Мемуары Мосби - Беллоу Сол - Страница 25

• Предыдущая
• 25/43
• Следующая

На этот раз он начал со второго этажа. Он чиркнул спичкой и увидел перед собой дверь. На стук отворил какой-то мужчина, и Криб, прежде чем открыть рот, показал ему чек, который держал наготове.

— Талливер Грин здесь живет? Мне нужно отдать ему чек на пособие.

Мужчина притворил дверь и пошептался с кем-то стоявшим у него за спиной:

— Он здесь живет?

— M-м… Нет.

— А есть такой в этом доме? Он инвалид и не может сам прийти за деньгами. — Криб подставил чек под тусклый, дымный свет — из квартиры пахло подгоревшим салом, — и мужчина взглянул, отвернув поля шляпы.

— M-м… Первый раз о таком слышу.

— А здесь никто не ходит на костылях?

Похоже было, что мужчина задумался, но у Криба создалось впечатление, что он просто медлит ради приличия.

— Нет, сэр, я таких не видал.

— Я разыскиваю этого человека целых полдня, — сказал Криб со внезапной резкостью, — и теперь отнесу этот чек назад в контору. Странно, что нельзя найти человека, когда хочешь дать, а не отнять, ведь это же в его интересах. Вероятно, принеси я какую-нибудь неприятность, найти его не составило бы труда.

В лице мужчины мелькнуло сочувствие.

— Ваша правда, тут уж сказать нечего.

— Выходит, фамилии и не нужны вовсе, если по фамилии нельзя найти человека. Ведь это сущая нелепость. С таким же успехом он мог бы жить вовсе без фамилии, — продолжал Криб.

Позволив себе сказать это, он едва удержался от смеха.

— Вообще-то я видал тут одного горбуна. Может, вы его ищете. Так он в нижнем этаже живет.

— Где? Справа или слева? Которая дверь?

— Не знаю. Тощий такой горбун, с палкой ходит.

Но в нижнем этаже ни одна дверь не отворилась на стук. Он дошел до конца коридора, то и дело чиркая спичками, и отыскал только черный ход без лестницы, футах в шести над землей. Но с краю двора стоял ветхий домик, очень похожий на лачугу мистера Филда. Прыгать было небезопасно. Он поспешил назад, к входной двери, и через подвал выбрался на двор. Домик был обитаемый. В верхних окнах сквозь занавески сочился свет. А на картонке, прибитой под искореженным, погнутым почтовым ящиком, стояла фамилия Грин! Он позвонил и на радостях дернул запертую дверь. Замок негромко щелкнул, и перед ним открылась длинная лестница. По ней кто-то медленно спускался — это была женщина. При тусклом свете ему показалось, будто она на ходу поправляет волосы, прихорашивается, так как руки у нее были подняты. Но она подняла их в поисках опоры: она ощупью находила дорогу, спотыкалась и шарила по стене. К тому же она как-то странно шлепала ногами — должно быть, шла босиком. А на лестнице было холодно. Видно, звонок поднял ее с постели и она позабыла надеть туфли. Потом он увидел, что она не только босая, но и голая, она спускалась по лестнице в чем мать родила и бормотала себе под нос что-то невнятное — крупная, рослая женщина, совершенно нагая и пьяная. Она наткнулась на него. Почувствовав прикосновение ее грудей даже через толстую шинель, он ошеломленно попятился к двери. Вот так дичь попалась ему после столь долгой охоты!

А женщина бормотала себе под нос, дрожа от обиды и ярости:

— Стало быть, я не умею?.. Вот я ему, сукину сыну, покажу, как это я не умею.

Что делать, спросил себя Криб. Видно, придется уйти. Просто повернуться и уйти. Невозможно разговаривать с этой женщиной. Невозможно допустить, чтоб она стояла голая на холоде. Но он почувствовал, что не может уйти.

Он спросил:

— Мистер Грин здесь живет?

Но она все бормотала себе под нос и ничего не слышала.

— Это квартира мистера Грина?

Только теперь она скользнула по нему злым пьяным взглядом.

— Вам чего?

Она сразу же отвела глаза, налитые кровью от ярости. Удивительно было, как это она не продрогла.

— Я доставляю пособия.

— Ну и что с того?

— Принес чек для Талливера Грина.

Теперь до нее дошел смысл его слов, и она протянула руку.

— Нет-нет, это для мистера Грина. Он должен расписаться, — сказал Криб.

Но как заставить этого Грина расписаться?

— Давайте сюда. Он не может.

Криб в отчаянии только головой покачал, вспомнив, как старательно мистер Филд удостоверил свою личность.

— Я не могу отдать вам чек. Только ему в руки. Вы миссис Грин?

— Может, да, а может, и нет. Кому какое дело?

— А сам он наверху?

— Угм. Полезайте туда, дурак несчастный.

Конечно, он был несчастный дурак. И само собой, ему нельзя идти наверх, потому что Грин, скорей всего, пьян и валяется нагишом. Того и гляди он сам выйдет на площадку. Криб с надеждой поднял голову. Глухая коричневая стена уходила вверх. Пусто! Там пусто!

— Когда так, проваливайте к чертовой матери! — услышал он ее крик.

Он держал ее, голую, на холоде, для того чтобы вручить чек на топливо и одежду. Она не замечала холода, но у него от мороза и стыда горело лицо. Он попятился.

— Скажите ему, что я приду завтра.

— Проваливайте к чертовой матери! Чтоб духу вашего тут не было. Чего шляетесь по ночам? Чтоб духу вашего не было!

Она так разевала рот в крике, что был виден длинный язык. Она стояла, растопырив ноги, в длинной, холодной, похожей на ящик прихожей, одной рукой держась за перила, другой — за стену. И весь дом был тоже похож на ящик, высокий, кое-как сколоченный ящик, застывший в морозном воздухе, среди неприветливых, холодных огней.

— Если вы миссис Грин, я отдам вам чек, — сказал он, решившись.

— Тогда давайте.

Она взяла чек, зажала в левой руке поданную вместе с ним ручку и попыталась расписаться на квитанции, приткнув ее к стенке. Криб озирался, словно боясь, что его примут за сумасшедшего, и тут ему померещилось, будто кто-то стоит на груде старых автомобильных покрышек возле соседней лавки, где продавали подержанные запасные части.

«А вы действительно миссис Грин?» — хотелось ему спросить. Но она уже лезла наверх, унося чек, и, если он совершил ошибку, за которую предстоит поплатиться, все равно было уже поздно. И его это не беспокоило. Возможно, эта женщина не миссис Грин, но ведь мистер Грин наверняка там, наверху. И кто бы ни была эта женщина, она заменяла Грина, которого на этот раз увидеть нельзя. «Ну ты, жалкий недоносок, — сказал он себе, — ты воображаешь, будто нашел его. Но что с этого? Может, ты в самом деле его нашел, но что с этого?» И все же главное было в том, что существовал реальный мистер Грин, до которого его не допускали, считая представителем враждебного мира призраков. И хотя ему еще было стыдно и лицо у него пылало, он вместе с тем ликовал в душе.

— А все-таки, — сказал он, — его можно найти!

Кларенс Файлер сошел с Андайского экспресса на Мадридском вокзале в застегнутом под самое горло, падающем мягкими складками, долгополом, бутылочного цвета пальто. Вечерело, шел дождь, и вокзал с его толчеей и тусклыми оранжевыми пятнами фонарей окутали тьма и гам. Поджарые, похожие на лошадей испанские паровозы с визгом выпустили пар, пассажиры торопливо протискивались в узкие ворота. Носильщики, гостиничные зазывалы осаждали Кларенса: светлая бороденка, голубые глаза, шляпа с едва намеченными полями, долгополое пальто и ботинки на каучуковом ходу — все свидетельствовало, что он иностранец. Однако он нес свой чемодан сам, к их услугам не прибегал. Кларенс был в Мадриде не впервые. Старый лимузин примчал его в Pension «La Granja»[31] , где он заранее зарезервировал комнату. Лимузин этот, по всей вероятности, раскатывал по мадридским бульварам еще до рождения Кларенса, но как механизм он и поныне восхищал. С заднего сиденья — погруженного в полумрак, просторного — окна лимузина казались застекленными дверцами старинной горки; Кларенс с удовольствием прислушивался к рокоту отличного старого мотора. Где еще, скажите, можно вот так вот прокатиться в такой вечер да по такому городу? Кларенс обожал испанские города, вплоть до самых бедных и унылых, а больше всего волновала его душу столица. Впервые он приехал в Испанию студентом, по сути, мальчишкой — он тогда изучал испанскую литературу в Мичиганском университете; потом приехал снова и увидел страну в развалинах — следах гражданской войны. На этот раз он прибыл в Испанию не ради туристского любопытства, а с целью. Испанский республиканец, беженец, обосновавшийся в Калифорнии — Кларенс сейчас жил там, — рассказал ему, что где-то в Мадриде хранится сто с лишним стихотворений Мануэля Гонзаги. Ни одно испанское издательство не может их напечатать, настолько резко в них критикуются армия и государство. Кларенсу не верилось, что стихи одного из величайших гениев современной Испании могут быть запрещены, но беженец убедительно доказывал, что так оно и есть. Он дал Кларенсу прочесть письма к одному из племянников Гонзаги от некоего Гусмана дель Нидо, друга Гонзаги и его литературного душеприказчика, с которым Гонзага служил в Северной Африке; дель Нидо подтверждал, что некоторые стихи хранились у него, но впоследствии он отдал их некой графине дель Камино — в большинстве своем это были любовные стихи, обращенные к ней. Графиня во время войны умерла, дом ее был разграблен, и что сталось со стихами, дель Нидо не знал.

• Предыдущая
• 25/43
• Следующая