Красная Шапочка, черные чулочки - Васина Нина Степановна - Страница 3

• Предыдущая
• 3/73
• Следующая

– Ладно, – сказала я маме. – Десять лет наступило в прошлом месяце, я выжила. Что дальше?

– А дальше свекровь сказала, что сама разберется с укреплением твоей жизнеспособности.

– Да я ее не помню!

– Это неважно, – отмахнулась мама. – Пирожки, вот проблема!

– А пирожки зачем?

– Она сказала, чтобы в первое воскресенье июня твоего одиннадцатого года жизни я испекла пирожки, – вспоминает мама, – приготовила ее любимое… О боже! – Она вскочила и забегала по кухне. – Ее любимое селедочное масло! Нет мне прощения!

– Еще и масло, – только и смогла посетовать я, уроненная ею на пол при вскакивании.

– Масло – это просто, – утешает себя мама, – это ерунда совсем, нужно из селедки вытащить все кости, прокрутить ее через мясорубку и смешать со сливочным маслом в какой-то простой пропорции. Это просто, но вот пирожки!..

– Давай выпотрошим и вымоем холодильник, – предложила я.

– С ума сошла? – ужаснулась мама. – Сегодня еще и холодильник мыть?!

– Ты же знаешь, что это самый простой способ обнаружить много забытых там продуктов. Это я на селедку намекаю. Ты хоть представляешь, что это значит – вытащить все кости?

– Ну, это наверняка не трудней, чем приготовить дрожжевое тесто, оно-то требует часа три…

– Нам повезет, если мы найдем какую-нибудь забытую банку с селедкой в винном соусе или что-то подобное.

– Точно! – обрадовалась мама. – С Нового года должны были банки остаться!

Обрадовавшись, мы вытаскиваем все из холодильника. С удовлетворением первобытных охотников, заваливших мамонта, оглядываем массу упаковок и упаковочек, банок, пластмассовых салатников. Определяем наконец источник подозрительного запаха, изводившего нас с прошлой недели, – это протухшее треснувшее яйцо, оно свалилось в тарелку с остатками тертого сыра и затерялось там.

– А сайра в собственном соку не сгодится вместо селедки в винном соусе? – с надеждой интересуется мама.

Я задумываюсь и решаю, что самое время кое-что выяснить.

– Как ты к ней относишься?

Мама сразу понимает, о ком я говорю, и отвечает искренне:

– С ужасом.

– Мы можем, конечно, сделать ей масло с этой сайрой в собственном соку, но только если хотим отравить бабушку. Банка вздулась, и дата употребления давно просрочена.

– Пусть живет! – отмахивается мама.

Вероятно, я не совсем правильно поняла, что она понимает под «ужасом».

– То есть ты хочешь выполнить заключенный с нею договор и отправить меня в эту Зафигаловку…

– Загниваловку.

– Ну да, в Загниваловку. С пирожками и селедочным маслом. К страшной вредной бабке, которую я совсем не знаю!

– Она сидела с тобой до восьми месяцев, я писала тогда диплом, и мне было совсем невозможно…

– Но я ее не помню! Почему ты никогда о ней не рассказывала? Где фотографии, где поздравления с праздниками? Как ее вообще зовут? Почему ты не называла ее имени?

– Я боюсь ее, – честно отвечает мама. – Боюсь так, как ничего больше в жизни не боюсь.

– В прошлом году ты говорила, что боишься выкидыша!

– Выкидыш, – доверительно сообщает мама, – это ерунда по сравнению с твоей бабушкой. Но она честно выполнила свою часть уговора. Твой отец взял на себя все хлопоты по разводу, исправно переводит на книжку деньги и даже дал номер телефона, по которому я могу звонить с просьбой о помощи. Она сказала, что я больше не увижу его, а тогда для меня это было важно. Она сказала, что я и ее никогда не увижу, но для этого и нужно-то было всего лишь отправить тебя сегодня в Загниваловку.

– Ладно, не кисни. Что-нибудь придумаем.

В холодильнике нашлась подсохшая пачка творога, половина соленой горбуши и банка красной икры.

– Из этого сделаем тесто для пирожков, – стукнула я творогом по столу, – а из горбуши и икры – селедочное масло; ничего, что оно будет красное? Бабушке понравится. Остался последний вопрос. С чем будут пирожки? Какая начинка?

– Как это? – удивляется мама и кривится, предчувствуя дополнительные сложности. – А разве пирожки – это… Ну да, я спутала с оладьями – оладьи без начинки, а пирожки с начинкой…

– Что она любит?

– Она?

– Ну да, эта странная бабушка. Скажи наконец, как ее зовут!

– Рута Даниловна, – шепотом произносит мама и опасливо косится за спину. – Видишь паука в углу? – вдруг спрашивает она. – Он нас слышит.

– Он нас еще и видит, но беспокоиться нечего – мы слишком крупная добыча, – успокаиваю я маму, как могу. – И с чем же пирожки любит бабушка Рута?

– Я не знаю, – разводит руками мама. – Я помню только, что она не любила шарлотку, которую я всегда пекла на скорую руку; ну, ты знаешь – бисквит с яблоками…

– У тебя это омлет с яблоками, – уточняю я. – Ты думаешь, она не любит печеные яблоки? Отлично, сделаем пирожки с яблоками. – Я выкладываю на стол два красных яблока и одно зеленое.

– А ты уверена, что из этого… – мама брезгливо трогает слегка заплесневевшую пачку творога, – получится тесто?

– И преотличное, – успокаиваю я ее. – А ты пока отвари горбушу, минут пять.

– С хвостом? – ужасается мама и осторожно нюхает подсохшую рыбу.

Мы даже успели к отходу поезда.

– Так ты умеешь готовить? – уточнил мой жених.

На часах – полдень.

– Есть такой грех, – киваю я.

– Это же отлично! Моя жена… Моя первая жена ни черта не умела делать. Так, болталась дорогой пристежкой к автомобилю.

– Когда… Когда вы развелись? – решилась я на выяснение некоторых деталей прошлого.

– Разве я не говорил? – удивляется мой жених. – Мы не разводились. Перед тобой – вдовец! – Он встал и отчаянно мотнул головой, стараясь изобразить военную выправку. А в глазах – злость.

– Ты злишься, потому что я в такой день спрашиваю тебя о первой жене?

– Нет. Я вспомнил, как именно все произошло.

– Я не хочу ничего знать. Если ты ее убил на рассвете, удрученный брезгливостью, с которой эта женщина ответила на твои ласки, либо в обед, когда она бросила тебе на тарелку что-то уж совсем неудобоваримое, или к вечеру, когда вы опаздывали в оперу, а жена запуталась в бриллиантах и рухнула на ковер, разбив вазу династии Тинь … если ты даже придушил ее в полночь, обнаружив в нижнем белье жены, разбросанном на полу, чужую мужскую запонку, – мне на все это абсолютно наплевать!..

Я вскакиваю с дивана и черно-красным смерчем несусь к ванной комнате.

Там меня долго выворачивает наизнанку виноградом и красной икрой с мартини.

Вернувшись в гостиную, обнаруживаю, что на моем месте на диване развалился Ёрик. Он так широко раскинул ноги, что я сразу же заподозрила у него как минимум воспаление мошонки. И носки!.. Эти короткие носки цвета крем-брюле из-под синих штанин и пять сантиметров обнаженных щиколоток с невероятной волосатостью!.. На всякий случай зажимаю рот рукой.

– Я чувствую, что тебе сегодня ночью придется попотеть! – радостно объявляет Ёрик, толкнув слегка озадаченного жениха плечом. – Девочка-то с неуемным воображением! Ты слышал? Ваза! Опера!.. А запонка?! Обратил внимание на запонку в нижнем белье на полу?

– Птичка моя, – осторожно поинтересовался жених, – куда это тебя занесло? Какая запонка? Моя жена перерезала себе вены в перламутровой ванне.

– Не называй меня птичкой! – затопала я ногами. – Ты хотя бы знаешь, как меня зовут?! Ты знаешь, что обозначает мое имя?

– Ну, голубки, я вижу, у вас начались настоящие разборки. Говорил же я, говорил – в загс нужно бежать в любом виде, а уже потом, после регистрации, без спешки обменивались бы под поцелуи взаимными подробностями личной жизни. – Ёрик встает и некоторое время задумчиво оглядывает нас по очереди. – Да-а-а… – вздыхает он. – Удивляюсь я на вас. Столько энергии, боже ж мой, столько энергии, столько огня в глазах!.. А там, за дверью, подружка сердечная истекает любопытством. Пускать?

– Да как он смеет? – зашлась я негодованием. – Что значит – пускать? Это моя подруга, она может приходить в любое время, я не собираюсь ни у кого спрашивать…

• Предыдущая
• 3/73
• Следующая