Турмс бессмертный - Валтари Мика Тойми - Страница 46

• Предыдущая
• 46/163
• Следующая

— Арсиноя, — повторила она оценивающе. — А если я не хочу, чтобы меня так звали? И по какому праву ты даешь мне новое имя?

— Арсиноя, — сказал я, — когда я сжимаю тебя в своих объятиях, когда укрываю тебя шерстяным плащом, расшитым узорами с голубями богини, я чувствую, что ты самый близкий мне человек, хотя я ничего о тебе не знаю.

На миг я задумался.

— Ты не гречанка, — продолжал я. — Я понял это по твоему выговору. Но ты и не финикийка: у тех кожа цвета красноватой бронзы, а твоя — белая, как морская пена. Может быть, твои предки — выходцы из Трои?

— А хоть бы и так! — дерзко ответила она. — Богиня не смотрит на то, кто какого племени, у кого какое наречие и цвет кожи. Она выбирает тех, кто ей люб; безобразных она превращает в красивых, а красивых в прекрасных. Вот скажи мне, Турмс, видишь ли ты сейчас мое лицо таким, каково оно на самом деле?

Она повернулась ко мне, и, всмотревшись в ее черты, я изумленно воскликнул:

— Никогда еще я не видел такого живого и изменчивого лица, как у тебя, Арсиноя! Каждое движение твоей души отражается в нем, как в зеркале. Теперь я понимаю, почему богиня велит тебе принимать самые разные обличья, так что мужчина, погруженный в сон в ее храме, видит в твоем лице ту, которую он любит или когда-то любил. Но, кажется, сейчас, наяву и вблизи, я вижу твое настоящее лицо.

Отодвинувшись, она внимательно посмотрела мне в глаза.

— Турмс, — сказала она, — поклянись, что ты всего лишь человек.

— Клянусь богиней, что, как всякому человеку, мне знакомы голод и жажда, плотское влечение и скука, — ответил я. — Но кто я — этого я тебе не скажу, потому что и сам не знаю. А теперь ты поклянись, что не исчезнешь и не изменишь больше своего лица.

Она поклялась, а потом добавила:

— Иногда богиня и впрямь вселяется в меня, так что я сама себя не помню. Но чаще я знаю, что обманываю людей, которые считают, что видят богиню в моем образе. Турмс, мне порой кажется, что я не верю в богиню; мне хочется стать свободной и жить, как все. Но мир для меня ограничен этой горой в Эриксе, и источник богини станет однажды моей могилой.

Тут она наступила на свои одежды, лежащие на полу, и, тряхнув головой, вздохнула:

— Ох, Турмс, зря я наговорила тебе все это. Я должна собрать свою одежду и украшения богини и исчезнуть, чтобы ты верил, что я была только образом богини. Скажи, откуда у тебя такая власть над людьми, что я не сумела вовремя покинуть тебя?

Между тем меня поразила одна странная мысль, и, дотронувшись до ее руки, до ее спины и колен, я сказал:

— В моем последнем сне, если только это был сон, я очутился в спальне Кидиппы в Гимере. Я обнимал ее так, как обнимают женщину, и она не отвергала моих объятий. Я насытился ею, а потом она мне вдруг стала чужой, и я понял, что меня всего лишь опьянило плотское желание и что у меня с ней нет ничего общего. Но то, что было, было на самом деле. Кого же я тогда обнимал, если мое тело находилось тут, а не в Гимере?

Она взорвалась, негодуя:

— Оставь наконец в покое свою Кидиппу! Я и так о ней наслушалась больше, чем надо. Вдобавок, — не скрывала она злорадства, — эта невеста не про тебя. Ее отцу богиня уже напророчила, что к суженому ее повезет упряжка мулов, а впереди побежит заяц. Заяц — это знак Регия [27] , который господствует над проливом со стороны Италии, так же, как Занкла — со стороны Сицилии. Брак этот выгоден карфагенянам: если Регий породнится с их союзником, на водах пролива воцарится мир и греки не закроют его для других кораблей. Как видишь, богине из Эрикса есть дело и до политики. Еще и поэтому я иногда не могу в нее верить.

Вообще говоря, — продолжала она, — храм в Эриксе сводит супругов на всем побережье Западного моря. Любовь любовью, а умудренные жизнью люди часто устраивают здесь при помощи жрецов браки по расчету. Не одного мужчину, не одну женщину вовремя явившееся знамение привело в Эрике, а тут они во сне увидели свою половину, о которой прежде и не подозревали. Ну, а непокорных богиня всегда обломает.

— А я? — вырвалось у меня. — Я тоже жертва чьих-то расчетов?

— Нет, Турмс, — прошептала она, приложив палец к губам. — Что-то, что сильнее меня, влечет меня к тебе, так что у меня дрожат колени и я не в силах поднять с пола свою одежду и украшения богини. Будущее страшит меня… Уж лучше бы я умерла!

— Я сам только что восстал из мертвых, Арсиноя, — сказал я. — Во рту у меня еще остался привкус меди после того, как я выплюнул обол, который кто-то положил мне на язык, чтобы мне было чем заплатить перевозчику. И у меня тоже такое чувство, будто с нами двоими что-то случится.

Она всмотрелась с тревогой в просвет неба, видневшийся сквозь отверстие в потолке.

— Заря занимается, — покачала она головой. — Как же коротка была эта ночь! Мне пора. И мы с тобой никогда больше не встретимся.

Но я не отпускал ее.

— Арсиноя, подожди, — попросил я. — Мы непременно должны встретиться. Скажи, как это устроить?

— Ты сам не знаешь, что говоришь, — ответила она. — Мало тебе того, что одна уже умерла, едва ты до нее дотронулся? Ты хочешь, чтобы я повторила ее судьбу?

Тут мы услышали шум птичьих крыльев: кто-то спугнул стаю голубей во дворе храма. В следующее мгновение через отверстие в потолке к нашим ногам плавно опустилось маленькое голубиное перышко. Я нагнулся и поднял его.

— Богиня ниспослала мне знак! — воскликнул я. — Она на нашей стороне! Даже если бы я до этого не верил в нее, то сейчас бы поверил. Это чудесное знамение.

И я вдруг весь задрожал, охваченный неизъяснимым волнением, ощущая, что в недрах моего существа скрыта лучшая часть меня самого, для которой нет неодолимых преград.

— Арсиноя, — сказал я, — ты создана для меня, а не для богини, а я — для тебя. Поэтому волей или неволей я должен был приехать в Эрике, чтобы мы встретились. И вот я здесь, свободный и полный силы. Если мы не увидимся днем — увидимся ночью: не знаю, где, не знаю, как, но увидимся, и ничто в мире не сможет этому помешать.

Я помог ей собрать одежду и украшения. Она погасила светильник и вышла через узкий проем в стене позади пустующего возвышения богини. Я же вытянулся на ложе, накрылся шерстяным плащом и, погладив вышитых на нем голубей, стал смотреть на светлеющее небо.

• Предыдущая
• 46/163
• Следующая