Ночь над прерией - Вельскопф-Генрих Лизелотта - Страница 12

• Предыдущая
• 12/114
• Следующая

— Ты бандит и сын убийцы… — Тут Бут уже совсем вышел из себя и хотел с кулаками наброситься на скованного — полицейский схватил его за руку; Бут закашлялся. — Где… где его тело?

Джо Кинг молчал.

— Где же это ты нашел цепочку? — Судья тоже едва сдерживал себя.

— Я нашел ее на обочине дороги, в траве, в ста пятидесяти шагах от домов в направлении Нью-Сити. От нее остался отпечаток, как будто она там лежала уже давно.

— С чего это ты принялся там искать эту цепочку?

— Я ее не искал. Я нашел ее совершенно случайно.

— Так. Ты ее нашел совершенно случайно. Когда?

— Неделю назад.

— Почему ты находку не сдал? Она из серебра.

— Это меня не интересовало.

— Это тебя не интересовало! Что же тебя интересовало?

— Я отказываюсь давать показания.

Наступила пауза. Судья смотрел на лист бумаги, на котором уже были намечены некоторые вопросы, дополненные теперь его собственной рукой, данные для протокола. Он хотел призвать себя этим к спокойствию и к объективности.

Айзек Бут сгорбился на стуле и закрыл руками глаза. Рунцельман прислонился к двери.

Навытяжку стояли только оба полицейских да Джо Кинг. Высокий полицейский крепко держал Джо Кинга за руку, у маленького был в руках пистолет: ведь оба опасались, что обвиняемый попытается бежать. Ноги-то у него были свободны.

Джо Кинг смотрел на пистолет с выражением того снисходительного презрения, какое у него вызывали многие его враги.

— Можем мы еще сегодня до обеда сделать что-нибудь, чтобы внести в дело больше ясности? — спросил судья Рунцельмана, который считался особенно сведущим во всех племенных отношениях и неразберихах.

Рунцельман ответил неохотно, но все-таки ответил:

— Может быть, Квини Халкетт наведет на какой-нибудь след. Ее же видели в тот вечер перед супермаркетом. Ее автомобиль стоял там.

— Девушка вообще ничего не знает, — решительно заявил Стоунхорн, бросив враждебный взгляд на Рунцельмана.

Судья медленно поднял голову и посмотрел снизу вверх на Джо Кинга.

— Ни на одном из твоих многочисленных допросов, Джо Кинг, ты никогда не делал таких поспешных, необдуманных заявлений. Мы вызовем Квини.

Обвиняемый, допустив промашку, пришел в такое скверное настроение, что трудно даже представить. Для него ничего не было хуже, как чувствовать собственную уязвимость или вообще казаться самому себе несовершенным. Тачина может подумать, что это именно он какими-то своими показаниями втянул ее в это дело. Конечно, они будут допрашивать ее отдельно. Он не сможет подать ей никакого знака, он не сможет ничего дать знать о себе. Наверное, разыграется сцена, в которой она постарается от него отречься, или она под натиском судьи скажет слишком много. Полицейские, судьи, это семейство Бут будут торжествовать, а Квини станут жалеть. Стоунхорн был близок к действительно безумной попытке бежать, чтобы предотвратить допрос Квини.

Но он сказал себе, что и этот путь неприемлем, ведь свидетельница Квини не станет благодаря такому событию менее интересна.

Судья велел увести Стоунхорна. Он был приведен в камеру с зарешеченным окном, которая находилась в расположенной совсем рядом с домом суда примитивной полицейской тюрьме. Стоунхорн был знаком с этой камерой давно и предостаточно. Он заставил себя опуститься на корточки. Руки у него оставались в наручниках. Время от времени то один, то другой полицейский заглядывали через глазок в дверь.

Тем временем Рунцельману было поручено как можно незаметнее доставить Квини. Судья хотел по возможности избавить от позора семейство Халкетт и саму девушку. Если ее имя в связи с Джо Кингом, все равно по какой причине, станет предметом пересудов, оно будет запятнано. Старый судья уже почти раскаивался, что он принял предложение Рунцельмана.

Но только так можно было заарканить Джо Кинга.

Рунцельман остановился на улице в раздумье.

Квини может сегодня находиться только в двух местах, рассудил он, ведь сегодня четверг, а каждый четверг девушка договорилась посещать горшечницу, которая в маленькой мастерской недалеко от Агентур-стрит изготавливала изделия по старым образцам. Квини хотела изучить гончарное производство, чтобы попытаться потом сделать эскизы для него и таким образом увеличить сбыт. Люди в резервации были еще очень бедны, и еще слишком много было безработных. Надо было попытаться к этому прекрасному занятию привлечь побольше рук. Говорили, что совет племени и даже сам мистер Хаверман приветствовали предложение Квини. Так усердна была эта девушка, что сама себе подобрала работу на каникулы и не дожидалась хлопот администрации.

Старый автомобиль семейства Халкетт не был припаркован на улице, но это еще ни о чем не говорило, ведь Квини могла приехать на лошади или, может быть, кто-нибудь из соседей по пути прихватил ее с собой. Но Рунцельману казалось совершенно определенным, что Квини не дома, а скорее всего, у горшечницы. Горшечница была родственницей Рунцельмана. Это была умная и спокойная женщина.

Рунцельман направился в мастерскую. Как и ожидал, он застал там горшечницу и Квини. Он приветствовал их и сделал вид, будто бы никуда и не спешит.

Квини была поглощена изучением техники производства, ведь иначе, конечно, не сумеешь внести никакого новшества. Потом она спросила у горшечницы, нельзя ли ей во время этих каникул поработать в мастерской, тогда, может быть, к следующему году она сумеет что-нибудь придумать. И тут она узнала, что заказов очень мало, а чтобы работать впрок, не хватает средств. Туристы плохо посещают резервацию, и торговля изделиями художественных промыслов идет здесь не так бойко, как в местностях, которые красотами своих ландшафтов привлекают праздных путешественников. Практика представилась Квини гораздо менее привлекательной, чем раньше, когда все виделось в розовом свете.

— Ты пойдешь в двенадцатый класс? — спросил Рунцельман, державшийся в стороне. С этими словами он вышел вперед, обращая на себя внимание Квини.

— Конечно. Я не собираюсь бросать школу, ведь через год мне предстоит стать бакалавром. — Квини ни секунды не помедлила с ответом, он естественно вытекал из ее привычного представления о своей жизни, но, едва закончив фразу, подумала, что, возможно, у нее скоро будет ребенок.

— Это хорошо. Ну… и тогда замуж?

Квини покраснела: отчего заговорил об этом Рунцельман?

Однако она овладела собой.

— Почему вы так думаете, мистер Рунцельман?

— Да уж Гарольд Бут слишком нетерпелив.

— Индейцу подобает быть терпеливым. Охотнику Долго приходится лежать в засаде, прежде чем он дождется нужного момента, — неожиданно игриво произнесла она, стараясь скрыть от Рунцельмана смущение.

Рунцельман понял, что она ни о чем не догадывается. Квини могла быть скрытной, но так искренне разыгрывать незнание вряд ли бы сумела.

— Стоунхорн арестован, — сказал он.

— За что? — спокойно спросила Квини.

— Он убил Гарольда.

— Кто это сказал? — Квини не проявила никаких признаков волнения.

— Цепочку, которую Гарольд всегда носил на шее, нашли у Стоунхорна, и, кроме того, он не может объяснить, где провел ту грозовую ночь, когда в последний раз видели Гарольда.

— Ну, где-нибудь-то он должен же был быть.

— Разумеется, ведь он не дух, хотя иногда и похож на него.

— Что же он говорит?

Рунцельман отлично понимал, что несколько превысил свои полномочия. Он не должен был расспрашивать Квини и, конечно, не должен был информировать ее о том, что произошло. Ему только поручили доставить ее как свидетельницу. Но, зная Квини, он предвидел, что там она скажет еще меньше, чем Джо Кинг — Стоунхорн. Здесь, у горшечницы, с ней легче было поговорить. Тем более что он не хотел подводить Квини, хотел, насколько возможно, помочь ей, чтобы не впутывать ее имя в дело. И он ответил девушке:

— Стоунхорн отказался давать показания.

— Почему?

— Ну, это знает только он сам.

— Но ведь это не в его интересах.

— Если он убийца, это — единственное средство затянуть дело. Ведь нет никого, кто бы мог засвидетельствовать алиби Джо Кинга. Косвенные улики достаточно убедительны. На сей раз его осудят.

• Предыдущая
• 12/114
• Следующая