Возвышенное и земное - Вейс Дэвид - Страница 74

• Предыдущая
• 74/187
• Следующая

После Allegro он написал Andantino – трагическое и сдержанное, но отнюдь не сентиментальное. Фортепьяно откликалось на любое его чувство. Вольфганг полюбил инструмент всем сердцем. Многие вещи в этом мире были непонятными, темными, злыми, но к фортепьяно это не относилось; он касался его ласковой рукой, и оно возвращало ему ласку. Он вливал в него жизнь, и оно отвечало ему тем же. Он придал заключительным пассажам Andantino налет легкой грусти без страдания, он не выносил страданий.

Последнюю часть он назвал Rondo и прибавил Presto, указывая темп. Музыка звучала вдохновенно и лирично, нежность смешивалась с весельем, словно говоря: любые печали преходящи, а жизнерадостность и бодрость духа непременно возьмут свое. Вольфганг бесстрашно смеялся в лицо врагу. Затем он сочинил вариации на ту же тему; в них было столько женски-лукавого– ему прямо слышался задорный смех мадемуазель Женом. Финал прозвучал властно, он говорил о неминуемости судьбы, говорил в полный голос, уверенно и непререкаемо. Фортепьяно стало для Вольфганга богом.

Мадемуазель Женом концерт сразу понравился. К тому времени, когда должно было состояться ее выступление с камерным оркестром под управлением Брунетти, она знала его не хуже самого композитора.

Мадемуазель Женом была темноволосая маленькая женщина средних лет. Ее умение сосредоточиться и блестящая техника произвели на Вольфганга впечатление, и он надеялся, что она сыграет концерт так, как он его задумал.

Его огорчило известие, что играть она будет в замке Мирабель перед избранной и специально приглашенной публикой. Замок Мирабель относился к числу летних резиденций архиепископа, и обычно там концерты не устраивались. Колоредо считал этот замок лучшим образцом архитектуры барокко в Зальцбурге, отвечающим французскому вкусу. Вольфганг несколько воспрянул духом в день концерта – январь был уже на исходе, воскресное утро выдалось холодное, но на редкость ясное. Снежные вершины гор вокруг Зальцбурга ослепительно сияли, залитые ярким солнцем. Углубленный в музыку, Вольфганг редко замечал природу, но сегодня она привела его в хорошее настроение. Замок Мирабель, окруженный красивым парком, находился по ту сторону Ганнибальплац, совсем недалеко от их дома, и Папа счел это добрым предзнаменованием.

Мама согласилась с ним, а Наннерль сказала, что предпочла бы Резиденцию– там все же теплее. Вольфганг, не любивший ходить пешком, шел молча. Хорошо еще, что замок так близко. Парк был обнесен двумя высокими каменными оградами; войдя в ворота, они вступили на широкую аллею; заставленный статуями парк очень напомнил Вольфгангу Версаль.

Подъезд замка был сделан из великолепного унтерсбергского мрамора, им же были облицованы парапет и весь нижний этаж. Поднимаясь по лестнице, Вольфганг взял сестру за руку; прелестные толстощекие купидоны, украшавшие замысловатую балюстраду, одобрительно посматривали на них. Желая побороть волнение, он принялся считать ступени. Тринадцать, потом площадка, одиннадцать…

– Ты думаешь, их стало больше с тех пор, как ты был здесь прошлым летом? – перебила его Наннерль.

– Наннерль, Сага Sorella Mia[12], что бы я делал без твоих умных замечаний?

– Что-то я не замечала, чтобы ты к ним очень прислушивался.

– А вот если бы ты меня слушала, то сегодня выступала бы не Женом, а ты.

– И целое утро меня мутило бы от страха. Нет, благодарю вас, маэстро.

– У тебя очень красивая прическа. Она улыбнулась.

– Это Виктория Адельгассер меня причесала.

– К концерту?

– Нет, дурачок, к утренней мессе!

Оба рассмеялись, и у Вольфганга стало легче на душе.

– Примите мои комплименты, прелестная мадемуазель, синьорина, фрейлейн! – сказал он, расшаркиваясь.

Когда они уже сели позади всех – только аристократам, таким, как Лодрон, Лютцов или Арко, разрешалось сидеть в первых рядах, – Вольфганг догадался, отчего для концерта выбрали этот зал: архиепископ решил, что он будет наиболее подходящим для инструмента с негромким звуком, но где ему знать, что звук фортепьяпо несравненно громче звука клавесина. По размеру зал почти равнялся Рыцарскому залу, но от его мраморных стен и пола веяло холодом. Он совсем не подходил для мягкого, густого тембра фортепьяно, и Вольфганг пожалел о неудачном выборе архиепископа.

Первым номером была исполнена серенада, состоявшая из трех коротких частей, написанная Вольфгангом по заказу Колоредо. Дирижировавший Брунетти отвратительно кривлялся, и Вольфганга это начало раздражать. Собственная музыка не доставляла ему никакого удовольствия. Брунетти калечит не только музыку, казалось ему, но и его самого.

Две большие переносные печки стояли впереди, чтобы согревать Колоредо и музыкантов, а в дальнем конце мраморного зала все ежились от холода. Холод поднимался от пола, пронизывал до костей. Последняя часть серенады – менуэт – прозвучала, как похоронный марш. Брунетти, дергавшийся из стороны в сторону, дирижировал так же бездарно, как Лолли, только еще больше кривлялся.

Но пианистка заставила Вольфганга позабыть обо всем. Мадемуазель Женом объявила, что исполняет концерт в честь маэстро Вольфганга Амадея Моцарта, и с первых же аккордов сосредоточила внимание на чистоте тона и ясности выражения, нисколько не стремясь блеснуть своим мастерством. У нее была чудесная левая рука, но она отнюдь не старалась показать виртуозность и беглость. Вольфганг мысленно повторял за ней каждый пассаж. В медленной второй части пианистка не пропустила ни единой ноты, легко касаясь клавиш, сдерживая удар, она добилась звука такой божественной красоты, что Вольфганг готов был ее расцеловать.

В последней части пианистка была решительна и уверена в себе и в то же время искусно давала почувствовать, сколько нежности и поэзии таит в себе эта музыка.

Восхищенный ее исполнением, не замечая никого вокруг, Вольфганг бросился к мадемуазель Женом и воскликнул:

– Все было отлично! Фразировка, темп, настроение! Мадемуазель, вы несравненны!

– Совершенно верно, – услышал он голос позади себя и с удивлением узрел архиепископа.

Он привычно склонил голову, но мадемуазель, сделав небрежный поклон, сказала:

– Это все вы, маэстро Моцарт. Если я и доставила удовольствие его светлости, то причиной тому красота и очарование вашего концерта.

– Для меня он такой музыки не пишет, – проворчал Колоредо.

– Я всегда к услугам вашей светлости, – сказал Вольфганг.

– Прекрасно. Могу я взять себе этот концерт?

– Я сочту за честь. Только, ваша светлость, он написан для мадемуазель.

– Она не будет возражать. Не правда ли, мадемуазель? У пианистки сделался такой огорченный вид, что Колоредо вдруг вспомнил о хороших манерах.

– Я не позволю себе отнять у дамы по праву заслуженное.

– Благодарю вас, ваша светлость, вы очень любезны. Колоредо усмехнулся и промолчал.

– Этот концерт совсем во французском вкусе, – продолжала мадемуазель Женом. – Он будет пользоваться большим успехом в Париже.

– Без сомнения, – сдержанно ответил Колоредо.

– Ваша светлость, я расскажу в Париже, на какой высоте находится в Зальцбурге музыка. Она делает честь его великому правителю.

Колоредо удовлетворенно кивнул, протянул ей руку для поцелуя и направился к своему трону с видом почти благодушным.

– Это ваше любимое сочинение? – спросила мадемуазель Женом.

– Мое любимое сочинение – то, над которым я в данный момент работаю.

– Вы пришлись бы по вкусу парижанам.

– Я уже испытал это, когда приезжал туда ребенком. Она подумала: он так молод. И легко краснеет, наверное, еще не знал женщин, хотя ему уже двадцать один год. Красавцем Моцарта не назовешь, но светлые волосы, голубые глаза и необычайная живость делают его весьма привлекательным; он мог бы иметь большой успех у дам при французском дворе.

– Как жаль, что вы растрачиваете свой талант в таком провинциальном городке, как Зальцбург, – сказала она. – Вы не думаете приехать в Париж?

• Предыдущая
• 74/187
• Следующая