Возвышенное и земное - Вейс Дэвид - Страница 7

• Предыдущая
• 7/187
• Следующая

– Мне понадобится несколько недель, чтобы подготовить достойную случая программу, – сказал Леопольд.

– Его светлость хотел бы послушать их поскорее. Ему нужно ехать в Вену.

– Чтобы подыскать там нового капельмейстера?

– Скорее всего, для того, чтобы не дать втянуть нас в войну между Марией Терезией и Фридрихом. Он гордится, что не впустил пи те, ни другие войска на территорию княжества и сумел сохранить нейтралитет.

– Сколько же времени в моем распоряжении?

– Неделя.

– Слишком короткий срок. Ведь они еще совсем маленькие

– Тогда две недели. Но не больше. Его светлость должен быть в Вене в конце месяца.

Леопольд машинально кивнул. Он понимал: выбора у него нет. Но следует быть весьма осмотрительным. Мало ли что может не понравиться его светлости.

Звуки клавесина замолкли. Обратил на это внимание Шахтнер. Он удивился: Вольферлю и в голову не придет ослушаться отца.

По всей вероятности, Вольферль разбирает какую-нибудь партитуру.

Шахтнера одолевало любопытство. Они вошли в музыкальную комнату и застали мальчика пишущим. Вольферль, стоя коленями па стуле, старательно выводил что-то пером. Несколько партитур лежало тут же на столе, но он даже: не смотрел в их сторону, макая перо в чернильницу. Мальчик был так поглощен своим занятием, что, когда на бумагу падали брызги, он просто размазывал их ладонью и продолжал работу.

– Ты чем это занят? – спросил Леопольд.

– Сочиняю концерт для клавесина. Сейчас кончу.

– Ну-ка, дай нам посмотреть.

– Нет, нот, он еще не готов.

– Позволь уж нам решить. Вольферль, дай сюда!

Ребенок нехотя повиновался. Сначала Леопольд и Шахтнер увидели одни кляксы, но постепенно разобрали поты, музыкальное построение и форму концерта.

– Взгляните, Андреас, задумано совершенно правильно! – воскликнул Леопольд.

Шахтнер кивнул.

– Только что с этим сочинением делать, оно такое труд-нос, никто не возьмется его сыграть.

– Папа, но ведь это же концерт, – сказал Вольферль. Надо сначала разучить, а потом уж исполнять.

– А ты можешь его сыграть? – спросил Шахтнер.

– Вот послушайте. – Мальчик начал играть, но играл неуверенно и вдруг остановился, рассерженный своим неумением выразить то, что ему хотелось. Однако Папа горячо поцеловал сына, прежде чем отослать обедать.

Леопольд написал на сочинении сына: «Вольфганг Моцарт» и впал, что до конца жизни будет, как зеницу ока хранить этот концерт. Бог ниспослал ему чудо, теперь уж никто не станет отрицать этого. И от него зависит, чтобы талант сына не был зарыт в землю.

– Интересная попытка, – сказал Шахтнер.

– Ведь он еще такой маленький!

– Ну так, сможете подготовить детей к концерту?

– Я сделаю все от меня зависящее.

Прошло две недели. Леопольд чувствовал, что потратил время не напрасно. Он разучил с детьми дуэт Эберлина. Столь дипломатический жест, надеялся он, наверняка заслужит одобрение его светлости. Для сольного выступления он разучил с Наннерль сонату Скарлатти. Скарлатти был любимым композитором архиепископа, а Вольферлю предстояло исполнить менуэт Телемана – этот композитор тоже пользовался при дворе хорошей репутацией. Если же детей попросят бисировать, Наннерль сыграет марш, а Вольферль – скерцо, и то и другое его, Леопольда, сочинения.

Но вот наступил день концерта, и Леопольд заволновался. Легко предаваться мечтам в своей скромной музыкальной комнате, но ведь в огромном, пышном дворце его дети предстанут перед ревнивым взглядом людей, почитающих себя ценителями музыки. С другой стороны, как он рискнет повезти детей в Вену, не решившись показать их еще где-нибудь, кроме Гетрейдегассс? Если они не выступят сегодня, прекрасная возможность будет упущена. Нет, надо действовать – уговаривал он себя, – чего бы это ни стоило!

Леопольд бросился в гостиную проверить, все ли одеты прилично случаю. По пути во дворец к нему вернулась его прежняя уверенность. Остановившись на Резиденцплац, он объявил:

– Это одна из самых больших площадей в мире. А Резиденция – великолепный дворец, подобный лучшим образцам итальянской архитектуры. Во дворце сто восемьдесят пять комнат, и постройка еще не закончена.

– А почему он итальянский? – спросил Вольферль.

– По стилю. Вольферль не понял.

– Ну, как музыкальные вещи, которые вы играете. Скарлатти по стилю отличается от Телемана.

– А! – Теперь он прекрасно понял.

– Но забудьте, сначала вы сыграете в четыре руки.

– Я играю первую партию, а ты вторую, – напомнила Наннерль Вольферлю.

– Знаю. Ну, а потом ты будешь играть Скарлатти, а я Телемана.

– Ни в коем случае не играйте на «бис», – предупредил Леопольд. – Разве только его светлость сам попросит.

– Папа, а его светлость почти как боженька?

– Он и есть бог, глупенький! – насмешливо заметила Наннерль. – По крайней мере в Зальцбурге.

– Он посланец божий, – поправил Леопольд, сомневаясь, поняли ли дети. Он поднял глаза к небу, моля господа, чтобы все сошло хорошо. Под лучами зимнего солнца дворец светился серебром. Леопольд воспринял это как знак благословения свыше и немного успокоился. Зальцбург был прекрасен.

– А где стоит клавесин? – спросил Вольфганг.

– Наверно, в Конференцзале, там, где проходят почти все придворные концерты, – ответила Анна Мария. С улыбкой она подумала: до чего же все они ей дороги. И тут же погрустнела, ей вдруг сделалось страшно, что Леопольд слишком настойчив и слишком многого требует от детей. Наннерль была такая худенькая, а Вольферль – очень уж маленький и хрупкий для своего возраста. Но она промолчала. Анна Мария никогда не говорила Леопольду ничего такого, что могло ему не понравиться. Даже в том случае, если это была правда. Он – глава семьи. Непререкаемый авторитет.

Моцартам велели подождать в Зале карабинеров. Наннерль была подавлена необъятностью зала, его высокими сводчатыми окнами и росписью на потолке.

– Он больше, чем все наши комнаты вместе, – сказала она.

– Да, – подтвердил Леопольд, – в длину зал около тридцати метров. – Он не мог понять, почему им приходится ждать здесь. Зал карабинеров не был приемной при апартаментах его светлости, тут обычно находилась его личная стража.

– Его светлость еще не готов, – сказал ему граф Арко. – Утром он чувствовал себя неважно. Мы хотели уже отложить концерт.

Леопольд в смятении смотрел на графа Арко. Гофмейстер Георг Феликс Арко был его другом, но в присутствии архиепископа благоразумнее держаться с ним официально. Леопольду не поправилось, что граф одет во все черное и локоны напудренного парика зачесаны за уши в подражание его светлости, а кстати, и для того, чтобы немного удлинить лицо. Не беспокойтесь, сейчас его светлость чувствует себя прекрасно, сказал граф Арко. Напрасно этот учитель музыки столь напорист. Его светлость недолюбливает напористых музыкантов, особенно тех, что ставят перед собой какую-то цель.

– Разве дети будут играть не в Конференцзале, ваше сиятельство?

– А зачем им там играть?

– Но мы ведь играем там. Я имею в виду музыкантов придворного оркестра.

– Так вы же профессиональные музыканты.

– А где состоится концерт?

– В Рыцарском зале.

– Это красивая комната.

– И вполне подходящая для небольшого концерта. Вы согласны?

– Разумеется. – Леопольд с трудом скрыл разочарование.

Ливрейный лакей распахнул широкие белые двери Рыцарского зала, и семья Моцартов предстала перед его светлостью. Архиепископ Шраттенбах, в сером облачении, гармонирующем с цветом его парика, сидел, откинувшись в великолепном кресле. На роскошном мраморном столе перед ним лежали ноты, дабы каждый знал, что имеет дело со знатоком музыки, тут же стояли часы палисандрового дерева, на случай, если какой-нибудь музыкант заиграется. Архиепископ, казалось, погрузился в глубокое раздумье, но Леопольд решил, что он просто переваривает обильный обед, почему, собственно, их и заставили ждать. У него мелькнула мысль, что у его светлости самое подходящее для прелата лицо: острый подбородок, твердый рот и карие глаза, которые имели особенность в одно мгновение делаться жестокими.

• Предыдущая
• 7/187
• Следующая