. Большой камин, похожий на черную пещеру, лестница наверх, растворенная во мраке, дверь с тяжелыми засовами, за такими держат арестантов, а еще такие служат непреодолимым препятствием для верного возлюбленного… Дженни постоянно упоминала ее в своих рассказах хотя и побаивалась ее, как побаивалась и предков, смотревших сквозь полумрак с портретов на холл, где они некогда ходили, говорили, шутили, любили и ненавидели.

Так это все воспринималось Дженни, но не Розаменд.

Как только Розаменд покидала рощу, ей уже было не до игр воображения. В холле темень, потому что электричество — удовольствие дорогое. Мисс Лидия Крю, потратив на его проведение громадную, по ее словам, сумму, теперь велит пользоваться им как можно реже. Сколько денег действительно ушло на него, кроме самой мисс Крю никто не знает. Но дом она желает поддерживать на должном уровне, хотя на огромную, по ее словам, оплату прислуге денег не напасешься. Старинная мебель должна быть отполирована, старинное серебро начищено до блеска, а поскольку кухарка миссис Болдер и две девушки, приходящие на день из деревни, явно не справляются с требованиями хозяйки, доделывать то, что они не успели, обязана Розаменд.

Проходя через холл, Розаменд услышала стук в массивную парадную дверь. Если бы позвонили в звонок, миссис Болдер, возможно, услышала бы и открыла, а возможно, и нет. Как ее ни просили, она была глубоко убеждена, что открывать парадные двери — не ее забота. Для этого раньше существовал дворецкий или, в конце концов, горничная. То, что теперь это приходится делать мисс Розаменд, повергало миссис Болдер в ужас. Она не привыкла к такому. До чего они дожили! Лично она согласилась бы открывать дверь с черного хода, и то лишь в крайнем случае.

Розаменд, отлично знавшая эти причуды, заключила, что в дверь звонили уже не раз, и этот долгий стук — последняя отчаянная попытка. Отодвигая засовы, она гадала, кто бы это мог быть: ведь все, кому знакомы порядки в их доме, подошли бы к западному крылу, где обитала в показной роскоши Лидия Крю и ютились они с Дженни.

Розаменд открыла дверь. На пороге стоял молодой мужчина. За его спиной виднелся смутный силуэт автомобиля. При тусклом свете незнакомец в теплом пальто выглядел крупным и осанистым. Пока он молчал, ей на миг почудилось в нем что-то пугающее. «Как-то странно он стоит и смотрит — будто хочет что-то мне сказать и не находит слов», — пронеслось в голове у Розаменд.

Но через мгновение он спросил низким приятным голосом:

— Это Крю-хаус?

Так спрашивают дорогу. Но дорога, как оказалось, была ни при чем, ибо едва она произнесла «да», "как он спросил о Дженни, — о Дженни!

— Я бы хотел видеть мисс Дженни Максвелл.

— Дженни?

— Я ведь имею честь говорить не с ней, верно?

Он ни на секунду в этом не сомневался — это было очевидно. Ее «О нет» его не удивило.

В этот момент она немного повернулась, и тусклый свет упал на ее лицо, что позволило мужчине убедиться: он не ошибся. Он, собственно, и не рассчитывал, что ему откроет сама Дженни Максвелл. Но именно та незнакомка, что стоит перед ним сейчас, была изображена на фотографии.

Высокая изящная фигура, темные густые волосы, посадка головы — все как на карточке, — это он заметил, когда она еще стояла против света. В полумраке ее лицо напоминало отражение в воде: о настоящих красках, которые обнаружились бы при нормальном освещении, можно было только догадываться. Глаза в тени. Карие, серые, а может, темно-синие. Но брови над ними точь-в-точь, как на фотографии: хорошо очерченные, приподнятые в необычном изгибе, придающие лицу решительный вид. И у других женщин бывают такие полные, благородного рисунка губы, такая линия скул и подбородка, но эти приподнятые брови могли принадлежать лишь ей. У той Дженни Максвелл, которая ему написала, таких бровей явно быть не могло. Он сказал:

— Боюсь, уже довольно поздно, но я проезжал мимо и надеялся, что смогу увидеть ее. Я бы приехал раньше, но сначала у меня спустила шина, а потом я заблудился в ваших извилистых улочках.

Она отступила назад.

— Дженни?

— Мисс Дженни Максвелл. Она ведь здесь живет?

— Да…

В ее голосе звучала настороженность. Совершенно незнакомый мужчина явился чуть ли не на ночь глядя и хочет видеть Дженни — невероятно, тем не менее это факт. Ему понравилось, как просто и прямо она ответила:

— Я — ее сестра, Розаменд Максвелл. Не соблаговолите ли вы объяснить мне, зачем вам нужно видеть Дженни?

Он ответил:

— Она мне писала.

— Дженни вам писала?

Он кивнул.

— Она вам не говорила об этом?

— Нет-нет — И вы не знаете, кто я?

Он протянул ей визитную карточку. На ней значилось:

«Мистер Крейг Лестер». Ниже карандашом было добавлено: «Петертоны».

Розаменд начала понимать. Она отступила еще немного. Он вошел и закрыл за собой дверь.

— Вы хотите сказать, что вы из издательства Петертонов? Она туда им писала?

Он рассмеялся.

— Кажется, я выдаю секрет. Но ведь она еще очень юная, не так ли?

Розаменд сказала:

— Дженни — двенадцать лет, и она должна была мне сказать. Подождите, где бы нам поговорить? Понимаете, большая часть дома не отапливается, тут ужасно холодно. У тети свои апартаменты, а у нас с Дженни своя гостиная. Но я бы сначала поговорила с вами здесь, если вы не возражаете.

Все было так необычно, что он с удовольствием принял бы приглашение и на Северный полюс, не то что проследовать за ней через тускло освещенный холл к двери под пролетом лестницы.

Розаменд зажгла лампочку, и он увидел комнату, небольшую, с обшитыми деревом стенами — когда-то оттенка слоновой кости, с годами превратившегося в цвет кофе с молоком. Краска кое-где потрескалась, неяркий ковер с цветочным узором кое-где потерся. Первое, что бросилось ему в глаза — холодноватая бесцветность комнаты: вышитые портьеры и обивка такие блеклые, словно они призраки собственной былой красоты. Зеркала в позолоченных темных рамах все отражали смутно, будто сквозь пелену тумана. Зато на превосходном старинном китайском фарфоре, украшавшем каминную полку, на шифоньере в стиле XVII века, на изящном полированном столике между окнами — ни пылинки. Хотя вид у комнаты нежилой, с первого взгляда ясно: порядок здесь поддерживают безукоризненный. У Крейга Лестера глаз был наметанный.

Он подождал, пока Розаменд сядет, расположился в большом кресле с подголовником, на которое она указала, и с удовольствием отметил, что глаза у нее, как он и надеялся, не серые или карие, а именно темно-синие. Но, подобно этой комнате, девушка была бледна. Губам недоставало яркости, а щекам — румянца. И она была худенькой — изящно очерченные щеки немного запали. Он заметил, что одежда на ней поношенная: старая твидовая юбка, старая голубая кофта, грубые деревенские башмаки. Башмаки были мокрыми, и на волосах тоже поблескивала влага. Ему как-то сразу стало неловко, что сам он в теплом пальто. Если она выходила на улицу в такой легкой одежде, а она явно выходила…

На ее вопрос: «Вам правда не очень холодно здесь?» — он ответил, неожиданно позабыв о светских манерах:

— Речь скорее о вас. На мне пальто, а вы? Если вы выходили на улицу только в этом…

Она улыбнулась, и в ее улыбке мелькнуло что-то особенное, неуловимое. Чуть позже он понял, что это доброта.

Она сказала:

— Я только прошлась по роще. Она сразу за садом. Очень люблю там гулять.

— В сумерках?

— Да. Это так успокаивает и придает сил…

Он ничего не ответил — что тут сказать После этих слов Лестер и так догадался, что она очень устала. Оттого она и бледна — из-за усталости. Он вдруг начал на себя злиться, чувствуя, что угодил в какую-то историю, причем эта авантюра может оказаться опасной. Приехать сюда было невероятной глупостью. А может… самым мудрым поступком в его жизни.

• Предыдущая
• 2/54
• Следующая