Интернат, или сундук мертвеца - Васина Нина Степановна - Страница 63

• Предыдущая
• 63/68
• Следующая

— Все психологи ненормальны. — Ева раскраснелась и стала возмущенно жестикулировать. — В силу своих профессиональных условий психолог не может быть нормален! Он с удовольствием заражается, объясняя это рвением в работе или более тщательным изучением болезни. И вот что я тебе скажу! Я не знаю, когда вернусь. Я не знаю, что со мной может случиться. Если я не приеду сюда до окончания твоих исследований в интернате, жди меня в Москве и никогда не верь сообщениям о моей смерти. Но к нашей следующей встрече подготовь подробный отчет, из кого и как получаются психологи!

За четыре дня до Рождества сторож огромного ангара, пустующего в это время года, зевая, обходил свою территорию. Он приволакивал ногу, был в плохом настроении и достаточно сильно распространял вокруг себя запах вчерашней выпивки и намоченных во сне штанов.

Сторожа звали Аркадий Павлович. Конечно, Аркадия уже никто не помнил, он был просто Палыч и брел сейчас по ангару только с одной-единственной целью: выяснить, как ушли под утро его знакомые, свояк с любимой женщиной, — через дверь или через разбитое окно? Он обнаружил открытую дверь, поднатужился и закрыл ее, задвинув большой засов. Теперь Палыч мог с чистой совестью уйти к себе в караулку и повесить штаны на печку.

Проходя через огромное пространство ангара с полукруглым застекленным верхом, Палыч повел носом, скривился и отчаянно чихнул. Ему показалось, что пахнуло цветами, как весной.

— Будьте здоровы, — сказал кто-то приятным женским голосом.

— Благодарствую, — пробормотал Палыч, вглядываясь в конец ангара.

Там, вдали, чуть освещенная бледным светом зимнего дня, сидела на ящике женщина. Она закинула ногу на ногу, и были эти ноги в обтягивающих черных кожаных брюках. Еще на ней был черный свитер и черная вязаная шапочка. Потом, позже, Палыч разглядел женщину поближе и во всем винил тяжелое похмелье, но в первый момент, когда она так завораживающе переместила в пространстве свои ноги, Палыч отчетливо углядел сатанинский облик и небольшие копытца. Он присел, охнул, развернулся и побежал как только мог быстро, помогая плохо двигающейся ноге руками.

— Аркадий Павлович, — крикнула женщина, вставая, — выпить не желаете?

Палычу понадобилось меньше минуты, чтобы правильно ответить и сообразить, что Аркадий Павлович — это он.

Через час Палыч рассказывал историю своего трудного детства, уважительно покачивая головой и причмокивая после каждого глотка дорогого коньяка. Описывая в подробностях голод и послевоенную разруху, Палыч судорожно прикидывал, что же именно надо этой корреспондентке. Он косился на небольшой магнитофон и старался не проговориться о тюремном прошлом. Духи женщины вызывали у него непреодолимое желание почесать нос.

Ничего толкового про шахтерский городок, который был его родиной уже тридцать лет, он сказать не мог. «Корреспондентка» спросила про музеи. Палыч надолго задумался. Если бы она искала какого-нибудь старожила или расспрашивала про несчастные случаи в шахтах, он бы понял ее интерес. Но Палыч совершенно не подозревал о наличии в городе музеев.

— Аркадий Павлович, — Ева встала и открыла дверь каморки, глубоко выдохнула, выгоняя из себя запах сторожа, — вы приехали сюда в шестьдесят каком?

— В каком? Дай подумать… Ну, аккурат в шестьдесят первом, да, я тогда еще палец повредил, а мой кореш…

— И что интересного было тогда в городе? — Ева прислонилась к притолоке и посмотрела в гулкое обнаженное пространство пустого ангара.

— А ничего не было интересного, потому как города тут не было. Был поселок, город рядом был, за шахтами, да и не город, а так, пристройка к тюрьме и шахтам.

— Значит, здесь были только две шахты и тюрьма?

— Две… Две или три. И тюрьма для детей, интернат назывался. А ты не родственника, часом, ищешь? Я тут всех знал раньше. Это сейчас, последние десять лет, понаехали новые, а раньше, считай, всех знал.

— Да нет, меня интересуют только достопримечательности вашего города, интересные факты и события из прошлого. — Ева не сдержалась и зевнула. — Наливайте, Аркадий Павлович, отменный коньяк.

Палыч быстро налил в красивую зеленую рюмочку — корреспондентка достала рюмки вместе с бутылкой и нарезанной копченой колбасой из яркого полиэтиленового пакета. Он честно вспоминал, но через несколько минут досадливо покачал головой.

— Корова, помню, на рельсах застряла. В семьдесят восьмом… нет, шестом. Шуму было! Начальника шахты сняли за пьянку, он достал пистолет и пострелял немного. А насчет музеев всяких. Ничего не скажу, может, сейчас и завели чего, а раньше только в школе была комната боевой славы, а потом в ней историк сделал… как это, по изучению края?

— Краеведение.

— Вот, музей краеведения. Но все про войну там осталось. Ребятишки откопали как-то пулемет и скелеты в касках. Что началось! Считай, все вокруг перерыли. Одного оружия нашли целый арсенал. Пацаны подрываться стали — в костер бросали находки. А этот учитель, он только к нам приехал, молоденький, чистенький. Отругали его. Приказали больше самому с детишками землю не копать. Отобрали все оружие и мины. Оставили бумажки, какие нашли у скелетов, каски простреленные, так, чего по мелочам.

— А этот интернат для правонарушителей, он куда делся? — Ева вздохнула и присела, прислонившись к притолоке спиной.

— Да ты не брезгай, садись на диван!

— Ничего, мне так удобно.

— Ну, если удобно… Интернат сделали сначала, считай, тюрьмой, потом комиссиями его завалили: то ли помер кто у них, то ли съели кого с голодухи… Но это я точно не скажу, так, слухи. А сейчас там спортивная школа. Тот же интернат, только без надзирателей. Спортсменов учат.

— А где раньше станция была? — Ева встала. — Выйдем на воздух, Аркадий Павлович?

Палыч жалобно посмотрел на пузатую бутылку с тонким длинным горлышком. Его злили такие маленькие рюмочки.

— Чего не выйти, давай выйдем. У меня смена кончится через час. Я тебя только попрошу, не называй ты меня по имени-отчеству. Отвык, даже пугаюсь. Вроде как у следователя на допросе. Палыч, и все. А микрофон свой заберешь? — Палыч показал на стол.

— Да, хорошо, Палыч. — Ева сдержала улыбку. — И что следователь, сколько дал?

— Баба была, — помрачнел Палыч, — злющая… Я свое прошлое не скрываю, чего там. Меня хозяин ангара, когда нанимал, спрашивал, я честно сказал: сидел, мол, при советском социализме. Он говорит, мол, так даже интересней. Такие дела. Тридцать лет скрывал, что сидел, а теперь хучь кричи на каждом углу для фасону. А баба в органах — это чистый ужас, скажу я тебе. Чего-то бабе не хватает, если она идет в милицию. — Он неторопливо хромал за Евой к выходу. Поднатужился и медленно открыл тяжелую металлическую створку огромных дверей.

— Вот он, край родной, — вздохнул Палыч.

Ева осмотрела слегка запорошенное снежной крупой поле и убогие сарайчики недалеко от ангара. Ее удивила отличная новая дорога, проложенная сюда. Невдалеке светилась разноцветными вывесками новенькая бензоколонка. Далеко у горизонта виднелись конструкции шахты, по тонкой ниточке скользила вагонетка.

— А вроде здесь станция была раньше? — спросила Ева закурившего Палыча.

— Была. Большая станция была, кое-что и сейчас осталось. Мой хозяин не дурак же. Он ангар из-за железки построил тут, к нему вагоны переводят, они сюда и подъезжают. Если обойдешь ангар сзади, увидишь подъезд. А сама станция в городе. Ты не на поезде приехала? Вот там теперь и станция. А вон там, слева, интернат виден. К нему еще городскую баню приделали.

— Голо тут у вас. — Ева потянулась от души. — Ни одного деревца!

— Это да, это есть. За шахтами у полей абрикосы в посадках растут. В городе тоже есть деревья во дворах. А тут пустошь. Летом в жару деваться некуда. Последняя акация засохла лет двадцать назад.

— Где была акация? — спросила Ева, не оборачиваясь к Палычу.

Палыч сплюнул и медленно затоптал окурок.

• Предыдущая
• 63/68
• Следующая