Людишки - Уэстлейк Дональд Эдвин - Страница 73

• Предыдущая
• 73/77
• Следующая

Лаборатория, стоявшая за турбинным ангаром, была самым маленьким зданием на территории станции – двухэтажный бетонный куб без окон, с дверьми в трех стенах. Главный подъезд – двойные металлические двери, к которым вела плавно изгибающаяся бетонная дорожка, обсаженная кустами, был заперт на замок и задраен изнутри болтами. Казалось, проникнуть внутрь почти невозможно.

– Подождите, – велел Фрэнк остальным и приблизился к боковой одностворчатой и тоже металлической двери, у которой заканчивалась дорожка, ведущая прямиком в турбинный зал. Эта дверь была заперта так же крепко, как и главная.

– Это начинает действовать мне на нервы, – сказал Фрэнк компаньонам, проходя мимо них и направляясь к правому подъезду – двойным металлическим дверям, расположенным чуть выше других и выходящим на погрузочную платформу, возвышавшуюся над асфальтом. На платформе вдоль стены стояло с десяток пластиковых мусорных ящиков. Через эти двери в лабораторию вносили необходимые материалы и выносили отходы. Запирать их болтами было бы неразумно. Фрэнк открыл два замка и распахнул створку ворот.

– Так-то лучше, – проворчал он и вернулся к остальным.

Филпотт сидел на вращающемся табурете, облокотившись о лабораторный стол, а Синди записывала под его диктовку:

– А-капля стабильна. Страхи, надежды и теоретические построения моих коллег-оппонентов не оправдались. Антиматерия не является квазистабильным веществом и не переходит в другую форму. Детектор излучения зафиксировал поток гамма-частиц из точки, в которой находится А-капля. Излучение прекращается, как только прерывается подача дейтерия, и возобновляется в момент начала подпитки. В настоящее время размеры А-капли таковы, что ее невозможно увидеть невооруженным глазом, но, как только закончатся беспорядки на электростанции, я приступлю к выращиванию капли до размеров, доступных человеческому взгляду. Во всяком случае, мы ее увеличим, и…

– Профессор!

Что-то в голосе Чанга заставило Филпотта поднять голову; доктор даже забыл отчитать студента за то, что он помешал работе. Филпотт посмотрел на юношу. Тот с ужасом таращился на дверь, ведущую в коридор. Профессор развернулся на табурете, старательно скрывая страх под маской раздражения.

Четыре человека, вошедшие в лабораторию, никак не отвечали сложившемуся у Филпотта представлению о внешнем облике захвативших станцию террористов. По его мнению, лишь один из них, мужчина, ловко игравший пистолетом, и впрямь мог оказаться террористом. И только женщина с экзотической внешностью производила впечатление помешанной. Второй мужчина и вторая женщина явно были больны и едва держались на ногах.

Ну да, конечно. Наверняка это русский, который вел переговоры от лица группы, участник ликвидации последствий чернобыльской аварии. Неужели негритянка тоже побывала в Чернобыле? Это не укладывалось в голове, но совершенно ясно, что она при смерти, как и русский пожарный. Захватчики выглядели такими унылыми и безнадежно отчаявшимися, что первым чувством, которое Филпотт испытал при их появлении, была искренняя жалость.

Впрочем, она тотчас уступила место гневу и раздражению.

– Я полагаю, что отныне нам придется подчиняться вашим приказам, – сказал Филпотт, обращаясь к мужчине с пистолетом, в котором безошибочно угадал главаря. – И все же я просил бы вас не прикасаться к оборудованию. Вы ничего этим не добьетесь и лишь изрядно усложните мне жизнь.

– Я видел вас по ящику, – отозвался мужчина с пистолетом.

«Все ясно. Если это и есть так называемая слава, я предпочел бы оставаться безвестным», – подумал Филпотт.

– Да, я выступал по телевизору, – сказал он.

– И получите возможность выступить еще раз, поведав миру о том, как вы без посторонней помощи сумели найти выход из положения и вернуть жизнь в нормальное русло, – заявил мужчина, слегка скривив губы в угрожающей ухмылке, которая не произвела на Филпотта ни малейшего впечатления.

Он ответил печальной задумчивой улыбкой, не лишенной, впрочем, изрядной доли язвительности.

– Так вот на что вы рассчитываете, – сказал он. – Думаете, я смогу что-то изменить?

– Еще бы. – Мужчина взмахнул пистолетом. – Кое-кто из собравшихся за забором жаждет получить станцию обратно целой и невредимой, но в серьезность наших намерений никто не верит. Еще больше эти люди жаждут заполучить вас. Вы поговорите с властями и объясните им, что мы не намерены отступать.

Филпотту предстояло за несколько секунд решить, как вести себя дальше. Согласиться на требования террористов, не спорить, поощрить их безумные фантазии? Или попытаться убедить горе-захватчиков в том, что их детский замысел при любых обстоятельствах обречен на провал?

Марлон Филпотт был прежде всего человеком научного склада ума и в любом случае предпочел бы доводы разума беспочвенному фантазерству. Была и иная, более веская причина с самого начала вести переговоры с террористами с практических позиций, поскольку ставкой в игре оказались жизни множества людей, в том числе и его собственная.

По мнению Филпотта, преодолеть этот кризис без кровопролития можно было лишь при условии, что террористы осознают безнадежность своего положения. Поэтому он сказал:

– Мне очень жаль, но из этого ничего не выйдет. Разумеется, я сделаю все, что вы скажете, – у вас в руках оружие, – но в случае провала прошу меня не винить.

В его голосе прозвучали такие спокойствие и убежденность, что террористам не оставалось ничего иного, кроме как выслушать доктора и (по меньшей мере) обдумать сказанное. Пока Филпотт говорил, русский прошелся по комнате, сел рядом с профессором на табурет и устало прислонился спиной к стене.

– Почему вы думаете, что мы проиграем? – спросил он.

«Он рассуждает вполне разумно», – удивленно подумал Филпотт. И вдруг, словно проследив невидимую траекторию движения молекулы, ясно представил себе цепочку обстоятельств, превративших заурядного пожарного из маленького городка не просто в сломленного бедолагу, думающего лишь о приближающейся смерти, но в человека, который решился на отчаянный шаг, чтобы придать своей жизни смысл и значимость.

С головой уйдя в научные изыскания, доктор Филпотт держался с людьми холодно и отчужденно, но он был умным человеком, способным на чуткость и сочувствие к ближним, если видел в них людей достойных. Русский пожарный был именно таким.

«Басманов», – внезапно вспомнил Филпотт, довольный тем, что не забыл фамилию русского, упоминавшуюся в телерепортаже.

– Видите ли, мистер Басманов, – сказал он, с трудом воспроизводя непривычное сочетание звуков с ударением на предпоследнем слоге. – Наш мир – это весьма тонко организованная материя. Ущерб, который вы можете ему нанести, несравним с масштабами планеты, на которой существуют сотни ядерных и тысячи обычных электростанций. Если уж на то пошло, за одну только минувшую секунду зачато больше людей, чем вы сумеете уничтожить, взорвав реактор. Не подумайте, что я отношусь к вашему замыслу легкомысленно, но ваши действия – не более чем легкий всплеск на поверхности бушующего моря. Время на стороне властей. Переговоры, затяжки и проволочки приведут лишь к тому, что у вас кончится пища. Здесь, в лаборатории, уже почти ничего не осталось.

Тощая негритянка медленно сползла по стене и опустилась на пол, свесив голову на грудь, словно кукла, брошенная после переезда в пустом доме. Вторая женщина наклонилась, словно желая чем-то помочь, но ничего не смогла сделать, и снова выпрямилась. Глаза негритянки остекленели, челюсть отвисла. Похоже, она напрочь утратила интерес к происходящему.

– Неужели это проще, чем вступить в переговоры? – спросил русский.

Женщина оторвала взгляд от сидящей на полу негритянки и ответила, не дав Филпотту и слова сказать:

– Власти, правительства… – произнесла она с таким омерзением, будто выплевывала дохлую мышь. – Власти ни за что не отвечают, позволяют себе все, что ни заблагорассудится, они считают мир своей собственностью. В Бразилии травят целые долины и водоемы, губят людей, деревья и почву, и никто не смеет спросить, кто дал им такое право.

• Предыдущая
• 73/77
• Следующая