Поэты и убийство - ван Гулик Роберт - Страница 19

• Предыдущая
• 19/35
• Следующая

– Пошли! – живо сказал Ло и по узкому боковому проходу с левой стороны банкетного зала спустился вниз. Он толкнул дверь и замер с глухим восклицанием. Бросив короткий взгляд на ведущий вниз темный лестничный пролет, судья Ди прошел вслед за ним в узкую овальную комнату, пахнущую потом и духами. Она была пуста. Лишь поперек скамьи из черного дерева лежало на спине едва прикрытое тело Маленькой Феникс, ярко освещенное высоким напольным светильником с абажуром из белого шелка. Она была одета только в полупрозрачную нижнюю рубашку, ее белые, мускулистые ноги свисали к полу. Раскинув тонкие обнаженные руки, она смотрела застывшими глазами в потолок. С левой стороны горла из зияющей раны кровь медленно вытекала на покрывавшую скамью тростниковую циновку. На ее плечах были видны кровавые отпечатки пальцев. Ее густо накрашенное, похожее на маску длинноносое лицо с искривившимся ртом, откуда виднелись мелкие острые зубы, напомнило судье лисью морду.

Начальник Ло прикоснулся рукой к одной из ее маленьких, с острыми сосками, грудей.

Выпрямляясь, он прошептал:

– Наверное, ее убили несколько минут назад! А вот и орудие убийства.

Он показал на измазанные кровью ножницы, валявшиеся на полу.

Пока Ло разглядывал ножницы, судья Ди осмотрел одежду женщины, аккуратно уложенную рядом с туалетным столиком. На высокой вешалке в углу висело просторное платье из зеленого шелка с широкими рукавами, красный кушак и два прозрачных длинных шелковых платка. Повернувшись к коллеге, он сказал:

– Ее убили, когда она собиралась надеть это платье для танца. Он подобрал со стула студенческую тетрадь с партитурами и сунул в рукав. С правой стороны от двери, через которую они вошли, судья увидел еще одну небольшую дверь.

– А куда ведет эта дверь? – спросил он.

– В банкетный зал. Позади ширмы. Судья Ди повернул дверную ручку. Когда дверь чуть приоткрылась, стал слышен голос придворного поэта:

– Надеюсь, что Ло держит в доме лекаря. Потому что… Мягко закрывая дверь, судья сказал:

– Ло, тебе придется хорошо все осмотреть. Наверное, я должен вернуться в банкетный зал и заменить тебя в роли хозяина?

– Ди, прошу тебя. Рад, что ты сказал о несчастном случае. Давай придерживаться этой версии. Она не расстроит гостей. Говори, что она порезалась ножницами. Увидимся позже, когда я всех допрошу.

Кивнув, судья вышел. Обращаясь к кучке растерявшихся слуг, он сказал, чтобы они занимались своими делами. Сев на свое место за столом, он заметил:

– Танцовщица уронила ножницы на правую ногу и порезала себе сосуд. Поэтесса хотела остановить кровь, но ей стало дурно, и она бросилась к нам за помощью. Если получится, я пока заменю Ло.

– В подобных обстоятельствах женщина всегда теряет голову! – сказал академик, – Рад, что не Юлань ранила себя. Хотя мне жаль и Маленькую Феникс. Но не могу сказать, что очень сожалею об упущенном лисьем танце. Мы собрались здесь с более возвышенной целью, чем наблюдать за скачущей колдуньей.

– Для танцовщицы поранить ногу – страшное невезение! – заметил поэт. – Ну что же, теперь, когда мы остались вчетвером, можно отбросить все формальности! Почему бы нам не соединить эти столы в один? А если Юлань еще придет в себя, мы их раздвинем.

– Прекрасно! – воскликнул судья. Он хлопнул в ладоши и приказал слугам придвинуть боковые столы к центральному. Он и могильщик переставили свои стулья и теперь за импровизированным квадратным столом сидели напротив Шао и Чана. Он дал знак слугам снова налить гостям вино. После того, как они выпили за скорейшее выздоровление танцовщицы, двое слуг внесли блюдо с жареной уткой, а оркестр начал новую мелодию.

Подняв руку, академик выкрикнул:

– Прикажите забрать это блюдо, Ди! И отправьте прочь этих шутов. Еды было предостаточно. Слишком много и музыки! Теперь же пора серьезно заняться вином.

Придворный поэт предложил еще один тост, вслед за тем судья Ди и могильщик Лу подняли тосты в честь отсутствующего хозяина. Академик втянул поэта в нескончаемый спор о достоинствах классической прозы в сравнении с современной. Это позволило судью начать разговор с могильщиком Лу. Могильщик пил много, очевидно, среди его обетов не было воздержания от вина. Покрывший грубое лицо пот сделал его еще больше схожим с жабой. Судья Ди начал:

– Перед ужином, сударь, вы сказали, что не являетесь буддистом. Почему же сохраняете звание могильщика?

– Это звание было мною получено еще в молодости и с той поры прикрепилось ко мне, – ответил тот угрюмо. – Согласен, что незаслуженно. Потому что я оставляю за мертвецами их похороны.

Он выпил вино залпом.

– Вроде бы в этом уезде много буддистов. Я заметил улицу, еще не меньше полудюжины буддийских храмов, – сказал судья. – У меня было время заглянуть лишь в один из них, храм Тонкого Понимания. К какому направлению он принадлежит?

Могильщик посмотрел поверх головы судьи своими выпученными глазами, в которых появился красноватый блеск.

– Ни к одному. Они обнаружили, что кратчайший путь к высшей правде находится в самом себе. И нам не нужен Будда для того, чтобы узнать, где и как его найти. Нет пестрых алтарей, нет священных книг, нет шумных служб. Спокойное место, где я всегда останавливаюсь, приезжая сюда.

– Эй, могильщик! – позвал академик, – Чан уверяет меня, что его собственные стихотворения с течением времени становятся все короче. Он кончит тем, что, как и ты, будет писать одни двустишия!

Поэт завистливо заметил:

– Как бы мне хотелось этого!

Его щеки полыхали. Судья подумал, что Чан не так хорошо умеет пить, как академик, чье широкоскулое, бледное лицо было столь же невозмутимо, как и обычно. Тряся головой, поэт продолжал:

– На первый взгляд, Лу, ваши стихи банальны, иной раз они даже кажутся лишенными смысла! И все же их невозможно выкинуть из головы, и в один прекрасный день вдруг начинаешь видеть их мысль. Господа, особый тост в честь нашего великого творца двустиший!

Все выпили, и поэт заговорил снова:

– Теперь, когда этот зал только в нашем распоряжении, я хочу спросить, почему бы вам, могильщик, не сделать для нашего хозяина надпись на ширме? Ваша несравненная каллиграфия вознаградит Ло за все пропущенные им тосты!

– Обойдусь без вашего легкомыслия. Чан, – холодно произнес уродливый монах. – К своему делу я отношусь серьезно.

– Ха-ха! – воскликнул академик. – Могильщик, мы не примем ваших извинений. Вы не осмеливаетесь писать, потому что слишком много выпили. Держу пари, что ноги вас уже не держат! Давайте, сейчас или никогда!

Придворный поэт рассмеялся. Не обращая на него внимания, могильщик спокойно сказал судье:

– Будет совсем не просто уложить на пол эту огромную ширму, ведь слуги в смятении. Если вы мне достанете лист бумаги, я сделаю надпись для нашего хозяина за столом.

– Хорошо! – сказал ему академик. – Мы великодушны. Раз вы слишком пьяны, чтобы писать ваши колоссальные иероглифы, мы отпустим вас с одной маленькой надписью. Ди, скажите этим ребятам, чтобы принесли чернила и бумагу.

Двое слуг очистили стол, а служанка принесла свиток чистой бумаги и поднос с письменными принадлежностями. Судья Ди выбрал лист плотной белой бумаги размером шестьдесят на сто пятьдесят сантиметров и разгладил его на столе, пока могильщик растирал тушь, что-то бормоча себе под нос своими толстыми губами. Когда жирный монах взял в руки кисточку, судья придержал руками верхний конец листа.

Могильщик встал. Короткий взгляд на бумагу. Его рука стремительно подалась вперед, и он вывел две строчки, каждую одним взмахом кисти, с быстротой и уверенностью удара плетью.

– Клянусь небом! – воскликнул академик, – Древние звали это вдохновением! Не могу сказать, что очень ценю содержание, но каллиграфия заслуживает того, чтобы ее увековечили для потомства в камне!

Придворный поэт вслух прочитал двустишие:

Мы вернемся туда, откуда пришли:

Куда уносится пламя погасшей свечи.

– Не хотите ли, могильщик, пояснить смысл?

• Предыдущая
• 19/35
• Следующая