Дар Гумбольдта - Беллоу Сол - Страница 52

• Предыдущая
• 52/136
• Следующая

— А как Тиглер умер?

— Случайно убит на охоте.

— Да, пожалуй. Он ведь лихач. Ковбой…

— И искал неприятностей на свою задницу?

— Возможно.

— Ты ведь знал его, так? Но что-то не слишком тебе его жаль, а? Сказал «бедная Кэтлин» и все… Ну, так какой такой сценарий вы написали с Флейшером?

— О да, расскажите нам, — попросила Полли. — О чем он? Сотрудничество двух таких талантов — это должно быть нечто! Вау!

— Да чепуха. Ничего серьезного. Мы развлекались, когда работали в Принстоне. Просто дурацкие шутки.

— А у тебя не осталось экземпляра? Ты можешь оказаться последним, кто оценит вашу писанину, коммерчески, я имею в виду, — заявил Кантабиле.

— Коммерчески? Времена больших голливудских денег прошли. Да и тех безумных цен уже нет.

— Ну, это лучше предоставь мне, — отмахнулся Кантабиле. — Если у нас на руках окажется реальная ценность, я разберусь, как ее продвинуть, — режиссер, звезда, финансирование, все что угодно. У тебя есть имя, не забывай, да и Флейшера не совсем еще забыли. Мы опубликуем диссертацию Люси, и его тут же вспомнят.

— Но все-таки, о чем был сценарий? — напомнила кривоносая благоуханная Полли, поглаживая свои ножки.

— Мне нужно побриться. И позавтракать. Мне пора в суд. К тому же я жду приятеля из Калифорнии.

— Кого это? — спросил Кантабиле.

— Пьера Такстера, мы вместе издаем журнал, «Ковчег». Уж это-то тебя совершенно не касается…

Но конечно же, это его касалось. А все потому, что Кантабиле сделался моим демоном, агентом смятения. Его задачей стало поднимать шум, сбивать меня с толку и направлять в другую сторону, в самую трясину.

— Ну-ка, расскажи нам об этом сценарии, — подзадорил меня Кантабиле.

— Попытаюсь. Просто хочу посмотреть, насколько прочная у меня память,

— сказал я. — Все начиналось с полярного исследователя Амундсена и Умберто Нобиле[240]. Во времена Муссолини Нобиле был летчиком, инженером, командиром дирижабля и просто смелым человеком. В двадцатые годы вместе с Амундсеном они возглавили экспедицию и пролетели над Северным полюсом от Норвегии до Сиэтла. Но между ними не затихало соперничество, и в конце концов они начали ненавидеть друг друга. И следующую экспедицию, при поддержке Муссолини, Нобиле организовал один. Только его аппарат легче воздуха разбился в Арктике и команду разбросало по льдинам. Когда Амундсен услышал об этом, он сказал: «Мой друг Умберто Нобиле, — которого он ненавидел, как вы помните, — рухнул в океан. Я должен спасти его». Амундсен нанял французский самолет и погрузил на него оборудование. Пилот не смог убедить его, что самолет опасно перегружен и не сможет лететь. Как сэр Патрик Спенс[241], напомнил я Гумбольдту.

— Какой Спенс?

— Это просто стихи, — объяснила Полли. — А Амундсен — тот парень, который раньше экспедиции Скотта[242] добрался до Южного полюса.

Довольный, что обзавелся такой образованной куколкой, Кантабиле занял позицию аристократа: пусть рабочие лошадки и всякие книжные черви сообщают ему пустяковые исторические факты, когда он пожелает.

— Французский пилот предупредил Амундсена, но услышал в ответ: «Не учите меня, как вести спасательную экспедицию». Самолет покатился по полосе и даже поднялся в воздух, но упал в море. Все погибли.

— И это все? А те ребята, которые на льду?

— Оказавшиеся на льдинах люди посылали радиосигналы. Их услышали русские. На помощь отправился ледокол «Красин». Он прошел через льды и спас двоих: итальянца и шведа. Но считалось, что на льдине был третий уцелевший, так где же он? Последовали объяснения. Но они показались сомнительными, и итальянца заподозрили в каннибализме. Русский доктор на «Красине» выкачал желудок итальянца и под микроскопом обнаружил человеческие ткани. Ну, и начался ужасный скандал. На Красной площади на всеобщее обозрение выставили банку с содержимым желудка того парня под огромной надписью: «Вот как фашиствующие империалистические и капиталистические собаки пожирают друг друга. Только пролетарии знают, что такое мораль братство самопожертвование!»

— Что за черт! Из этого фильма не сделаешь, — заявил Кантабиле. — Пока что все это полнейшая чушь.

— Я предупреждал.

— Да. Только не надо зыркать. Хочешь показать, что я идиот и ничего в твоем деле не понимаю? Что у меня нет вкуса, что я не достоин составить собственное мнение?

— Это только канва, — сказал я. — Сюжет, который мы с Гумбольдтом сочиняли, начинался в сицилийской деревне. Каннибал, мы с Гумбольдтом называли его синьором Кальдофредо, теперь тихий старичок. Он продает мороженое, его любят детишки, у него единственная дочь, примерная красавица. В деревушке никто не помнит об экспедиции Нобиле. Но однажды там появляется датский журналист. Он намерен взять интервью у этого пожилого человека. Журналист пишет книгу о спасательной экспедиции «Красина». Старичок тайно встречается с ним и говорит: «Оставьте меня в покое. Вот уже пятьдесят лет как я вегетарианец. Сбиваю мороженое. Я старый человек. Не нужно позорить меня. Найдите другую тему. Жизнь полна драматических ситуаций. Я вам не нужен. Боже, дай своему слуге умереть в мире».

— Так значит, Амундсен и Нобиле только декорация, а все крутится вокруг этого итальянца? — спросила Полли.

— Гумбольдт восхищался Престоном Стерджесом[243]. Он любил «Чудо залива Моргана»[244], а также «Великого Мак-Гинти»[245] с Брайаном Донлеви[246] и Акимом Тамировым[247]. Гумбольдт хотел, чтобы в фильме появились Муссолини, и Сталин с Гитлером, и даже папа римский.

— Как папа? — поразился Кантабиле.

— Папа выдал Нобиле большой крест, чтобы сбросить его на Северном полюсе. Но фильм виделся нам водевилем, фарсом, хотя и с элементами «Эдипа в Колоне»[248]. Яростные эффектные грешники к старости приобретают магические свойства, а на смертном одре обладают властью проклинать или благословлять.

— Если фильм будет смешным, папу трогать не надо, — высказался Кантабиле.

— Загнанный в угол, старый Кальдофредо срывается с цепи. Он пытается убить журналиста, скатив на него со скалы каменную глыбу. Но в последний момент передумывает, бросается на глыбу и неимоверным усилием удерживает ее, пока машина журналиста проезжает мимо. После этого Кальдофредо выходит на деревенскую площадь, дует в рожок, которым созывает покупателей мороженого, и публично кается перед жителями городка. Рыдая, он признается в каннибализме…

— Как я понимаю, из-за этого роман его дочери катится в тартарары, — вставила Полли.

— Как раз наоборот, — поправил я. — Здесь же, на площади, жители деревни начинают высказываться. Молодой человек дочери говорит: «Давайте вспомним о том, что ели наши предки. Когда были обезьянами, мелкими зверушками и рыбками. Что едят все животные от начала времен. А ведь им мы обязаны нашим существованием».

— Ну нет, по-моему, это уже никуда не годится, — заявил Кантабиле.

Я сказал, что мне пора бриться, и они потащились за мной в ванную.

— Нет, — повторил Кантабиле. — Ничего хорошего я здесь не вижу… И все-таки, у тебя сохранился экземпляр?

Я включил электробритву, но Кантабиле отобрал ее у меня и сказал Полли:

— Не рассиживайся. Приготовь ленч для Чарли. Шагай на кухню. Немедленно. — А потом мне: — Сперва побреюсь я. Не люблю, когда бритва теплая. Чужое тепло меня раздражает.

И он начал водить жужжащей сияющей машинкой вверх и вниз, натягивая кожу и кривя лицо.

• Предыдущая
• 52/136
• Следующая