Золотое кольцо всадника - Валтари Мика Тойми - Страница 21

• Предыдущая
• 21/84
• Следующая

Тигеллина отнюдь не обрадовала необходимость найти помещения для всех задержанных и допросить многие сотни людей, и он решил облегчить себе задачу, «проредив» ряды подозреваемых. Вначале он освободил тех евреев, которые доказали, что были обрезаны, а затем весьма сурово поговорил с двумя всадниками, захваченными вместе с толпой. Разумеется, они тоже были отпущены — вряд ли в Риме нашелся бы хотя один человек, который посмел бы обвинить их в поджоге.

Среди задержанных оказалось и несколько зажиточных горожан; они растерянно уверяли, что арестованы по ошибке, и предлагали префекту преторианцев дорогие подарки, желая получить взамен свободу.

Тигеллин охотно шел на эти сделки, ибо полагал, что во всем виноваты беглые рабы и заклейменные преступники. Ему страстно хотелось очистить Рим от всяческого сброда, и он надеялся переловить всех смутьянов-христиан.

Поначалу заключенные были спокойны и разговорчивы. Они общались со своим богом и своими соседями по камерам, пытаясь понять, в чем же их обвиняют. Но когда стало ясно, что Тигеллина интересует поджог Рима и все обстоятельства, связанные с этим страшным бедствием, и что некоторых почему-то отпускают по домам, люди замкнулись и принялись недоверчиво и испуганно оглядываться по сторонам.

Обрезанных отделили от необрезанных, что, по мнению многих, могло означать лишь одно: правоверные иудеи заодно с властями, и им выгодно обвинять своих давних врагов в самых страшных преступлениях. Завязался ожесточенный спор между сторонниками Кифы и сторонниками Павла, результатом коего явилось общее решение втянуть в это дело побольше людей, причем по возможности известных и высокопоставленных.

— Когда Тигеллин увидит, сколь многих ему придется арестовать, он непременно одумается и освободит всех нас, — уверяли друг друга несчастные.

Итак, в Риме за несколько часов задержали сотни обывателей, подозреваемых в том, что они являлись последователями Христа. В тюрьме оказались целые семьи жителей Рима вместе с дальними родственниками, соседями и знакомыми, прибывшими из восточных провинций.

Тигеллин провел бурную ночь, развлекаясь с юными любовниками, и поднялся утром в очень мрачном настроении. На площади, где обычно происходили учения его преторианцев, он увидел множество хорошо одетых горожан, сидевших в окружении своих домочадцев прямо на земле.

Ему показали длинные списки арестованных и спросили, следует ли обыскивать жилища тех консулов и сенаторов, которых находившиеся со вчерашнего дня в тюрьме христиане назвали в числе своих единоверцев.

Тигеллин, поразмыслив, решил не давать ходу доносам и заявил, что бесстыдные христиане сознательно оболгали уважаемых граждан Рима. Угрожающе помахивая бичом, он прохаживался по площади и спрашивал то у одного, то у другого:

— Ты и впрямь почитатель Христа?

И все радостно кивали, и улыбались, подтверждая, и никто не отрекся от веры в Спасителя мира.

Эти люди выглядели настолько искренними, спокойными и простодушными, что префект преторианцев только дважды или трижды легонько ударил кого-то из них своим хлыстом, будучи почти уверен, что произошла ошибка и что полученный им приказ будет вот-вот отменен.

Велев подсчитать указанных в списках христиан, Тигеллин ужаснулся, потому что таковых оказалось более двадцати тысяч. Неужели какому-нибудь сумасшедшему могла прийти в голову мысль наказать такое количество людей?!

Тем временем по Риму распространились слухи о массовых арестах христиан.

Тигеллина принялись осаждать десятки завистливых и злобных безумцев, утверждавших, будто они своими глазами видели членов преступной общины, собиравшихся на вершинах холмов, и своими ушами слышали, как тс распевали песни, предсказывавшие схождение с небес испепеляющего огня.

В столице начались беспорядки. Погорельцы, получившие от городских властей временное жилье, воспользовались случаем и стали грабить дома евреев и громить их лавки, жестоко избивая хозяев и не разбираясь, кто перед ними — правоверный иудей или христианин.

Стражники никак не препятствовали возбужденным толпам, безжалостно тащившим в преторию залитых кровью людей; солдаты не желали мешать гражданам исполнять свой долг и разоблачать поджигателей.

Однако Тигеллин, всегда отличавшийся здравомыслием, вскоре запретил самосуды, заверив народ, что император вполне разделяет этот праведный гнев и непременно накажет виновных. Преторианцы получили приказ навести порядок в городе и защищать христиан от обезумевших убийц и грабителей и Доставлять сектантов в тюрьму, где они, безусловно, были в большей безопасности, чем в собственных Домах.

С раннего утра в моем саду и в доме на Авентине стали собираться перепуганные единоверцы Клавдии, надеявшиеся, что тут их не тронут. Однако соседи грозили мне кулаками, осыпали оскорблениями и даже бросали в нас через ограду камни и палки.

Вооружать своих рабов я не осмеливался, ибо понимал, что в этом случае христиан смогут обвинить в сопротивлении властям; я только велел бдительно охранять садовую калитку и все входы в дом. Я оказался в очень неприятном положении, и единственное, что меня утешало, было полученное мною согласие Клавдии отправиться в сопровождении слуг в загородное поместье в Цсре, чтобы там разрешиться от бремени.

Беспокойство за нее сделало мое сердце чувствительным и податливым на чужие страдания, и я не мог без сочувствия относиться к столь любимым ею христианам. Хорошенько все обдумав и взвесив, я серьезно поговорил с ними, посоветовав незамедлительно покинуть город, так как было очевидно, что всех их ожидают преследования и суровые кары.

Мои собеседники, однако, резко протестовали, утверждая, что никто не в силах доказать несуществующую вину и что все они — люди миролюбивые, стремящиеся к добру, справедливости и тихой жизни. Может, они и согрешили в чем-то перед Христом, но уж государству и императору их упрекнуть не в чем. Они намеревались просить законников, чтобы те защитили их братьев и сестер по вере от столь великого и незаслуженного произвола, а также носить страждущим в узилище еду и питье и утешать их в горе. В то время мы еще не знал, сколько именно человек было арестовано прошлой ночью.

Чтобы избавиться от них, я, в конце концов, обещал им деньги и убежище в своих поместьях в Целе и других усадьбах. Но и на это они согласились только тогда, когда я объявил, что отправлюсь к Тигеллину и вступлюсь за несправедливо обиженных.

Я занимал на государственной службе пост, сравнимый с преторским, и потому христиане полагали, что я буду полезнее для них, чем безвестные нищие законники. Вскоре все они покинули мой бедный замусоренный сад; на ходу они размахивали руками и громко спорили, все еще сомневаясь в правильности своего решения покинуть город.

Тем временем арестованные, находившиеся на площади, посоветовались со своими предводителями и решили — ради единого Христа — забыть все внутренние распри. Спаситель, говорили они, конечно же, снизойдет к ним и спасет от гонений. Всех очень пугали крики боли, доносившиеся из темниц, и люди успокаивали себя молитвами и пением.

Среди них было несколько человек, разбиравшихся в законах. Переходя от мужчины к мужчине и от женщины к женщине, они рассказывали им о том, что император помиловал Павла, и призывали даже под самыми жестокими пытками не признаваться в участии в поджоге Рима, ибо это повредит всем христианам.

Людям говорили, что страдания во имя божье не должны ни удивлять, ни страшить их — ведь они были давным-давно предсказаны. Несчастным разрешалось лишь не отрекаться от своей веры и славить Христа — вот и все.

Подойдя к претории, я изумился огромному количеству арестованных и подумал, что только сумасшедший может поверить в их виновность.

Я появился как раз вовремя — префект преторианцев совершенно растерялся и не знал, что ему теперь делать.

Едва завидев меня, он закричал, что, беседуя с Нероном, я искажал правду о христианах и что вряд ли тут найдется хотя бы один поджигатель.

• Предыдущая
• 21/84
• Следующая