Сервис с летальным исходом - Васина Нина Степановна - Страница 11

• Предыдущая
• 11/70
• Следующая

А если открыть холодильник? Будут ли там лежать на каждой полке (предположим, этих полок три) по женской отрубленной голове — моя голова из отрочества, потом — из зрелости, потом — из заплесневелой старости, с полуоткрытым беззубым ртом и бесцветными глазами. Скажут ли эти головы мне, что нужно делать дальше и как?..

Задерживаю дыхание (опять ныряю!) и открываю дверцу холодильника.

Полно еды, и только.

А ребенок все плачет, тихо, обреченно. Иду на плач.

Я обошла четыре комнаты внизу, поднялась на второй этаж, почти нашла плач, почти впустила его в сердце, но ребенка не обнаружила!

Вот так, да? Мне что, уготовано ходить туда-сюда по этому дому и искать умершего ребенка по звуку его плача?!

Если бы я не увидела, что в манеже под брошенным туда шерстяным одеялом что-то шевелится, я бы ушла на кухню, чтобы сцедиться, а потом напиться. Нет, сначала напиться, а потом сцедиться?..

Поднимаю одеяло.

В манеже лежит маленькая девочка примерно двух лет, спокойно смотрит на меня сонными глазами и прижимает к себе младенца в больших — не по росту — ползунках. Маленький ребенок плачет, не открывая глаз, устало и безнадежно.

Совершенно бездумно наклоняюсь и беру их обоих, вытаскиваю.

Оглядываюсь. Младенец, почувствовав мои руки, набрал воздуха и крикнул погромче, из последних силенок, после чего затих с полуоткрытыми плавающими глазами, едва дыша. Девочка в розовом платьице с оборками засунула в рот большой палец правой руки и с интересом изучает вблизи мое лицо и эксклюзивную стрижку.

По-моему, в соседней комнате мне попадалась на глаза большая двуспальная кровать.

Вот она! Укладываюсь, не выпуская из рук детей. Несколько секунд мы лежим и слушаем дыхание друг друга. Я осторожно освобождаю руки, поднимаю шерстяную футболку и расстегиваю чашечки бюстгальтера. Груди выскакивают наружу, как два огромных дирижабля, готовых к полету. И в этот момент младенец стал делать ртом движение, как будто ловит у своего лица щекотную пушинку. Мне говорили, что они слышат запах молока и в первые дни жизни находят мать по запаху… Укладываю его поудобнее, предлагаю сосок, и с первым же глотком ребенок начинает захлебываться. Мы пережидаем с минуту, девочка смотрит на мою грудь серьезно и доверчиво. Так, давай попробуем еще раз… Теперь дело пошло лучше, только вот после каждых пяти-шести глотков ребенок устает и дремлет, набираясь силенок. В животе у него началось сильное бурчание, он кривится, но не плачет, девочка протянула ручку и потрогала грудь, которая нависла над нею.

Давай, попробуй, тебе понравится. Сколько же времени вы не ели? Зачем вас засунули в манеж и накрыли одеялом?

Девочка согласилась и взяла в рот сосок. Первые глотки она сделала неуверенно, подняла вверх глаза, пробуя, потом стала жадно сосать, и острые зубки ее врезались в меня с неуместной в этой ситуации реальностью боли.

Через двадцать минут дети спали так глубоко, что я смогла встать. Уложила их поудобней, обложила подушками, после чего раздела и осмотрела.

Я сняла с девочки колготки с трусиками, а с младенца его ползунки, под которыми обнаружился памперс. Мальчик… Конечно, мальчик, а ты думала, кто тебя позовет покормить грудью в этом заколдованном доме, идиотка, дура набитая!..

Складываю снятые вещи на полу, от них пахнет старой мочой, памперс сдобрен еще и какашками, и не раз, вероятно… Между ног у мальчика сильное раздражение, значит… Нет, не надо думать, что они ждали меня здесь почти неделю!.. Мальчик не выжил бы столько, по крайней мере, он бы уже не смог плакать. Тогда — сколько? Сколько времени они лежат в манеже под одеялом? Господи, а от меня-то как воняет!.. Странно, я начала слышать запахи, и самым неприятным оказался чужой — от ватника! Лихорадочно стаскиваю с себя шерстяное белье, окровавленные трусы, подумав, бросаю в общую кучу вонючего ужаса и бюстгальтер. Оставшись голой, вдруг обнаруживаю себя в огромном зеркале платяного шкафа, с покрывающимся щетинкой лобком и полосатой головой, с выступающим уродливым образованием животом, с огромными для таких худых плеч и узких бедер грудями.

В этот момент, стоя перед зеркалом, я услышала, что в доме еще кто-то плачет. Приглушенно, далеко, не плачет — тонко подвывает с задавленными страхом всхлипами. Ну вот, а ты размечталась сходить в ванную. Еще один младенчик ждет твое молоко, как хорошо, и сцеживаться не придется — девочка отлично справилась с правой грудью, а в левой кое-что осталось, надеюсь, ему хватит.

Опять я иду по гладкому паркету второго этажа, из комнаты в комнату — по пушистому ковру, потом по твердой циновке, потом по шкуре белого медведя (это, пожалуй, кабинет будет), а плач играет со мной в прятки, то затихает совсем (один раз мне даже почудилось совсем взрослое громкое сморкание), то вдруг опять проявляется тихим отчаянным воем. Я подловила его случайно, услышала, как за белой дверью кто-то судорожно вздохнул и хныкнул, потянула на себя ручку и оказалась в большой ванной комнате…

В тот день Коля Сидоркин разбудил своих родителей в пять часов двадцать минут.

Утра.

Папа не поверил, он таращился на часы то одним глазом, то другим — по очереди. Мама же, напротив, проснулась быстро, ощупала руки Коли и нервным шепотом: “Что?.. Поранился? Ты нас бросаешь?.. Посмотри мне в глаза!” — так накалила обстановку, что Коля пожалел о своем решении попрощаться с родителями.

— Я украл у вас деньги, — первым делом заявил Коля, дождался, пока мама вцепится в руку отца, а тот, в свою очередь, нервным движением свободной руки поправит воротник пижамной куртки.

Они сидели на кровати. Коля подложил им под спины подушки, зажег один ночник, и в его слабом свете родители выглядели однояйцевыми близнецами — их роднило выражение отчаяния на лицах и жуткое напряжение, заставляющее сидеть ровно и не шевелясь.

— Постой, — заметил, подумав, отец, — какие деньги? Мы все деньги пустили на аренду зала для выставки, потом еще это… купили новую приставку для камеры. Какие деньги?

— Я нашел в шкатулке полторы тысячи рублей и забрал их. Заначку за картиной я не трогал, вам на первое время хватит.

— Ну что же ты сразу — “украл”?! — родители синхронно вздохнули с облегчением.

— Что же ты, так и до инфаркта довести недолго, — заметила мама, а отец с горячностью уверил, что черт с ней, этой заначкой, пусть забирает и ее, если он проигрался в карты или еще что…

— Я не проигрался. Я уезжаю к любимой женщине, и ваша заначка мне не нужна, у меня осталось еще от работы на сцене почти пятьсот “зелеными”, — спокойно заявил Коля. — Я не об этом хотел сказать…

— Возьми мою коричневую замшевую куртку! — перебил его отец. — Она тебе всегда нравилась, и галстук английский…

— Коленька, умоляю, предохраняйтесь, — мама прижала к груди руки с переплетенными пальцами, — хуже нежеланного ребенка может быть только аборт! Ты еще молод, многого не понимаешь, но…

— У нее уже есть двое детей, думаю, она сама разберется с предохранением.

Наступила тишина. Коля ждал, пока мама решит — удариться ей в истерику, начать жалобно плакать или сразу свалиться в обморок и спокойно все обдумать.

— Может быть, у нее и муж есть? — осторожно поинтересовался папа.

— Есть, — легко согласился Коля и добавил:

— Она обещала с ним разобраться и уйти ко мне, вот, не звонит, я решил сам поехать. Вместе разбираться будем.

— Но она хотя бы… еще не на пенсии? — поинтересовалась мама и нервно хихикнула.

— Выпей успокоительное. — Папа взял с тумбочки пузырек, отвинтил пробку и сосредоченно стал капать в стакан с водой.

— Нет, пусть он скажет, сколько ей лет. — Мама опять хихикнула, это было что-то новенькое, она не собиралась кричать или плакать, и Коля внимательно всмотрелся в ее лицо с перекошенным нелепым смехом ртом.

— Она не на пенсии, хотя и старше меня, но совсем чуть-чуть. Проблема в другом.

— Как, есть еще какие-то проблемы?.. Неужели? — Мама не собиралась прекращать веселье, но стакан опустошила, после чего папа осторожно промокнул ей рот уголком пододеяльника.

• Предыдущая
• 11/70
• Следующая